На меня, «разодетую» в обычный полевой комбез, дети обращали приблизительно столько же внимания, сколько на сенсоры тревожной сигнализации, расположенные на потолке. Несмотря на то что я от всей души старалась привлечь их внимание сюсюканьем и жестикуляцией.

В общем, в какой-то момент я почувствовала себя лишней и, присев на стул рядом с терминалом ВАК, с грустью принялась вертеть в руках одну из кукол, купленных в прошлые выходные.

– Почему ты такая мрачная? – прикоснувшись ко мне рукой, мысленно спросила Арагаки Кейко, мать прелестного мальчугана по имени Ямамото.

– Я не мрачная, а грустная. Устала, наверное, – криво усмехнулась я. Потом посмотрела на счастливое лицо Вильямс и попробовала перевести разговор на нее: – Да это ерунда: вон, Элен сияет за двоих. Хотя вернулась с патрулирования в пять двадцать по общегалактическому.

Кейко не повелась:

– Ревнуешь?

Я подумала и кивнула:

– Есть немного.

– Зря: ты тут бываешь чаще всех. И для детей давно своя. Вильямс они видят реже, поэтому и реагируют с большим интересом… Ну… и оделась она правильнее.

– Угу.

– Кстати, спасибо, что не забываете, – поблагодарила моя собеседница, и я вдруг увидела в ее взгляде тоску.

Я попыталась ее успокоить:

– Не знаю, в курсе ты или нет, но навещать вас разрешили только первой и второй очереди. Если бы не это – у вас бы жила вся слабая половина подразделения.

Арагаки обреченно посмотрела на меня и вздохнула:

– Лучше так, чем…

– Н-не поняла? Ты-то с чего такая мрачная? У тебя есть ребенок!!! Значит, ты должна чувствовать себя счастливой…

– Ребенок? – угрюмо переспросила Кейко. – А разве это все, что нужно для счастья?

– Не все, – усмехнулась я. – Но от добра добра не ищут: твой Ямо абсолютно здоров, развивается в точном соответствии с аналитической моделью и обгоняет в развитии ординаров. Да если хочешь знать, Рамон и его сотрудники писают кипятком, видя результаты анализов.

– Это – только одна сторона монеты, – опустив взгляд, еле слышно пробормотала моя собеседница. – Увы, есть и другая…

– Это какая?

Кейко закусила губу и затравленно посмотрела куда-то сквозь стену:

– Мы – ровесницы. Обе поступили в военные училища, обе выбились в число лучших курсантов и обе попали в первую очередь Проекта. Дальше наши пути разошлись: ты прошла весь комплекс изменений и стала Демоном, научилась управлять «Беркутом» и уничтожать Циклопов. Мне повезло чуть меньше: вместо кресла пилота истребителя я попала в Отсев и… превратилась в лабораторную крысу.

– Кейко…

Арагаки жестом попросила меня не перебивать, смяла пальцами пластиковый подлокотник стула и продолжила:

– Я прекрасно понимаю, что тот материал, которые Рамон и его подчиненные получили в результате проводимых со мной экспериментов, позволил отработать методику проведения операций, последовательность воздействий на организм и сознание будущих Демонов. И уже спас жизни и психику сотням, если не тысячам, людей. Да, понимаю. Но все равно не могу относиться к своему существованию в этих стенах как к работе.

Демоница собралась с мыслями и обреченно посмотрела на меня:

– Я… балансирую на грани нервного срыва… из-за Ямо: я вижу его по три-четыре часа в сутки, в основном тогда, когда сюда прилетает кто-нибудь из вас. А остальное время он проводит в лабораториях… То, от чего писает Рамон, получается в результате каких-то анализов, испытаний и тестов, которые проводятся на МОЕМ РЕБЕНКЕ! Стоит мне представить, что они выкачивают из него кровь, делают пункции или еще какую-нибудь гадость, как меня… тянет убивать. Я… боюсь, Ира! Боюсь, что в какой-то момент, решив, что его ждет то же будущее, что и меня, сойду с ума.

Боль, плеснувшая из глаз Арагаки, резанула по душе, как клинок десантного ножа. И я мигом оказалась на ногах:

– Поняла. Поговорю с Рамоном. Прямо сейчас!

Вылетев в коридор, я активировала бэкашку и, еле дождавшись соединения, зашипела, как готовая к атаке змея:

– Рамон?

– Доброго времени суток, Ира!

– Мне надо с тобой поговорить! Немедленно!

– Я тебя слушаю!

– Лично!!!

Полковник промычал что-то невразумительное и… согласился:

– Хорошо. Прилетай. Я у себя…

– Я уже на Комплексе. Сейчас прибегу.

– Опять? – удивился Родригес. – Ладно, жду.

Рамон выглядел неважно: красные, воспаленные глаза, ввалившиеся щеки, землистого цвета кожа, нечесаные волосы, измятый до безобразия китель. Даже его руки, летающие над виртуальной клавиатурой, казались пергаментно-белыми и… какими-то старыми, что ли? Однако на меня вид а-ля Забродин подействовал как красная тряпка – на быка:

– Что, вивисекторы, никак не успокоитесь?

Полковник вытаращил глаза и по-девичьи захлопал ресницами:

– Н-не понял?

Пришлось объяснить. Подробно-подробно. Перемежая свою речь «лирическими» отступлениями и, как выражается Шварц, «отглагольными прилагательными сексуального характера».

Родригес слушал молча. Не отводя взгляда от моих глаз. А когда я начала повторяться, с сарказмом поинтересовался:

– Орлова! Ты хоть раз слышала от меня советы по технике использования защитных полей, скажем, во время работы в ордере «Карусель»? А ЦУ по поводу техники парного пилотажа получала? Нет? Тогда какого черта ты лезешь в то, чего не понимаешь? Все те Демоницы, которых ты пытаешься защитить, пошли на эксперимент абсолютно добровольно! Заранее зная, что и их, и их детей будут мониторить круглые сутки!

– Да, но…

– Никаких «но»! – В голосе полковника зазвучал металл. – От результатов этих наблюдений зависит будущее вашей расы!

– Это дети!!!

– И что? Вот ты знаешь, в каком возрасте у здорового ребенка Демонов должны пропасть рефлексы Галанта или Переса? Нет? Еще совсем недавно не знал и я! А еще не знал, в каком возрасте он должен начать приподнимать голову, лежа на животе. Переворачиваться, садиться, ходить.

Родригес сделал небольшую паузу и, не глядя на меня, продолжил:

– Один из основоположников педиатрии[57] эпохи Темных Веков дал весьма интересное определение основной задачи, стоящей перед детскими врачами. Вдумайся в него, пожалуйста: «Целью педиатрии является сохранение или возвращение состояния здоровья ребенку, позволяющее ему максимально полно реализовать врожденный потенциал жизни». «Максимально полно», слышишь? Ваши дети, Орлова, отличаются от обычных так же, как «Беркут» от «Берго». Значит, нам надо создавать новую педиатрию, ориентированную на возможности модифицированных организмов. А теперь задумайся о том, что в медицине условно выделяют профилактическую, клиническую, научную, социальную и экологическую педиатрию. Каждая из которых требует…

– Я поняла… – глухо пробормотала я. – Хватит.

– Не хватит! – рявкнул Рамон. – Ладно, молодые мамаши – они помешаны на здоровье своих детей и имеют право на фобии. Но ты-то в состоянии соображать, правда? Неужели ты думаешь, что для исследования малышни нам обязательно надо их резать? В наше время абсолютное большинство процедур проводится без вмешательства в организм.

Я почувствовала себя дурой и виновато вздохнула:

– Извини…

Родригес прервал свой монолог, потом почесал затылок и задумчиво пробормотал:

– Черт! А ведь ты в чем-то права! Мы заигрались в секретность.

– Не поняла?

– Да если бы девочки присутствовали при контрольных процедурах, то перестали бы дергаться сами, и…

– …начали бы вам помогать! – с облегчением выдохнула я.

– Можно сказать и так… Хотя от некоторых видов «помощи» я бы, пожалуй, отказался.

– О чем это ты?

– Да так, о своем, о девичьем, – устало усмехнулся полковник. И, увидев на моем лице гримасу недоверия, раздраженно добавил: – Не дергайся: эта фраза не имеет никакого отношения ни к Демоницам, ни к их детям. Так, кое-какие не очень приятные воспоминания.

– Ясно. – Я разгладила складку на штанах и виновато пробормотала: – Пойду, наверное. И… извини меня, ладно? Я просто…