Какое-то время они болтают о том о сем, потом Ева встает.

— Оставлю на завтра, — говорит она, показывая на бутылку.

Джереда радует ее выдержка, хотя он и подозревает, что делает она это в первую очередь ради него. Ева идет спать, а Джеред остается и смотрит телевизор дальше — там как раз крутят старый клип Дэвида Боуи, «Прах к праху». Когда-то давно, когда еще умел чувствовать и любить музыку, он был горячим поклонником Боуи. А сейчас он сидит и смотрит на парад арлекинов на экране, ощущая лишь какое-то смутное удовлетворение — да и оно, похоже, вызвано витающим в воздухе ароматом. Запах сложный и весьма интригующий, чем больше Джеред о нем думает, тем больше поддается его воздействию, и вскоре ловит себя на мысли: жаль, что он такой слабый. Он ведет носом в направлении источника запаха и ловит себя на том, что наклоняется к открытой бутылке, из которой, словно божественная пыльца, и сочится этот дивный аромат.

Он берет бутылку в руки и подносит к горлышку нос — просто из любопытства. Ему сегодня целых пять часов пришлось терпеть запах бытовых отходов. Вонь от заплесневелых фруктов, прокисшего молока и грязных подгузников стояла у него в горле. Теперь же легко можно забыть о гнили и прочих побочных продуктах человеческой жизнедеятельности. Он мог бы изгнать зловоние и вкусить его полную противоположность. Потерять себя — или найтисебя — в этом дурманящем, насыщенном, как сама жизнь, запахе надежды.

Джеред спорит сам с собой.

Это кровь вампира. Она воплощает все, что я ненавижу. Я не могу этого сделать. Ясное дело, не могу.

Ну а если всего глоточек? Крошечную капельку? Вреда ведь от нее не будет, правда? Просто узнать, что это такое. Песня еще не кончилась, а бутылка уже прижимается к его губам, он закрывает глаза и медленно — очень, оченьмедленно — наклоняет ее.

Вернувшись домой, Питер с Хелен пьют кровь, лежа в постели. Они решили вести себя как культурные люди, поэтому пьют из винных бокалов, купленных в прошлом году перед Рождеством.

Нерешительно сделав несколько глотков, Хелен чувствует себя более бодрой и полной сил, чем когда-либо за последние годы. Она замечает, с каким вожделением Питер смотрит на ее шею, и прекрасно слышит его невысказанный вопрос. Не приятнее ли было бы выпить крови друг друга?

Он ставит бокал на тумбочку, наклоняется к жене и нежно целует ее в плечо. Хелен ловит себя на страстном желании выпустить клыки и забыться в экстазе взаимного кровопития. Но ей кажется, что это неправильно, что это заведомо ложный путь.

— Слушай, — тихо говорит Питер, — прости меня за то, что я тогда сказал.

Хелен не отвечает, она даже не сразу догадывается, за что он просит прощения.

Он поднимает голову от ее плеча и снова откидывается на подушку.

— Ну, за то, что орал на тебя, — поясняет он, словно читая ее мысли, — по поводу крови и остального. И я очень жалею о том, что ляпнул такое о нашем браке. Безответственная чушь, на самом деле я так не считаю.

У Хелен странное ощущение, будто она видит и слышит его впервые. А ведь он все еще хорош собой, отмечает она. Не роковой красавец, каким был его брат, но он милый, и на него приятно смотреть.

Правда, ей от этого грустно. До боли жаль впустую потраченных дней, недель, лет, что она прожила с ним и в то же время без него. И еще: если она надеется действительно начать с ним все сначала, без вранья и каких-либо недомолвок, самое трудное у нее еще впереди.

— Да нет, — отвечает она, — на самом деле ты во многом был прав. То, как я себя… ну, ты понимаешь… Иногда я и впрямь как будто играла чужую роль.

Хелен смотрит на лежащую рядом с кроватью книгу. Ту, которую читала к собранию литературного кружка. Она так ее и не дочитала, но планирует, хотя бы для того, чтобы узнать, чем все кончилось между героем и героиней. Скажет ли он ей, что это он убил всех живших на ферме воробьев, которых она так любила и чья гибель привела к ее срыву? А если он признается, простит ли она его за то, что он лишил ее пения птиц?

Хелен гадает, сумеет ли Питер простить. Есть ли шанс, что рано или поздно он смирится с правдой? Все-таки он, как никто другой, знал о незаурядных талантах Уилла и о методах, какими тот всегда добивался желаемого. Или лжи за все эти годы накопилось слишком много? Вынесет ли он известие насчет Роуэна?

— Что ж, — говорит Питер, — полагаю, все мы до какой-то степени играем роли, не так ли?

Он улыбается, и ее убивает необходимость стереть эту улыбку с его лица. Прямо сейчас.

— Питер, я должна тебе кое-что сказать, — начинает Хелен, всем телом дрожа от напряжения. — Насчет прошлого, которое до сих пор на нас влияет. Насчет Уилла, меня и насчет нас.Всех нас.

Его глаза слегка вспыхивают, словно он что-то вспоминает или как будто у него подтвердилось некое сомнение. Он смотрит на Хелен таким проникновенным взглядом, что на ум ей приходят слова Уилла, брошенные в субботу. Наш Питер всегда был снобом по части крови.Неужели он что-то заподозрил еще в брачную ночь?

Хелен гадает, замирая от страха: делает ли он сейчас какие-то выводы или уже давно сделал?

— Хелен, для меня важно лишь одно. Только это я всегда хотел знать, и ничего больше.

— Что именно?

— Понимаю, звучит по-детски, но я хочу знать, любишь ли ты меня. Мне просто необходимоэто знать.

— Да. Я тебя люблю.

Как просто оказалось произнести вслух то, чего она ни разу не могла выговорить нормально, хоть сколько-нибудь убедительно, с момента своего обращения. Но теперь признание соскальзывает с губ совершенно естественно.

— Я тебя люблю. Я хочу с тобой состариться. Это мое самое большое желание. Но, Питер, я действительно считаю, что должна тебе все рассказать.

Муж смотрит на нее с ласковым упреком, словно это она чего-то не понимает.

— Послушай, Хелен, — отвечает он. — Многие люди даже не верят в наше существование. Мы для них — миф. Правда — это то, во что человек хочет верить. Мне ли не знать, я с этим каждый день на работе сталкиваюсь. Люди выбирают одни факты и игнорируют другие. Я понимаю, что во мне сейчас, наверное, говорит выпитая кровь, но я хочу верить в нас.В тебя и меня, понимаешь? В то, что мы с тобой — два человека, которые любят и в глубине души всегда любили друг друга, и ничто никогда не мешало и не могло этому помешать. Сейчас, возможно, это и миф, но, по-моему, если в миф очень твердо, всей душой верить, он станет реальностью. А я в нас верю, Хелен. Правда. — Питер заканчивает свою серьезную речь и улыбается жене давно знакомой улыбкой. Той самой бесшабашной улыбкой Рэдли, в которую она когда-то влюбилась. — И кстати, ты чертовски сексуальна.

Возможно, сейчас в нем действительноговорит кровь, думает Хелен, но ей очень хочется верить, что все у них может стать как раньше. Только, будем надеяться, без убийств. А спустя несколько часов, в течение которых они лежали, счастливые, без сна в темноте и каждый думал, что другой уже спит, Питер и Хелен одновременно тянутся друг к другу. В пылу объятий и поцелуев их зубы преображаются естественно и без сознательных усилий, как во сне. Это происходит как бы само собой — и вот они уже вкушают друг друга.

У обоих такое чувство, будто они никогда не делали этого раньше. По крайней мере так — без страхов и сомнений. И от этого у них рождается прекрасное ощущение тепла, словно они вернулись в дом, о котором всегда знали, но никогда по-настоящему не ощущали своего в нем присутствия. Когда сквозь шторы пробиваются первые мягкие лучи света, они прячутся поглубже в уютную тьму под одеялом, и Хелен ни на миг не задумывается о заляпанном кровью постельном белье.