— Ты забываешь, что я видела тебя в шахте. Я никогда не встречала человека, который лучше владел бы собой. Несмотря на то, что ты был связан и избит. — Тон ее смягчился. — Что произошло, Гидеон?

— Трудно объяснить. — Он замолчал, подыскивая слова. — Все это началось тогда, когда я научился прикасаться к тебе. Тогда мой мир изменился.

— И после всего этого я едва не потеряла тебя, когда ты остался заложником у моих сводных братьев.

Он ясно слышал гнев в ее голосе и видел гневные золотистые искры в ее глазах.

— Я готов был умереть, только бы с тобой не случилось ничего плохого. Ты это знаешь.

— Ты говоришь, что ты не герой, — с горечью заметила Чариз.

— Я всего лишь человек, Чариз. Но я не могу не защищать тебя. Это как инстинкт, который сидит во мне. Я не мог бы оставить тебя в беде, даже если бы хотел. — Он понизил голос почти до шепота. — Чариз, давай помиримся.

— Полагаю, я тебя прощу. — Глаза ее подернулись таинственной дымкой. — Со временем.

Время пришло. Он знал, что счастье его зависит от того, что произойдет в ближайшие несколько минут.

— Давай прогуляемся. До дома недалеко.

За следующим холмом они увидят Пенрин. Их дом.

Он остановил Хана и соскочил на землю. Затем спустил Чариз. Ладони его задержались на ее талии, и ему снова захотелось ее поцеловать. Но вначале они должны уладить все разногласия. И затем, да поможет ей Бог, всю следующую неделю она проведет в его постели.

Нет, черт возьми. Весь следующий месяц.

Они пошли по тропинке, покрытой бурой прошлогодней травой. Солнце сияло над их головами, обещая скорый приход настоящей весны.

Некоторое время они шли рядом, плечо к плечу. Гидеон вел присмиревшего Хана. Гидеон снял перчатки и схватил ее за руку. Он пытался сопротивляться желанию прикоснуться к ней, но не мог. Память о ней, о ее голосе, о ее лице, о ее нежности — вот то, что поддерживало его всю долгую бессонную ночь, проведенную в плену. Она была ему нужнее, чем воздух.

Чариз сжала пальцами его израненную, в шрамах ладонь с такой нежностью, что его переполненное любовью сердце едва не остановилось. Несмотря на бушевавшее в нем желание, он не хотел нарушать этой тихой идиллии. После всех недомолвок, боли и отчаяния эта умиротворенность воспринималась как высшее благо.

— Гидеон, что произошло там, в шахте?

— Я снова обрел себя. — Точнее он выразиться не мог. — Ты изменила меня. Воспоминания о тебе помогли мне не сойти с ума. И по мере того как шло время, я обнаружил, что темнота — это всего лишь темнота, а люди всего лишь люди. Дикие причуды моего воображения… исчезли.

Он смог выразить словами ускользающую мысль. Каким еще словом он мог описать произошедшую с ним перемену.

— Случилось чудо.

— Нет. — Голос ее звучал хрипло, как бывало всегда, когда ее переполняли глубокие чувства. — Это не чудо. Это твое мужество развеяло бурю. Ты смог посмотреть в лицо своим страхам, когда отдал себя в руки моих сводных братьев ради меня.

Права ли она? Узнает ли он об этом когда-нибудь? Не важно, почему он изменился. Главное, что это произошло.

— Времени, которое я провел связанным в шахте, вполне хватило для осмысления того, что происходило со мной. Я много думал.

Чариз рассмеялась:

— Ты говоришь так, словно пережил реинкарнацию.

Гидеон безразлично пожал плечами.

— Я бы не стал заходить так далеко.

Внезапно он посерьезнел. Он искал логичное объяснение произошедшему чуду. Что было нелегко.

— Мне приходится жить с тем, что я пережил в Рангапинди. Не я виноват в том, что погибли мои соратники…

— Но совесть терзала тебя, потому что ты не мог их спасти. Тут опять сыграл свою роль твой слишком сильно развитый защитный инстинкт — потребность защищать других, но не себя.

— Я презирал себя за то, что живу, а они умерли.

Она крепче сжала его руку. И это пожатие раздавило и уничтожило семена ненависти к себе, которые еще оставались в его сердце. Голос ее вибрировал от переполнявших ее чувств.

— Любимый, если бы ты не выжил, ты не мог бы спасти меня. Неисповедимы пути Господни.

И слова ее пробудили в его памяти один очень странный момент, пережитый им прошлой ночью, когда он вдруг увидел себя со стороны. В тот момент, когда он почувствовал, как тени Парсонса и Джерарда близко-близко нависли над ним, как в той яме в Рангапинди, где они погибли.

Он всегда считал, что его друзья должны ненавидеть его на том свете за то, что он выжил, тогда как они скончались в муках боли и унижения. Но духи, что составляли ему компанию в темноте шахты в течение долгих ночных часов, не были озлоблены против него, наоборот, они были к нему благосклонны. Даже в Рангапинди они являлись к нему отвратительными чудовищами. Прошлой ночью они навестили его такими, какими были при жизни. Хорошими храбрыми людьми, пожертвовавшими всем ради долга.

И только тогда, получив благословление от своих погибших друзей, Гидеон сделал тот самый шаг, который пугал его сильнее всего.

Он задумался о том, как обустроить жизнь в Пенрине вместе с Чариз и, если Бог будет милосерден к ним, детьми. Маленькими Тревитиками, которые наполнят дом смехом и любовью. Эта надежда была для него как маяк, не давала пасть духом. Он хотел построить новую жизнь на фундаменте любви, которая уже была между ним и Чариз и которая, в чем он не сомневался, будет тем ярким путеводным огнем, который осветит их жизненный путь на многие — многие годы.

Если она согласится.

Он до боли сильно сжал ее руку.

— И я думал о тебе.

— Я надеялась на это, — робко сказала Чариз, и Гидеон увидел в ее глазах слезы.

— Я думал о том, как сильно люблю тебя, и каким я был самодовольным упрямым ослом. — Он замолчал. Слова давались ему с трудом. — Прошлой ночью я осознал, что дошел до предела самопожертвования. Представить свою жизнь без тебя я просто не мог.

Она подняла свободную руку и прикоснулась к его груди как раз там, где гулко билось его сердце.

— О, любимый, тебе не придется жить без меня.

— Чариз, я не могу обещать тебе, что я излечился. Я ничего не могу обещать тебе, кроме моей вечной любви. Но ты должна знать, что я никогда не оставлю тебя по своей воле. Ты моя навеки.

— Гидеон, я люблю тебя. Ты любишь меня. Это — самое главное. А теперь вези меня в Пенрин и люби меня до бесчувствия.

— Иди сюда, Чариз. Если я не поцелую тебя, то сойду с ума.

Она, смеясь, упала в его объятия. Гидеон поднял ее, усадил на Хана, затем прыгнул в седло позади нее.

— Держись! — крикнул он и галопом помчался в Пенрин.

Хан притормозил перед входом в дом. Копыта его стучали по каменной мостовой. У Чариз кружилась голова. Гидеон мчал ее так, что пейзаж сливался в размытую цветную полосу.

Конюх поспешил к ним, чтобы увести Хана на конюшню. Гидеон спрыгнул сам и опустил на землю Чариз. Но едва она коснулась земли ногами, как он вновь подхватил ее на руки.

— Гидеон! — воскликнула она, когда Гидеон, широко шагая, понес ее к парадной двери, которая открылась перед ними словно сама собой.

Сердце ее бешено билось. Она чувствовала себя так, словно ее похитили. И это было необычайно волнующее ощущение.

— Я задыхаюсь.

— Я тоже. То ли еще будет, — пообещал он тихо.

Чариз обвила рукой его шею, когда он прошел мимо горничной, присевшей в реверансе. Той самой, которая открыла перед ними дверь. В несколько шагов он пересек темный холл и понес ее наверх, в свою спальню.

Чариз никогда тут не была. Она успела заметить лишь то, что комната залита светом — за окнами сверкало море. Старинная резная мебель.

Гидеон начал ее целовать. Ей было все равно, где она, лишь бы он был рядом. Она закрыла глаза и отдалась во власть его жадных губ.

— Я люблю тебя, — шептала она, покрывая поцелуями его лицо, шею, грудь.

Какое это счастье — свободно говорить то, что хочешь.

Он захлопнул дверь ногой и понес ее на кровать. Мускусный запах его возбуждения щекотал ей ноздри. Он сбросил пальто на пол.