«Да и черт с ним! Ты не агент 007, и утечка информации подобного рода не может тебя рассекретить перед спецслужбами других стран. А насчет «опозорила» – тут грех жаловаться. Позор – это для тех, у кого есть совесть. Свою ты утопил вот в этой самой жестяной банке».

Совесть, конечно, у него была, но она, как и ее хозяин, дремала в пьяном сне где-то на задворках его сознания. Так что опозориться он не мог в принципе. Паровоз глотнул еще алкоголя. Тоня пыталась поднять его «дружка», но мысли Тутуева были все еще там, в комнате, подсвеченной десятком огоньков свечей. Все хорошо, как говорится, обман не раскрыт. Маша так натурально округляла глаза, так ловко пихала тарелку по ватману, что даже Паровоз начал верить в вызов духов. Но он знал, что это все неправда, все святочное веселье. Единственный момент заставил его усомниться в своей уверенности. Он и сейчас не давал ему покоя. Тарелка сама подбиралась к буквам, когда они все стояли у двери.

«Тисэ, мысы, кот на крысэ…»

Охренеть. Будто с ними разговаривал шепелявый человек. Паровоз еще не знал, как это происходило (магнит какой-нибудь или еще что), но в появление шепелявого призрака он не верил. Этот момент поразил его, но это всего лишь загадка, которую можно разгадать. Станет ли он это делать? Володя посмотрел на рыжую голову, двигающуюся вверх-вниз у его ширинки. Нет, пожалуй, загадки могут и подождать. Он смял пустую банку и отбросил в сторону. Сосредоточил свое внимание на Тониных потугах все-таки получить сегодня удовольствие. Через минуту девушка, причмокивая, облизывала уже затвердевшую плоть Паровоза. Володя застонал.

Стас помог Маше убраться. Свет включили, как только Колтун и Монов уединились в соседней комнате.

– Что ты об этом думаешь? – спросил Стас и затушил свечу напротив себя.

– Ты о чем? – не поняла Маша.

– Ну, вообще, обо всем этом, – Стас развел руками.

Маша подошла и села за стол.

– Мне страшно, – сказала она так, будто пожелала ему спокойной ночи.

Стас ждал.

– Мне кажется, что нам всем… кто здесь сегодня был… грозит опасность.

– Да ну брось, – не выдержал Стас. – Это же Пушкин! Он что, нас на дуэль вызовет? Всех сразу или по одному?

– Дурак ты, Стас. – Маша встала.

Стас схватил ее за руку:

– Ну, прости, Машунь. Просто мне кажется, что дух поэта не способен навредить…

– Кто тебе сказал, что это был Пушкин? – Маша улыбнулась и снова села. – К нам залетел дух, который был ближе всех.

– Но почему он откликался на…

– Духи любят пошутить… так мне сказали.

– Ну, вот видишь! – подхватил Стас. – Это все равно что ждать опасности от Куклачева.

– Да, наверное, – Маша попыталась улыбнуться. – Но меня все равно пугает.

– «Тисэ, мысы, кот на крысэ»? Как это может напугать?

– Я еще не знаю, но… Что-то зловещее в этом… Как будто считалка из какого-нибудь фильма ужасов.

– Ну, какая это считалка?! Тише, мыши, кот на крыше. Зашумите, он услышит… Это скорее…

Вдруг он представил себе уже немолодого человека с безумными глазами и мокрыми губами, произносящего эту самую фразу. Жутко. Ему стало страшно. Маша увидела реакцию парня и как-то смиренно кивнула:

– Вот и я об этом.

– Да нет, ты не поняла! – Стас подсел ближе. – Маш, а хочешь, я побуду с тобой до приезда родителей?

Она вдруг улыбнулась и положила ему голову на плечо. Ох, как он хотел, чтобы это продлилось вечно! Но она тут же отстранилась и посмотрела ему в глаза.

– Стасик, ты такой хороший. Ты самый лучший друг. – Маша поцеловала его и встала. – Со мной Светка побудет. Спасибо, Стасик.

Светка побудет? Чертова сучка! Стас ненавидел эту потаскушку, прыгающую по койкам. Светка занималась сексом с кем угодно, когда угодно и где угодно. Будто в подтверждение его мыслям, Колтун вскрикнула за стеной. Она трахалась с каким-то спортивным рвением, будто шла на рекорд. Стас ненавидел ее за это. За это, да не за это. Он был влюблен в шлюшку. С первого класса влюблен. В седьмом классе Стас решился и пригласил белокурую девчонку (тогда она вряд ли занималась «спортом») в кино. Она рассмеялась ему в лицо, при всех обозвала уродом и поставила жирный крест на его любви. Превратив это прекрасное чувство в ненависть, которая сегодня поднялась еще на одну шкалу. Побудет она с ней… Маша ее и не увидит. Провизжит в спальне все сутки, сука!

– Ладно, тогда я пойду? – Стас встал.

– Ага.

Стасик остановился у двери.

– А что ты думаешь о том, что Паровоз по ночам плачет? – Стас напоследок решил хоть чем-то расстроить любовь Маши к этому животному.

– Все мы плачем, – проговорила Маша. – Особенно по ночам.

Володе снилась мама. Вернее, ему снилась вся их счастливая семья. Мама, отец, Аленка, бабушка и он. Они пришли в зоопарк, приехавший к ним на неделю. Этот сон скорее был воспоминанием пережитых событий. Володя знал наперед, что произойдет дальше. Сейчас они подойдут к фотографу, и мама попросит его сделать снимок с чучелом медведя. Иногда, когда Вова вспоминал тот самый момент, он думал, что медведь жил когда-то в одной из клеток передвижного зоопарка, а потом умер (от старости или болезни), и из него предприимчивые люди сделали предмет для развлечения. Чтобы не пропасть добру.

Мама с улыбкой помахала им. Бабушка взяла за руки Алену и Вову и подвела к медведю. Все шло, как и тогда. Все улыбались, даже смесь запахов звериного дерьма и сладкой ваты не мешала радоваться. Когда что-то пошло не так? Володя не знал. Наверное, когда папа куда-то ушел. Вова не был уверен, но… Он во сне понял, что их ждет какая-то беда. Запах экскрементов усилился, люди стали какими-то призрачными, а медведь будто ожил. Нет, он все еще стоял неподвижно, но Володе казалось, что тварь замерла перед броском. Чудовище, пахнущее нафталином, ждало, когда мальчик Вова отвернется, чтобы наброситься на него.

– Вова, я боюсь, – прошептала Алена и прижалась к брату.

Володя все-таки отвел взгляд от мохнатого монстра. Мама и бабушка исчезли (может, ушли за отцом?), а призрачные прохожие уставились на них, будто это Вова и Алена были питомцами зоопарка. Продавщица сладкой ваты протягивала им по палочке с… Вместо волокон сахарной пудры на палочках каким-то образом висел конский навоз. Алена закричала.

– Тисэ, мысы! – прошипел кто-то за спиной парня. – Кот на крысэ!

Володя увидел лысого крепкого мужчину в спецодежде, направляющегося к ним.

– Засумите – он услысыт. – Незнакомец коснулся указательным пальцем полных влажных губ и улыбнулся.

Когда лысый мужчина начал меняться, Володя проснулся. Последним, что увидел Паровоз, был оскалившийся медведь с объективами фотоаппаратов вместо глаз.

Володя встал. Тоня что-то прошептала и перевернулась на другой бок. Одеяло задралось, обнажив ее аппетитные ягодицы. Паровоз прошел в кухню, достал банку «яги» из холодильника, открыл и сделал три жадных глотка. Сон тяжелым грузом давил на сознание, но еще пара глотков «Ягуара» облегчила эту ношу. Проходя мимо спальни, где кувыркались Вася и Соня, Паровоз услышал музыку. Он бесцеремонно открыл дверь и вошел.

– А, Паровозик, заходи, – улыбнулся Вася.

Володя сел рядом с хозяином квартиры и уставился на танцующую Соню.

– Че у вас тут? – спросил он и криво усмехнулся.

– Стриптиз, – ответил Василий и уже шепотом добавил: – Слышь, Паровоз, давай меняться.

Вова вопросительно поднял бровь, но по наглой улыбке приятеля все понял.

– Иди, – разрешил он.

Вася ушел, а Соня изгибалась под какую-то медленную композицию. Когда лифчик упал на ширинку Паровозу, он почувствовал возбуждение. Кошмар начал затуманиваться, а когда Соня нагнулась, показав Володе округлый зад во всей красе, медведь, лысый мужик и дерьмо на палочке были забыты.

Девушка уже была обнажена, но в кровать не спешила, да и Паровоз ее не торопил, несмотря на возбуждение, бьющееся в паху. Соня схватила гирлянду, оставшуюся с Нового года, и начала выплясывать с ней, то надевая ее на плечи, словно шаль, то проводя ею между ног. Мелодия уже сменилась, но неугомонная Сонечка продолжала танец. Он не видел, когда она успела включить гирлянду, но новогоднее украшение начало подмигивать в такт музыке.