Она уселась напротив меня в кресло, где перед этим сидел доктор Джордан, и начала рыться в корзине для шитья.

– Никак не могу найти своего наперстка, наверное, положила его сюда, – сказала она. А потом: – Он забыл про ножницы! Не думала, что он оставит их у вас под рукой.

– Нас это не беспокоит, – сказала я. – Он знает, что я не причиню ему вреда.

Она посидела немного с корзиной для шитья на коленях.

– Вы знаете, что у вас есть поклонник, Грейс? – спросила она.

– И кто же это? – сказала я, подумав о конюшем или каком-нибудь другом молодом пареньке, который, возможно, услышал мою историю, и она показалась ему романтичной.

– Доктор Джером Дюпон, – ответила она. – Сейчас он остановился у миссис Квеннелл. Он говорит, что вы прожили замечательную жизнь, и проявляет к вам огромный интерес.

– Не знаю я такого джентльмена. Видать, он читает газеты и путешествует по свету, а я для него – достопримечательность, которую полагается осмотреть, – сказала я резковато, подозревая, что она смеется надо мной. Мисс Лидия любит пошутить и порой заходит при этом слишком далеко.

– Он человек серьезный, – сказала она. – Изучает нейрогипноз.

– А что это? – спросила я.

– Ну, вроде месмеризма, только гораздо научнее, – сказала она, – это связано с нервами. Наверное, доктор Дюпон вас знает или, по крайней мере, видел вас, потому что он говорит, что вы по-прежнему красивы. Возможно, он встретил вас на улице, когда вас утром сюда вели.

– Возможно, – сказала я, представив себя с двумя ухмыляющимися мерзавцами по бокам.

– У него такие темные глаза, – продолжала она, – так и прожигают насквозь, как будто он способен заглянуть в душу. Но я не могу сказать, что он мне нравится. Он, конечно, старый. Похож на матушку и всех остальных. Наверное, ходит на эти их столоверчения и сеансы. Я во все это не верю, и доктор Джордан тоже.

– Он так сказал? – переспросила я. – Значит, он человек здравомыслящий. Лучше с такими вещами не связываться.

– «Здравомыслящий человек» звучит примерно так же, как «банкир», – сказала она и вздохнула. Потом она промолвила: – Грейс, он говорит с вами больше, чем со всеми нами вместе взятыми. Что он на самом деле за человек?

– Джентльмен, – ответила я.

– Ну, это я и сама знаю, – отрывисто сказала она. – А на кого он похож?

– На американца, – ответила я, но это она тоже знала. Потом я смягчилась и сказала: – Он похож на порядочного молодого человека.

– Ох, не хотела бы я, чтобы он был чересчур порядочным, – сказала она. – Преподобный Верринджер – чересчур порядочный человек.

Про себя я с этим согласилась, но поскольку преподобный Верринджер пытался выхлопотать мне помилование, я сказала:

– Преподобный Верринджер – церковнослужитель, и он обязан быть порядочным.

– Мне кажется, доктор Джордан очень язвителен, – произнесла мисс Лидия. – С вами он тоже очень язвителен, Грейс?

– Не думаю, что поняла бы, если бы он съязвил, мисс, – ответила я. Она снова вздохнула и сказала:

– Он выступит на одном из маминых вторников. Обычно я их не посещаю, ведь там так скучно, хоть мама и говорит, что я должна больше интересоваться серьезными вопросами благосостояния общества, и преподобный Верринджер говорит то же самое. Но на сей раз я пойду: уверена, что доктор Джордан будет увлекательно рассказывать о лечебницах. Хотя лучше бы он пригласил меня к себе в гости на чай. Конечно, с мамой и Марианной, ведь я же должна иметь провожатых.

– Молодой девушке они завсегда нужны, – подтвердила я.

– Грейс, иногда вы становитесь старой ханжой, – сказала она. – А я ведь уже не девочка – мне девятнадцать лет. Наверное, для вас это ничего не значит, вы через все это прошли, но я никогда раньше не пила чай в гостях у мужчины.

– Раз уж вы этого никогда раньше не делали, мисс, – сказала я, – незачем и пробовать. Но если ваша матушка тоже пойдет, я уверена, что все будет вполне благопристойно.

Она встала и провела рукой по швейному столу.

– Да, – сказала она, – все будет вполне благопристойно. – Казалось, от этой мысли ей грустно. Потом она спросила: – Вы поможете мне сшить новое платье? Для вторничного кружка. Я хочу произвести впечатление.

Я ответила, что с радостью помогу, и она сказала, что я – прелесть. Хорошо бы меня никогда не выпускали из тюрьмы, потому что ей хотелось, чтобы я всегда помогала ей шить платья. Наверно, это был такой комплимент.

Но мне не понравился ее блуждающий взгляд и упавший голос, и я подумала, что впереди нас ждут неприятности, как всегда бывает, коль один любит, а другой нет.

На следующий день доктор Джордан приносит обещанную редиску. Она помытая и с обрезанной ботвой, совершенно свежая и твердая, а не вялая, какой становится, если долго пролежит в земле. Доктор Джордан забыл соль, но я ему об этом не напоминаю, ведь дареному коню в зубы не смотрят. Ем я редиску быстро – я научилась этому в тюрьме, где нужно скорее проглатывать еду, пока ее у тебя не вырвали из рук – и смакую острый вкус, напоминающий едкий запах настурции. Я спрашиваю, где он ее раздобыл, и он отвечает, что купил на рынке. Правда, он собирается разбить огородик возле дома, где снимает квартиру, поскольку там есть для этого место, и уже начал вскапывать землю. Как я ему сейчас завидую!

Потом я говорю:

– Благодарю вас от всей души, сэр, эта редиска – словно божественный нектар. – Доктор Джордан удивлен, что я знаю такие выражения, но он просто забыл, что я читала поэзию сэра Вальтера Скотта.

Поскольку он был так внимателен, что принес мне редиску, я охотно возвращаюсь к своему рассказу, стараясь сделать его как можно интереснее и богаче событиями. Это как бы ответный подарок, ведь я всегда считала, что за добро нужно платить добром.

Кажется, я остановилась на том, сэр, как мистер Киннир уехал в Торонто, а потом пришел Джейми Уолш и поиграл нам на флейте. Наступил чудесный закат, а затем я пошла спать вместе с Нэнси, потому что когда в доме не было мужчины, она боялась грабителей. Макдермотта она в расчет не брала, поскольку он спал не в доме, а снаружи. Или, возможно, не считала его мужчиной, или же думала, что он скорее встанет на сторону грабителей, чем выступит против них. Нэнси не уточняла.

И вот мы поднялись по лестнице со свечами в руках. Как я уже говорила, спальня Нэнси располагалась в задней части дома и была намного просторнее и красивее моей, хоть там и не было отдельной комнаты для одевания, как у мистера Киннира. Но у Нэнси кровать удобнее, с тонким летним одеялом – со светло-розовым и голубым рисунком по белому полю, – которое называлось «Сломанная лестница». Нэнси имела свой гардероб с платьями, и я удивилась, как она могла сэкономить столько денег, чтобы их накупить. Но она сказала, что мистер Киннир – щедрый хозяин, когда бывает в настроении. У Нэнси был к тому же туалетный столик с вышитой дорожкой, на которой изображались бутоны роз и лилий, и шкатулка из сандалового дерева, где хранились ее серьги и брошь, а также баночки с кремами и настойками: перед тем как лечь спать, Нэнси намазывала лицо, будто кожаный сапог. У нее была еще бутылочка с розовой водой, которая восхитительно пахла, и Нэнси дала мне ее немного попробовать, ведь в тот вечер она была очень общительной; и блюдце с помадой для волос, которую она себе втерла и сказала, что это придает волосам блеск. Нэнси попросила меня расчесать ей волосы, как будто она леди, а я – служанка, и я с удовольствием это сделала. У нее были красивые длинные волосы, темно-русые и волнистые.

– Ах, Грейс, – сказала она, – как приятно! У тебя очень нежные руки. – И мне это польстило. Но я тут же вспомнила Мэри Уитни и то, как она расчесывала мне волосы, ведь надолго я ее не забывала.

И как только мы нырнули в кровать, Нэнси очень дружелюбно сказала:

– Вот мы и улеглись, как две горошины в стручке. – Но, задув свечу, Нэнси вздохнула, и это был вздох не счастливой женщины, а человека, стойко переносящего несчастья.