Гениальный сатирический образ «человека в футляре» был неоднократно использован В. И. Лениным.

Крыжовник (стр. 441). — Второй рассказ цикла написан в июле 1898 г., сразу после «Человека в футляре». «Девять десятых рассказа для августовской книжки уже готово, и если ничто не помешает благополучному окончанию сего рассказа, то 1 августа ты его получишь…» — писал Чехов В. А. Гольцеву 20 июля. 28 июля рассказы «Крыжовник» и «О любви» были отправлены в журнал «Русская мысль».

Как сообщает Μ. П. Чехов, в рассказе воссозданы некоторые особенности быта имения Бакумовка, принадлежащего близким знакомым семьи Чеховых, Смагиным, в частности — сцена купания. Фамилия Чимша-Гималайский придумана писателем по аналогии с фамилией «Рымша-Пилсудский», носитель которой посетил однажды Чехова где-то в Сибири и оставил свою визитную карточку («А. Чехов и сюжеты», с. 62–64, 17).

Вл. И. Немирович-Данченко писал Чехову 27 сентября, прочитав рассказ: «Крыжовник»… — хорошо, потому что есть и присущий тебе колорит, как в общем тоне и фоне, так и в языке, и еще потому, что очень хороши мысли».

Стр. 446. …«тьмы истин нам дороже…» — неточная цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Герой» (1830).

О любви (стр. 449). — Третий рассказ цикла. Написан в июле 1898 г. и послан вместе с «Крыжовником» в «Русскую мысль».

Как пишет писательница Л. А. Авилова, в рассказе «О любви» изображены их отношения с Чеховым («Чехов в восп.», с. 271–275). И. А. Бунин, знавший Авилову близко, отмечает такие ее качества, как «правдивость, ум, талантливость, застенчивость и редкое чувство юмора даже над самой собой», и утверждает, что с ее воспоминаниями «биографам Чехова придется серьезно считаться» (И. А. Бунин. О Чехове. Нью-Йорк, 1955, с. 134 и 147).

Ионыч (стр. 456). — Рассказ начат в Ницце, в конце 1897 г. 15 декабря Чехов пишет редактору журнала В. А. Гольцеву: «Рассказ я пришлю, но едва ли успею сделать это раньше февраля… сюжет такой, что не легко пишется…» Писателю трудно работалось на чужбине, тяготила курортная обстановка: «стол чужой, ручка чужая и то, что я пишу, кажется мне чужим» (ему же, 29 января 1898 г.). «Здесь до такой степени неудобно писать, или я в таком настроении, что у меня не выходит ничего путного. Дома в своем флигеле я сразу приведу себя в порядок» (В. М. Лаврову, 25 февраля). Возвратившись в Мелихово, Чехов в мае отсылает рассказ в «Русскую мысль», однако 6 июня попросил его обратно, заменив «Человеком в футляре», «Ионыча» же передал «Ниве».

Стр. 457. «Когда еще я не пил слез из чаши бытия» — романс на стихи А. А. Дельвига «Элегия» (1823), музыка М. Л. Яковлева, друга поэта.

Стр. 460. «Твой голос для меня, и ласковый и томный» — неточная цитата из стихотворения «Ночь» (1823) А. С. Пушкина. На слова «Ночи» писали музыку А. Рубинштейн, Римский-Корсаков, Мусоргский, Гречанинов.

Случай из практики (стр. 471). — Интересно свидетельство студента-медика H. Н. Тугаринова, который 22 января 1899 г. извещал Чехова о больших «разговорах и спорах» о его творчестве, в частности — о «Случае из практики»: «…3/4 восхищалось и млело, а другие, наоборот, брюзжали» («Из архива А. П. Чехова». М., 1960, с. 244).

Душечка (стр. 480). — Рассказ, высоко ценимый И. А. Буниным (ЛН, с. 677) и Л. Н. Толстым. Толстой особенно любил «Душечку». Вскоре после появления рассказа в печати И. И. Горбунов-Посадов писал Чехову о том, как Лев Николаевич «чудесно, с увлечением» читал «Душечку» и был «в восторге от нее. Он все говорит, что это перл, что Чехов это большой-большой писатель. Он читал ее уже чуть ли не 4 раза вслух и каждый раз с новым увлечением» (24 января 1899 г.). Чехов был растроган: «Когда писал «Душечку», то никак не думал, что ее будет читать Лев Николаевич, — отвечает он Горбунову-Посадову. — Спасибо Вам; Ваши строки о Льве Николаевиче я читал с истинным наслаждением» (27 января). «Ваша «Душечка» — прелесть! Отец ее читал четыре вечера подряд вслух и говорит, что поумнел от этой вещи», — извещала Чехова и дочь Толстого, Т. Л. Толстая (30 марта). Вспоминает об отношении Толстого к рассказу писательница Л. И. Веселитская (Мпкулич): «Он восхищается «Душечкой», — и особенно телеграммой со словом «сючала». Лев Николаевич много раз повторяет это «сючала», прибавляя: «Как он это схватил удачно. Как вы думаете: какое это слово?..» (В. Микулич. Встречи с писателями. Л., 1929, с. 130).

Однако Толстой и сам понимал, что расходится с Чеховым в восприятии образа «Душечки» и ценит в нем не то, что хотел выразить автор. Помещая рассказ в составленный им в 1906 г. сборник «Круг чтения», он сопроводил его послесловием, в котором дает свое объяснение рассказу. По его мнению, Чехов под влиянием модных идей хотел посмеяться над «жалкой» «Душечкой», хотел «проклясть слабую, покоряющуюся, преданную мужчине, неразвитую женщину… но бог поэзии запретил ему и велел благословить, и он благословил и невольно одел таким чудным светом это милое существо, что оно навсегда останется образцом того, чем может быть женщина и для того, чтобы быть счастливой самой и делать счастливыми тех, с кем сводит ее судьба». Сообразуясь с этими взглядами, Толстой выбросил в тексте рассказа некоторые снижающие образ штрихи в характеристиках Ольги Семеновны и Кунина.

В. И. Ленин воспользовался образом «Душечки» в заметке «Социал-демократическая душечка» (октябрь 1905 г.).

Дама с собачкой (стр. 490). — Вскоре после появления в печати рассказа художница Μ. Т. Дроздова известила Чехова: «Был Левитан. Много говорили о Вас. Он все говорил: «черт возьми, как хорошо Антоний написал «Даму с собачкой». Восхищался рассказом М. Горький (начало января 1900 г.): «Читал «Даму» вашу… никто не может писать так просто о таких простых вещах, как вы это умеете. После самого незначительного вашего рассказа — все кажется грубым, написанным не пером, а точно поленом… Огромное вы делаете дело вашими маленькими рассказиками — возбуждая в людях отвращение к этой сонной, полумертвой жизни — черт бы ее побрал!» («Горький и Чехов», с. 61–62).

Стр. 499. «Гейша» (1896) — оперетта английского композитора Сиднея Джонса.

В овраге (стр. 503). — «Пишу большую повесть, скоро кончу…» — сообщает Чехов сестре 14 ноября 1899 г. о работе над повестью «В овраге». А 19 ноября уведомляет редактора журнала «Жизнь» В. А. Поссе: «…я пишу повесть для «Жизни», и готова она будет скоро, должно быть, ко 2-й половине декабря. В ней всего листа три, но тьма действующих лиц, толкотня, тесно очень — и приходится много возиться, чтобы эта толкотня не чувствовалась резко!»

В основу повести положен случай, о котором Чехов узнал на Сахалине, «а место действия — близ Мелихова» («А. Чехов и сюжеты», с. 146). «Я описываю тут жизнь, какая встречается в средних губерниях, я ее больше знаю, — рассказывал Чехов ялтинскому учителю С. Н. Щукину. — И купцы Хрымины есть в действительности. Только на самом деле они еще хуже. Их дети с восьми лет начинают пить водку и с детских же лет развратничают; они заразили сифилисом всю округу. Я не говорю об этом в повести… потому что говорить об этом считаю нехудожественным… то, что мальчика Липы обварили кипятком, это не исключительный случай, земские врачи нередко встречают такие случаи» («Чехов в восп.», с. 464). И. А. Бунин поведал однажды Чехову о сельском дьяконе, который «до крупинки съел как-то, на именинах… фунта два икры. Этой историей он начал свою повесть «В овраге», — вспоминает Бунин (там же, с. 526).