-Пущин, - блондинчик протянул руку. - А вот это, - он кивнул на подходящего рыжеватого толстячка. - Дельвиг. Или Хрюша.

   -Лучше Дельвиг, - отозвался Дельвиг, поправляя очки и улыбаясь Сашеньке. - А еще лучше - Антон.

   -Приятно с вами познакомиться, господа, - кашлянув, сказал Сашенька и покраснел.

   Мальчишки засмеялись.

   -Мы не господа, мы - пираты. Пират Антон, пират Иван, пират Кюхля.

   -А можно.

   -Можно, - Пущин хлопнул Сашеньку по плечу. - Ну, разоблачай свой мешок. Вон твоя койка.

   -Сладости из дому есть? - брызжа слюной, осведомился Дельвиг.

   -Тебе бы только жрать, Хрюша, - вздохнул Пущин и зыркнул на Сашеньку. - А правда, есть?

   -Есть немного, - признался Саша.

   -Ура! - заорал Дельвиг.

   На вопль Дельвига обратили внимание другие мальчишки.

   -Кто это у нас?

   -Не лезь не в свое дело, Кукольник , - напыжился Пущин.

   -Ваня-Ванятка, - засмеялся Кукольник и, распушив павлиний хвост, заходил вокруг пиратов. - Тебе бы только в политику нос совать, да царя проклинать, а Дельвигу - жрать да философствовать, а Кюхле - дрочить и философствовать.

   -Сам ты дрочишь! - воскликнул Кюхля, краснея.

   -А тут к вам еще и Пушкин, - не унимался Кукольник. - Интересно, что это такое? С виду похож на обезьяну. Обезьяна. Братцы, к нам прибыла обезьяна!

   Два десятка глоток громыхнули смехом. Но самое обидное, что фыркнули новые друзья - хоть вежливо, а все-таки. Конюх Пантелей до смерти забил мужика Сидора, а вся дворня смотрела. Удар в груди, трещат ребра, ломаются, льется из пасти Сидора юшка.

   Кулаки мальчика сжались. Бросил мешок в сторону, кинулся на Кукольника. Раз - по яйцам. Согнулся в три погибели Кукольник, стонет. Коленкой - по роже. Так. Кровица из ноздрей - тонкими струйками. С ног валить. Вот! Теперь можно уродовать.

   -Стой, Пушкин, - крепкие руки схватили Сашеньку, отшвырнули.

   Сашенька порывался достать до Кукольника ногой, да Пущин его не пущал.

   -Образумься, Пушкин! Кукольник безобиден.

   -По шее ребром ладони, - бормотал Сашенька, вырываясь.

   -Угомони его, Иван, - умоляюще воскликнул Дельвиг.

   Пущин вздохнул и, коротко размахнувшись, ударил Сашеньку в подбородок.

   Очнулся Сашенька в темноте.

   "Кирюха".

   И тут же вспомнил: он не в уютной квартирке у Полицейского моста с Кирюхой, да дядей Базилееем, а в Лицее. Вспомнил Пущина, Дельвига, Кюхлю, приторную рожу Кукольника. Всхлипнул тихонько. Домой охота. А тут еще шорох.

   -Кто там?

   -Спишь, Пушкин?

   Некто темный склонился над кроватью. Вильгельм Кюхельбекер, укутанный в простынку.

   -Нет. Чего надо?

   -Бабу ебсть пойдешь?

   По - заговорщицки спросил Кюхля, с похотливцей в голосе. Вспомнил Сашенька лежащую на полу голую Палашку, ноги дебелые раздвинутые, розовое марево срама.

   -Пойду! А какая здесь баба?

   -Ну, уж точно не Трясущаяся Башка. Та не баба, а ведьма. Баба - это Сонечка Мардушкова, дочка дворника. Сладенький пирожок. Сиськи, жопа.

   Кюхля почесал промежность.

   -Ну, так идешь?

   Сашенька - живо с постели. В простынку завернулся.

   -Пошли.

   Кюхля на цыпочках проследовал мимо кроватей с храпящими холмами.

   -Спят, - вонюче засмеялся в ухо Сашеньке, - А мы ебаться идем.

   Вышли из опочивальни, прокрались по коридору мимо директорской, мимо столовой и вшивой людской. Скрипнула дверь - и мальчишки на улице. Бррр! Прохладно. Даром, что июль. Жуки носятся над газовым фонарем. Перестукивает где-то вдалеке лошаденка запоздалого ваньки.

   -Сюда.

   Кюхля потянул Сашеньку к флигельку.

   -Там дворник живет... И Сонечка.

   При слове "Сонечка" на толстых губах Кюхельбекера мелькнула слюна.

   -Тише, обезьяна.

   Под ногой Сашеньки скрипнул камешек.

   -Я не обезьяна.

   Вот и флигилек. Сашеньке вдруг стало страшно.

   -Кюхля.

   -Чего тебе?

   -А дворник?

   -Что дворник?

   -Дворник где?

   -Дворника намедни выпороли, и сослали в деревню на три дни. За то, что к лошадям приставал.

   -А.

   Кюхля подкрался к двери дворницкой. Толкнул. Дверь заскрипела.

   -Не заперто, - радостно зашептал Кюхля.

   Заглянул.

   -Ого!

   -Чего там? - нетерпеливо Сашенька.

   Искаженная похотью рожа Кюхли возникла перед ним, губы шевелились, как червяки- выползни.

   -Там она, Сонечка. На кровати лежит. Срака голая.

   -Срака голая?

   -Ну, да.

   Кюхля дернулся было в дверь, но Сашенька его задержал.

   -Постой. Можно... я.

   Вильгельм посмотрел на Сашеньку. Цыкнул зубом.

   -Лады, хуй с тобой. Иди. Засади ей.

   Сашенька на цыпочках - к двери. Не соврал Кюхля. В лунном свете белела жопа спящей Сонечки с черной дыркою промеж двух округлостей. Черная дыра. Простынка спала с плеч мальчика. Он плюнул на ладошку и обслюнявил поднявшийся хуй. Вот так. Подкрался к Сонечке. За печкой в дворницкой играл на скрипке сверчок. Пахло здесь щами и водкой.

   -Аааа! Разъеби твою душу мать. Пиздаебаныйхуебань!

   Сашенька пулей из флигеля. Кюхля понесся вслед за ним.

   Вопли дворника звенели в ушах.

   Через несколько минут и Кюхельбекер и Пушкин лежали в своих постелях. Да вот беда: простынка Кюхли была на месте, а вот Сашенькину держал в своих грязных руках голый и страшный дворник.

   Выстроились лицеисты перед директором Малиновским. Страшно всем. А больше всего - Сашеньке. Потому что в руках у Малиновского - простынка Сашенькина. А рядом с директором - дворник. Мрачнее тучи. В носу пальцем ковыряет. Вынет соплю, да и в рот.

   В шеренге рядом с Сашенькой - Кюхля. Тот спокоен. Лыбится.

   Пущин, Дельвиг, Бакунин, Кукольник, Броглио, Вольховский, Горчаков, Гревениц, Данзас, Есаков, Илличевский, Комовский, Корнилов, Корсаков, Корф, Ломоносов Сергей, Мясоедов, Ржевский, Саврасов, Стевен, Тырков, Юдин, Яковлев. Все в сборе.

   -Господа лицеисты.

   Голос у Малиновского грубый, похож на лай простуженного пса.

   -В нашем беспримерном учебном заведении произошло вопиющее преступление. Вот этот человек, - директор кивнул на дворника, жующего козявку, - пострадал от рук. Вернее, не от рук...

   Директор побагровел, мучительно подыскивая слова.

   Сашенька со страхом покосился на Кюхлю. Кюхля едва сдерживал смех.

   -Не от рук, - кашлянул Малиновский. - В общем, кто-то из вас совершил... Вернее, не кто-то, а владелец сей простыни...

   -Василий Федорыч, - подал голос дворник. - Можно я скажу? По-свойски?

   Директор взглянул на дворника.

   -Валяй, Сидор.

   Дворник Сидор взял из рук Малиновского простынь, потряс ей в воздухе, как флагом.

   -Слушайте, гниды.

   Директор поморщился.

   -Один из вас ночью забрался ко мне в каморку и выеб меня в сраку.

   Лицеисты захохотали.

   -Господа, - строго одернул директор. - Ведите себя подобающе.

   -Вы, суки, думаете, просто дворник, можно драть в очко, а я здесь пораньше этого петуха, - дворник кивнул на директора.

   -Сидор, - просительно промолвил Малиновский.

   -Заткнись.

   Дворник распалялся. Глаза его метали молнии. Он воистину был страшен.

   -Вы думаете, маленький человек, права не имеет, тварь, поди, дрожащая? А я здесь двадцать лет мету. Царица, сама царица с дочками мимо проходит. "Метешь, Сидор?". "Мету, ваше анпираторское величество". И поцалует меня в макушку императрица. А потом приходит в дворницкую. Тело белое, царское, простыми лапами не щупаное.