Лорд Баренс нажал кнопку на пульте и произнес бархатистым голосом царедворца:

– Обратите внимание…

– Спаситель обращал воду в вино, Мерлин – одного мужика в другого с целью создания третьего. Во что будем обращать внимание? – Сергей Лисиченко придал лицу выражение насмешливой заинтересованности.

– Пока что в молчание, – с легким недовольством ответил гуру разработчиков Института Экспериментальной Истории.

– Не, ну это как-то совсем не прикольно…

– Лис, погоди! – прервал друга Вальдар Камдил, готовый с надлежащим почтением выслушать, ради чего их, входящих в десятку лучших институтских оперативников, вытащили из тренировочного зала пред ясны очи научных светил.

Между тем экран ожил, открывая взорам кабинет, убранный с царской роскошью в довольно строгом стиле. За столом, склонившись над бумагами, сидел человек в зеленом, с высоким красным воротом, камзоле, пудреном белом парике и что-то писал отточенным гусиным пером.

Послышался негромкий стук, дверь приоткрылась.

– Ваше императорское величество, позвольте доложить. Прибыл граф Суворов.

– Зови.

– Но… – докладывающий замялся, – позвольте сказать. Его сиятельство одет не по форме: в мундир времен покойной государыни.

Император вышел из-за стола, оглядел склонившегося перед ним вельможу и процедил сквозь зубы:

– Что он смутьян, я знаю. Касательно же сути – граф Александр Васильевич стоит десятков иных военачальников, одетых надлежаще. Зови!

– Это что же, Павел Первый, он же последний? – уточнил Лис.

– Он самый, – подтвердил лорд Баренс. – А в гости к нему, как вы, несомненно, поняли, сам фельдмаршал Суворов пожаловал.

Между тем придворный скрылся за дверью, а в кабинет стремительно вошел, почти вбежал сухощавый пожилой мужчина, подвижный, словно пламя свечи на ветру, с забавным хохолком седых волос над высоким лбом. Император страдальческим взглядом смерил великого полководца:

– Я вижу, русскому Марсу нет дела до указов царских.

– Опасаюсь, ваше величество, что в мундире том я уж буду не Марс, а статуй Марсовый. В шагу жмет-с и на голову давит. А в таком положении мне службу на благо Отечества исполнять не подобает.

Павел отступил на шаг и отвернулся, чтобы Суворов не увидел его недовольной гримасы. Он искренне считал фельдмаршала одним из главнейших сокровищ короны, но строптивость и едкие речи лучшего из военачальников выводили его из себя.

Нынешний российский монарх, большую часть дней своих проведший в размышлениях и военных учениях вдали от роскошного двора Екатерины, был убежден, что все решают порядок, железная дисциплина и чинопочитание. Чуть в сторону, и совершенное строение рухнет! Суворов же все делал насупротив, и не втолкуешь. Однако ж, как бить врага, так виктория неизменно сопутствовала ему.

Сочтя за благо на сей раз пренебречь формальностями, Павел вперил в собеседника немигающий взгляд.

– Мой августейший собрат, император Священной Римской империи, и его кригсрат, сиречь военный совет, желали бы видеть вас, Александр Васильевич, во главе союзной армии. Оная же отправляется в италийские владения Австрийской империи, дабы изгнать неприятеля, искоренив тем самым ядовитую поросль вольтерьянства, и остановить кровавое безумие, именуемое этими гнусными цареубийцами революцией. Что скажете?

– Я польщен их выбором и верю, что русский штык над французским всегда возобладает.

– Что вам известно, господин фельдмаршал, о генералах, которые будут противостоять нам? – Камера бесстрастно зафиксировала пытливый взгляд Суворова, брошенный на императора. Старому полководцу было чему дивиться: никогда еще монархи не интересовались его мнением о личных качествах противника. Да и какое им, по сути, дело – враг сокрушен! Гони супостата! Виктория! Господу хвала!

По-своему оценив повисшую паузу, государь подошел к Суворову так близко, что тот даже чуть отстранился.

– Генералы там и впрямь хороши. В последнюю кампанию союзникам нашим, австриякам, они знатных тумаков надавали. И Бернадот силен, и Массена, и Мюрат, конник отменный. Но, позвольте угадать, ваше величество, уж не молодой ли Бонапарт вас столь заинтересовал?

– Ага, доблестнейший Александр Васильевич, и от вашего взора также не укрылись подвиги нового Ганнибала?! Впрочем, в сокрушении Рима он преуспел даже больше, нежели его античный предшественник.

– Так ведь и Рим уже не тот. Но резвый юноша, что и говорить. Широко да бойко шагает, как бы панталоны не порвать.

– Он что же, по-вашему, из случайных баловней успеха? – насторожился Павел.

– В его кампаниях, беспременно, виден тонкий замысел и умение доводить начатое до победного конца. Качество для полководца из самых главных. Но ваше величество правы, корсиканцу определенно благоволит удача. Среди тех, чьи имена звучали в последние годы, чьи воинские успехи случалось наблюдать или о них слышать, этот француз – наипервейший.

– Как вам представляется, так ли этот генерал верен разбойной шайке, захватившей власть во Франции?

– Насколько мне известно, Наполеон вел себя в Италии не как генерал Республики, а как самовластный монарх. Вряд ли такому человеку в радость смиренно гнуть шею пред шайкой каких-то судейских крючков. А при случае решительности ему не занимать.

– Вот и мне сие представляется маловероятным, – просиял император. – Намедни я имел беседу с принцем Конде, вы, как мне кажется, знакомы.

– Так и есть, ваше величество, помню еще с Семилетней войны. Дельный командир.

– Как вам известно, мы предоставили ему и его корпусу, сформированному из эмигрантов, убежище неподалеку от Риги. Так вот, принц тоже склонен полагать, что сей Бонапартий, несмотря на медные трубы и лавры, ему расточаемые, скорее противник шайки кровавых интриганов, именующих себя Директорией, нежели ее верный меч.

– А как же пушки на паперти Святого Роха?[1] Ведь он стрелял в роялистов[2].

– Это верно. Пожалуй, для сторонников короля было бы лучше, затевая мятеж в Париже, иметь столь решительного и умелого генерала на своей стороне. Но, увы, они этим не озаботились. Нам же предстоит спешно исправить сию, воистину роковую, ошибку. Принц Конде разделяет мое мнение. Если затея удастся, то в момент, когда мы пошлем своих чудо-богатырей в Австрию и далее, в Италию, вынуждая французов направлять туда все новые войска, сей генерал без особого труда сбросит в Сену этих отвратительных республиканцев. – Павел хлопнул ладонью о стол. – Вот так мы их расплющим, почтеннейший Александр Васильевич!

– Гладко было на бумаге, да забыли про овраги…

– Ни о чем не забыли. – Император назидательно провел пальцем перед носом полководца. – Ни о чем!

– Как изволите, ваше величество. Могу ли я идти?

– Покуда идите, не смею удерживать. Ввечеру жду вас к ужину.

Суворов поклонился и вышел.

– Мундир смените! – неслось ему вслед.

– Ну что я могу сказать, – послышался голос Лиса, – текст бредовый, но грим хороший. Буквально как вылитые.

– О чем ты, Сергей? – удивился Баренс.

– Ну, я думал, может, какое историческое кино снимают, нас консультантами по эпохе пригласили.

– Это оперативная съемка, – покачал головой лорд Джордж, – смотрите дальше.

Суворов вышел, и, едва закрылась дверь за его спиной, одна из тяжелых бархатных портьер сдвинулась в сторону, и оперативники увидели отражение в зеркале на стене.