Но я и так догадывался, что подобные шутки с моей стороны не прокатят. Родители мне все равно помочь не смогут, а голова моя треснет после первого же удара. Если уж в эту труппу не боятся людей похищать, то нравы здесь царят более чем жестокие.

Поэтому говорил просто и без всяких затей:

– Ма, извини, что разбудил. Но меня встречать не надо. Я тут работу себе нашел, если понравится, могу и надолго задержаться.

– Но у тебя все в порядке? – сразу напряглась мать.

– Ха! Естественно! Чуть позже перезвоню и похвастаюсь новой работой более подробно. Папе привет!

После чего вернул телефон, но руку оставил протянутой:

– Где мой червонец баксов?

– Нет при себе! – вызверился орангутанг.

Но иного ждать не приходилось.

– Тогда хоть пожрать чего-то дайте! А то прямо тошнит от голода.

Шеф мотнул своей косматой головой и, отправляясь к выходу, буркнул:

– Док, отведи Резкого к мэтру, пусть его подготовит к выступлению да накормит попутно. А ты, Ефремовна, пройди ко мне!

Довольная тетка тут же помчалась следом за орангутангом. При этом она премерзко виляла задом и что-то рассказывала льстивым голосом, ожидая щедрой подачки за проданного ею человека.

Видать, что-то в моем взгляде проклюнулось с особой зверской ненавистью, потому что док нахмурился и забеспокоился:

– Да ты никак на Ефремовну обозлился?

– А как же! Ей вон сразу заплатят, а мне даже чирика в аванс не дали! – пришлось мне выкручиваться с деланой обидой.

– Да ты не сомневайся, шеф у нас щедрый! Не обидит, – наущал мой провожатый, с некоторым успокоением подталкивая за плечи к выходу. – Почему ползешь? Плохо себя чувствуешь?

– Да ноги как ватные, – соврал я. Хотя уже в данный момент был готов припустить с самой максимальной скоростью. Лишь бы возможность для побега представилась.

– Ничего, еще полчасика – и все пройдет. Так что на арене сможешь и кувыркаться, и плясать, и что твоя душенька пожелает. Конечно, после согласования с мэтром.

– Ух, солидно звучит, – поддакнул я, пытаясь тем временем рассмотреть окружающие нас территории. – Он что, такой старый?

– Ха-ха! Не то слово! – развеселился док. – С него уже песок сыпется! Сейчас сам увидишь.

Оказалось, что мы не в сарае находились, а в будке огромного рефрижератора. Тот стоял на дальних задворках какого-то поместья, огороженного высоченным забором. Причем забор освещался прожекторами, и даже вскарабкаться по нему такому недорослю, как я, было бы и в теории невозможно. Сама центральная усадьба вообще искрилась разноцветными огнями, переливалось сполохами и гирляндами, и оттуда как раз неслись та самая музыка и шум веселящейся дискотечной тусовки.

А прямо на лугу возвышался вполне аккуратненький и милый, словно сошедший со средневековых рисунков, цирковой шатер. Небольших размеров и не слишком высокий, как представлялось по современным понятиям, он и внутри выглядел несколько нестандартно: манеж вдавался в боковую стенку, а трибуны для зрителей располагались всего в одну треть круга. То есть мест хватало лишь на две, максимум две с половиной сотни посетителей. «Домашний цирк», не иначе!

Не совсем вежливо док протолкнул меня в помещения под трибунами и заорал еще издалека:

– Ленька! Тут тебе шеф помощника прислал! Парню восемнадцать лет, но роль карлика словно под него сшита. Готовь к выступлению! – Мы вошли в некое подобие гримерной, где копошилась одетая в клоунский балахон фигура. – И покорми малого, с дороги он. Зовут его Резкий, пока стажируется у тебя. – Уже поворачиваясь уходить, со смешком добавил: – Он считает, что все мэтры старые и дряхлые. Точно как ты!

Его смех еще долго слышался в этой гримерной, а я стоял и с немым ужасом пытался рассмотреть и понять суть стоящего передо мной человека. Скорее всего, он был молод, об этом и гладкая шея говорила, и розовая кожа на груди. Но вот с лицом его когда-то сотворили страшные вещи. От глаз вертикально вверх через лоб пролегло два безобразных широченных шрама. Более узкие шрамы служили продолжением бровей и тянулись к самым ушам. Еще одни, короткие, стягивали щеки. Но самые жуткие шрамы уродовали клоуна, служа как бы продолжением губ. Получалась эдакая маска ужасного, жутко хохочущего мима. И если в первый момент хотелось отпрянуть от такого лица, то, присмотревшись, в голову начинали закрадываться мысли, что это обычный розыгрыш. Просто фантазия подсказывала, что это и в самом деле умело наложенный великим мэтром клоунский макияж. И тогда от понимания и озарения губы сами начинали растягиваться в улыбке.

Но у меня не растянулись, потому что я увидел и всмотрелся в глаза человека: полные боли, тоски и безысходности. Таких глаз даже мне, в худшие мои дни видеть, в зеркале не доводилось. Так что местный мэтр совсем не радовался своей работе.

Но удивить его мне удалось. Потому что он поинтересовался:

– Разве тебе не смешно?

– Никогда не смеюсь над плачущими, – изрек я с некоторым пафосом. – Потому что сам такой.

Клоун и расслабился, и смутился одновременно, сообразив, что перед ним тоже калека.

– Извини! Я так привык к одной и той же реакции на мой вид, что давно стал садомазохистом в такие моменты. Жалею себя и упиваюсь собственной жалостью, словно идиот. Ты голоден? Давай сюда!

Он призывно махнул рукой и увлек за ширмочку, в еще меньшую подсобку, где кроме двухъярусной кровати все остальное место занимал стол и некое подобие табуретки. Причем стол оказался заставлен готовыми блюдами, мясной нарезкой, консервами, фруктами, салатами и солениями, бутылками с вином, соками и водами. У меня дар речи потерялся от такого изобилия, и я бухнулся на единственную табуретку.

– Налетай, не стесняйся, – усаживаясь на кровать, он немного запнулся, перед тем как произнести мое имя: – Резкий! У меня все артисты подкармливаются в любое время дня и ночи. А я тебя тем временем введу в курс нашей жизни. Ты как, сам к нам или по наущению со стороны?

– Ха! – вырвалось у меня презрительное восклицание. – За такие «наущения» я бы эту Ефремовну в ее собственном дерьме утопил!

Может, мне и не стоило вот так с ходу раскрываться, но парень лишь понятливо кивнул, закрывая тему словами:

– Да, та еще сволочь!

Но потом и в самом деле перешел к предстоящему выступлению:

– На манеже когда-нибудь выступал?

Я уже не сдержался и к тому времени стал энергично пережевывать роскошную котлету по-киевски, поэтому только отрицательно мотнул головой.

– Ну, это не трудно. Главное, смотри, как делаю я, и во всем мне подыгрывай. Мало того, если и просто будешь стоять полным истуканом, то мы все равно неплохо отыграем. Помимо этого на вот эти мои репризы тебе желательно ответить и действовать вот так.

Несмотря на молодость, парня и в самом деле можно было считать мэтром цирковой клоунады. Не могу утверждать, что все его жесты, ужимки или фразы претендовали на оригинальность или уникальность, но мне многое понравилось. Не слишком-то увлекаясь цирком, я и юмористические программы просматривал весьма редко, отдавая разве что тотальное предпочтение КВН, но услышанные сейчас шутки просто обязаны были нравиться публике. Причем даже без добавки в виде неповторимого в своей оригинальности лица.

Когда с контурной обрисовкой программы выступлений мы закончили, я, так и не прекращая есть, провел ладонью над своим лицом:

– Леонид! Кто это тебя так?

И опять легко читалось противоборство двух стихий в глазах у парня: бешенство и смирение. Причем все это на фоне досады, которую клоун попытался разъяснить в первую очередь:

– Когда меня об этом спрашивают, я готов убить человека за бестактность. Но ты имеешь на такой вопрос полное право, извини.

– Да ладно, не хочешь – не отвечай.

– Нет, отвечу! – Парень чуть помолчал, словно собираясь с мыслями. – Меня нашли в пятилетнем возрасте цыгане на окраине одного из черноморских городов. По их словам и по моим воспоминаниям, я умирал от страшной ножевой раны в области живота. А лицо уже было заживлено более года. Спасти им удалось меня чудом, отдавать меня властям они побоялись, потому я так и остался с ними на два года. А потом меня не погнушались продать в кочевой балаган. – Он протяжно вздохнул. – Вот с тех пор, уже восемнадцать лет, я и перехожу от одного владельца к другому.