Игорь даже что-то выронил из рук. Аслан, все еще улыбаясь, повернулся к писателю. Дима сполз с табурета и пошатнулся. Парни были недовольны, но главного Дима все-таки добился. Молодчики заткнулись.

– Синяк, ты что-то сказал?

«Синяк – это, наверное, алкаш, – подумал Дима. – То есть я».

– Ты к кому обращаешься, носильщик арбузов?

Действительно, из-за стола вышел самый худой из парней. Он так далеко от тела держал руки, что это было даже комично. Если бы ему туда вставить по арбузу, то была бы хоть какая-то польза. После слов Димы из-за стола встали все. Сысоев понял, его будут бить. И если в измене жены он мог и усомниться, то в решительности земляков Аслана – нет.

– Он что-то говорил про маму.

– Пацаны, только на улице, – сказал охранник.

…чтоб он здесь все не забрызгал кровью.

Они его вышвырнули из бара. Били сильно, но недолго. Дима не видел, но был уверен, что Аслан участвует в этом.

– Эй, это его?

Сысоев лежал, закрыв голову руками, поэтому не видел, что они там обсуждают.

– Асланчик, это твое. Тут твое имя.

Только теперь Дима понял, что речь идет о рукописи.

– Что ты несешь? Что я тебе, лох какой? Пишут писуны, – сказал охранник, взял рукопись у друга и бросил на Сысоева. – Чтоб я тебя больше здесь не видел, писун.

Компания засмеялась, и парни пошли к бару.

Дима встал, отряхнулся, поднял рукопись и пошел домой. Удивительно, но ничего не болело. Пока.

Кто-то сидел в кресле и что-то читал. Сначала изображение было мутным, но потом Диме удалось настроить резкость, и он увидел друга с какими-то бумажками на коленях.

– Какого черта ты здесь делаешь? – доброжелательность осталась вчера у бара «Территория». Сегодня все болело.

– Недурно. Мысли запутаны, но для начала недурно. – Андрей зашелестел листами. – Ты что, пьяный писал?

Дима ничего не понимал. Он сел на диване и схватился за голову. По ней кто-то больно бил молотками.

– Слушай, ты пива с собой не принес? – Сысоев скривился от боли.

– Придурок! Хватит пить. Садись за работу. Тем более что какое-никакое начало есть. – Андрей потряс листами у себя над головой. – Упорядочи мысли и вперед.

– Да о чем ты, черт тебя возьми, говоришь? – Каждое слово приносило боль.

– Рукопись, – сказал Андрей.

– А-а… Это не моя.

– А это и неважно, – улыбнулся редактор. – Тем более что кто-то сделал тебе услугу и подписал эти бумажки твоим именем.

– Что ты несешь? Дай сюда! – Дмитрий дернулся и тут же скривился.

Андрей передал ему рукопись и с улыбкой уставился на синяк под глазом.

Дима посмотрел на титульный лист.

Дмитрий Сысоев

Дверь в полу

Он перевернул страницу. Там был тот же бред, что и вчера. То есть в драке был утерян титульный лист, а придя домой, Сысоев каким-то образом приложил к чужой рукописи страницу от своего романа.

Что я, лох? Пишут писуны…

Этот оборотень сам отказался от своих писулек. Писун, хм.

– Ну, что скажешь? По пьянке, а работа пошла, а?

– Пошла, – еле разлепил губы Дима.

– Знаешь, что я вообще думаю? Тебе нужно сменить обстановочку. Природа, свежий воздух и все такое. Глядишь, и мысли стройнее станут, и настрочишь ты этот роман, как из пулемета. Кстати, хочешь работать без плана – ради бога. Только давай начни уже. – Андрей встал. – Насчет переезда на время написания романа подумай. Приходи в норму. Я завтра заеду. Можешь не провожать.

Куликов развернулся и вышел из комнаты. Когда входная дверь хлопнула, Дима отложил рукопись и попытался встать, но тут же сел опять. Голова кружилась, и по ней все еще били молоточки.

Он снова посмотрел на проклятые листы чужой рукописи. Кто автор? Он был уверен, что вчера ему ее дал охранник «Территории», но сегодня… Перечитав первую страницу, он засомневался. Это были его мысли. Мысли, изложенные пьяным человеком. А кто здесь у нас пьет? То-то же. Но все равно надо спросить, а только потом приступать к огранке.

Дима снова встал. Молоточки стихли, но теперь его тошнило. Сысоев подавил позывы рвоты и, пошатываясь, пошел в ванную. Писать сегодня он не собирался. Что я, лох? Надо узнать, откуда у него десять страниц текста, если он вчера написал от силы слов пятьсот.

Он очень не хотел светить подбитым глазом. Если честно, он вообще не хотел светиться там, где ему «начистили морду», как выразился бы его отец. И он боялся. Да-да. В тридцать пять он спокойно мог себе признаться, что боится оборзевших ублюдков, способных забить тебя только за то, что ты выглядишь не так, как им хотелось бы, за то, что выпил лишнего, за то, что слабее их. Дима боялся встретить вчерашних знакомых. Но не пойти он не мог. Его так и подмывало узнать, откуда у этого ублюдка его рукопись, которую он хотел выдать за свою. Сысоев вспомнил, что написал это все сам, все до последней запятой. После первых набросанных полтысячи слов остальное он написал словно в агонии. Так же хорошо он помнил, что не распечатал ни одной странички. Просто сохранил файл и выключил ноутбук. Все. Потом этот урод принес ему уже распечатанную рукопись, как свою. Как? Каким образом? Вот это он и собирался выяснить. Даже ценой сломанных ребер.

Дима не любил очков, но сегодня без них никак. Достал какие-то, купленные в прошлом году в Адлере. Вот! «Я в Адлере, а она в Египте! Почему? Потому что ей нужен араб, а мне нет». Он нацепил очки и посмотрелся в зеркало. На что-то подобное он и рассчитывал. Всклокоченные волосы (несмотря на долгое расчесывание, непокорный чуб так и норовил вывернуться), глубокая борозда на лбу, очки на пол-лица.

В полумраке ресторана в темных очках находиться было по меньшей мере некомфортно. Дима поднял их на лоб и подошел к стойке. Игорь натирал бокалы.

– Здорово.

Бармен кивнул и продолжил свое неблагодарное дело.

– Слушай, а где Аслан?

– Спит, наверное, – пожал плечами Игорь.

– Ты не заметил вчера, откуда он это мне принес? – Дима положил на стойку рукопись.

– По-моему, ты с ней уже пришел, – снова пожал тот плечами и всем своим видом показал, что общение со стаканами ему приятней, чем с Сысоевым.

Дима знал подобные взгляды. Для них ты звезда, успешный писатель, только когда между вами экран телевизора либо страницы очередного романа. Когда они тебя видят живьем, тем более каждый день, ты становишься им неинтересен. Ты переходишь из разряда небожителей в их разряд, а то, может, и хуже. Например, в разряд дяди Паши, собирающего жестяные банки по району. Они понимают, что нет в тебе чего-то необычного, что ты пьешь, как все, куришь, как все, спишь, как все. Тебе изменяет жена, как всем, тебе ломают кости заезжие отморозки, как всем.

– Опа! Живой?

Дима повернулся.

– Оо! Да ты теперь в темноте без фонарика можешь…

– Где ты это взял? – грубо перебил Аслана Сысоев.

Охранник опешил от наглости когда-то интеллигентного алкоголика, тыкающего ему в нос какими-то бумагами.

– Мне Игорь вынес.

– Когда ты ушел… Когда тебя вывели, ты оставил это на стойке, – пояснил бармен.

– Я спрашиваю, где ты это взял до того, как вы меня избили.

– Тебя что, сильно по голове ударили? – Аслан отступил на шаг назад. – Я эти бумажки увидел, только когда Игорь их вынес…

– Заткнись! – рявкнул Сысоев.

Дмитрий готов был броситься на лгуна, но только что-то ему подсказывало, что тот не обманывает его. Этот самородок мог обмануть разве что блондинку, чтобы затащить в койку, и то потому, что она сама хочет, чтобы ее обманули и затащили. Сейчас, несмотря на глупое и (надо признать, Дима заметил это с радостью) испуганное лицо, охранник был честен с ним.

– Это не твое? – еще раз спросил Сысоев у Аслана.

Тот мотнул головой. Дима кивнул, надел очки и вышел из бара. Сегодня метить «Территорию» он не стал.

Дима понял, что вчерашний день примечателен не только бравым избиением беззащитного алкоголика, а еще не-пойми-откуда-взявшейся распечаткой рукописи. В голове мешанина. Ему хотелось напиться, и не только из-за тяжелого похмелья. Но он решил ограничиться минеральной водой. Купив в соседней палатке две бутылки «Ессентуки-17» в стекле, он отправился домой. Надо убраться в квартире (вопрос о временном переезде уже решенный) и сесть за рукопись. Если получится.