Посыльный последовал за ним, по пути отвечая на вопросы, которые, будто нехотя, время от времени задавал ему Посланец. Вскоре они снова были в Сальседо. Симона еще не приехала, и Посланец, внешне сохраняя спокойствие, занялся приготовлениями к путешествию, гораздо более длительному, чем обычно. Приказ был категоричен: необходимо перебраться в безопасное место.

Посыльный Декана уехал сразу же после того, как его накормили на кухне и он немного отдохнул после обеда. С этого момента сборы приобрели иной ритм и стали проворнее и быстрее. Самые верные слуги быстро поняли, что нужно спешить, и помогали ему во всем, так что вскоре Посланец смог снова выехать из имения; на этот раз с ним были еще две лошади, а также преданные ему люди для защиты в пути. Записка, из которой Симона узнает о бегстве, осталась у самого старого слуги из родового поместья.

На этот раз они не переехали мост Сан-Пайо, сев на северной стороне залива, возле Вилабоа, в лодку и оставив лошадей под присмотром самого юного из спутников. Необходимо было избегать дорог.

Гребли не жалея сил и уже к ночи разглядели очертания корабля, вырисовывавшегося на фоне мыса Байоны. Не поднимая парусов, поскольку они боялись, что их заметят с суши, они медленно приблизились, пришвартовавшись к судну с противоположной от берега стороны. Посланец поднялся на корабль и через некоторое время, перегнувшись через борт, позвал своих сопровождающих. Вскоре вся его поклажа находилась уже в трюме судна, и тогда он обнял одного за другим своих спутников; когда те были уже далеко, затерявшись во тьме ночи, корабль снялся с якоря, поднял паруса и взял курс на острова Сиес. Сильный ветер стих, и теперь слабый восточный ветерок, скользивший по чистой глади вод, легкий, едва заметный бриз вел корабль в открытое море, почти не надувая его парусов.

Так он бежал. Послание Декана означало, что надо было спасаться бегством, и он, ни о чем не спрашивая, выполнил предписание. Теперь же, пребывая в одиночестве в Эксе, он вновь и вновь задавался вопросом: какой же дурной ветер пригнал его сюда?

Посланец спрашивал себя, кто мог его предать, кто мог обмануть его доверие, кто допустил ошибку, и снова и снова проигрывал тысячи возможных ситуаций, которые могли к этому привести. В тиши своей комнаты он вновь задавал себе вопрос, кто мог его предать: друг детства врач, сам Декан, кто-нибудь из каноников или из людей Святой Инквизиции. Он восстанавливал в памяти все свои поездки, имена всех тех, кто был вовлечен в тайную, созданную им сеть, и, не находя никакого вразумительного ответа на свои вопросы, он вновь возвращался к неразумным и абсурдным построениям, охватывавшим все возможные варианты, отчего мучения его становились еще сильнее.

Покончив с ногой барашка, он пододвинул кожаное кресло поближе к камину, подбросил в огонь дров и, поправив наброшенную на плечи накидку, вновь обратился мыслями к последним дням. Необходимо принять какое-то решение, он должен чем-то себя занять. С тех пор как он приехал в Экс, его жизнь стала непрерывным ожиданием и страхом себя выдать. Людей, знавших о его теперешнем местонахождении, можно было пересчитать по пальцам: один старый друг, еще с тех времен, когда он занимался в Аахене анатомией, медициной и немного алхимией; два печатника, с которыми он познакомился в бытность свою в Эксе много лет назад; возможно, кто-нибудь еще, кто слышал от этих людей о галисийце, что остановился на улице Грифона.

Его путешествие прошло успешно, плавание оказалось спокойным, у него даже было время вспомнить путь, которым шла Армада, и ее страшное поражение. Теперь же, напротив, все обстояло как нельзя лучше, и через несколько дней он был уже в Ла-Рошели. Оттуда, с двумя взятыми из дому сундуками, располагая денежной суммой, достаточной для того, чтобы безбедно прожить много месяцев, Посланец приехал в Экс, обзаведясь охранной грамотой, которую он купил, едва ступив на землю. Ему хотелось оказаться подальше от побережья Атлантического океана, подальше от западной оконечности Европейского континента, но в то же время на перепутье дорог, которые он так любил, в таком месте, где он мог бы легко получать известия отовсюду. Поэтому он и находился теперь в Экс-ан-Прованс. Поэтому теперь он пребывал в покое и безопасности и, пребывая в покое и безопасности, продолжал размышлять о дурном ветре, что занес его сюда. Пригревшись у огня, он заснул.

Он проснулся рано утром, окоченев от холода, и решил подождать, пока окончательно рассветет. Тем временем он разжег огонь, вскипятил молоко и выпил его, покрошив туда хлеба; он делал это со старательностью человека, которому делать больше совершенно нечего, располагающего всем временем мира для того, чтобы ничего не делать. Посланец томился от безделья, но он хорошо знал: на службе у Филиппа такое количество людей, разбросанных повсюду, что он мог столкнуться с ними в любом месте, где бы ни находился. Возможно, Экс – не лучшее место, чтобы спасаться здесь от преследования, но – кто знает? – ведь и сама причина бегства может подчас определять расположение норы, служащей для укрытия. Они этого не знали, это было ведомо лишь ему.

Наконец стало совсем светло, и Посланец вышел на улицу, направляясь к баням, стоявшим на горячем источнике, что в конце улицы Доброго Пастыря. Ему было необходимо расслабиться, дать себе волю; произнеся мысленно последнее слово, он улыбнулся: скольким людям дана была воля по приказу, исходившему из его уст от имени Суда Святой Инквизиции; теперь же он сам решил дать волю своему телу, погрузившись в теплую воду целебного источника, и подумать о том, что ему следует предпринять в ближайшие дни. Воспоминание о Симоне и о ребенке не позволяло ему поступить так, как он давно бы уже поступил, не будь в этом мире двух существ, которые влекли его к себе с неведомой ему прежде силой. Не будь он связан ими, он давно бы уже оставил свое убежище в Эксе и вновь пустился в путь, чтобы затеряться и исчезнуть в странствиях. Он знал: это было единственно верное решение. Худшее же, что он мог сделать, – это как раз то, что он делал сейчас: затаиться в каком-нибудь месте и ждать, пока за ним придут. Постоянное передвижение обеспечивало неуловимость, трудность обнаружения. Да, нужно было бы отправиться в путь. Но что-то в нем изменилось. Хорошо зная все эти истины, те немногочисленные истины, которые позволили бы ему выжить, он в то же время осознавал, что не хочет отправляться в путь, что единственно возможный для него сейчас путь – это дорога домой. Что дало бы ему теперь новое путешествие по Европе? С каждым шагом он бы все больше удалялся от того, что более всего любил. Раньше, напротив, каждый шаг приближал его к тому, что его более всего влекло: вечное изменение, вечный вопрос, непреходящее сомнение. Теперь же главная истина ждала его в милой сердцу долине Сальседо, где было все, что он любил. И потому лишь один путь был для него теперь возможен: путь домой.

Теплые воды вернули ему покой и умиротворение, которых лишила его эта ночь. Если в течение месяца он так и не получит известий о том, что же было причиной его вынужденного бегства, он вернется в Испанию и направится прямо к Филиппу, чтобы сообщить о своем решении: он все оставляет и уединяется до конца дней своих в имении в Сальседо… Таково его намерение.

Он вышел из воды, оделся и прогулялся по Эксу. Когда наступило время обеда, он направился в Мануар, старинный постоялый двор, принадлежавший его приятелю, и провел там весь остаток дня до самого вечера; потом он направился к дому, зная, что ему предстоит длинная ночь. Когда он пришел, его уже ждали.

На следующее утро Приглашенный Профессор проснулся довольно поздно; была суббота, и мысль о том, что ему предстоит провести конец недели в одиночестве, привела его в ужас; напуганный этой возможностью, он быстро оделся и вышел на улицу, не зная толком, куда идти. Он спустился к факультету и увидел, что тот закрыт и что он не сможет проникнуть даже на университетскую территорию: у него не было удостоверения, а охранник, который работал по выходным, его не знал. Впрочем, что ему было делать одному в университете? Когда он поднялся снова в город, солнце палило нещадно, и он решил прогуляться по бульвару Мирабо в надежде встретить какого-нибудь знакомого, прячущегося от солнца в густой тени гигантских платанов; но и там он никого не встретил. Утро незаметно прошло, делать ему было совершенно нечего, и он решил посидеть в кафе «Deux Garзons» и посмотреть, не появится ли кто-нибудь, кто поможет ему скоротать день. Интересно, где сейчас Клэр? Ему оставалось пробыть в Эксе еще совсем немного, и вот в последний момент вдруг появляется эта девушка, чтобы усложнить ему жизнь. По правде говоря, он был слишком развращен той легкостью, с какой отправлялся в постель с другими женщинами; тем горестнее было его беспокойство, скорее даже уверенность в том, что после всех его похождений, именно теперь, когда наступил наконец момент истины, Клэр отыщет какой-нибудь предлог или, что еще хуже, уйдет и вовсе без всякого предлога, оставив его в полном одиночестве. Если бы он остановился на Мирей, или хотя бы на Люсиль, или на какой-нибудь другой девушке, чьи красноречивые взгляды не оставляли никакого места сомнениям, он наверняка находился бы сейчас в бассейне – в бассейне? – или на пляже, загорая рядом с красоткой в бикини. Девушка могла бы обойтись и без верхней части купальника, он ничего не имел против этого.