Гидеон говорил ласково:

— Бояться нечего. Ты достигла совершеннолетия. Фаррелы не могут причинить тебе вреда. Мы свободны.

Он неправильно интерпретировал ее реакцию. Конечно же, угроза, исходившая от Феликса и Хьюберта, отравляла ей жизнь. Но гораздо большее значение для нее имела бесконечная битва за будущее с Гидеоном.

— Мы не свободны. Мы женаты.

Он резко отпустил ее и отошел. Она почувствовала дистанцию, и это было как удар топором.

— Если бы я мог придумать иной способ спасти тебя, я не стал бы принуждать тебя к столь крайним мерам, — резко сказал он.

Идиллия, что была так близко всего несколько минут назад, превратилась в горькое воспоминание. От внезапности произошедшей с ним перемены у нее закружилась голова. Она повернулась к нему лицом, зная, что боль ее вся на виду.

— Ты знаешь, что я всегда была и буду благодарна за…

— Довольно! Еще раз услышу слово «благодарна», за последствия я не отвечаю.

— Но, Гидеон…

— Дьявол тебя побери, Чариз, остановись!

Он замолчал. Терпение его было на исходе.

— Ты не должна меня благодарить. Как выяснилось, нам не следовало вступать в брак. Твои сводные братья нас не выследили. Я могу лишь выразить мои самые искренние сожаления.

Звонкая пощечина прозвучала как выстрел.

Голова Гидеона откинулась назад. Лицо его выражало скорее шок, чем гнев. На щеке краснел отпечаток ее ладони.

Дрожа, Чариз опустила руку и попятилась. Она не была напугана. От гнева у нее потемнело в глазах.

— Как ты смеешь? — Голос ее дрожал от едва сдерживаемой ярости. — Ты спал со мной в одной постели. Ты был так глубоко во мне, ты прикоснулся к моей душе. И у тебя хватает наглости говорить о сожалениях?

— То, что я сделал с тобой, непросительно. Я сожалею, что причинил тебе боль.

Ее хрупкое счастье рассыпалось с громким звоном. А может, это разбивалось ее сердце. Губы ее занемели. Она собиралась озвучить то, чего больше всего боялась.

— Не может быть, чтобы ты собирался следовать своему изначальному плану, в котором мы будем жить порознь!

— Основные проблемы остались. Это наиболее приемлемое решение.

От боли у нее перехватило дыхание. Она пошатнулась, отступив на шаг.

— Ты этого хочешь?

— Не важно, чего хочу я. Я пытаюсь сделать, Чтобы тебе было лучше.

— Выходит, эти несколько последних дней ничего не значат? Ты не можешь рассчитывать на то, что я в это поверю. В моих объятиях ты нашел счастье, Гидеон. Не лги, пытаясь убедить меня в обратном.

Гидеон отвел глаза, стараясь не встречаться с ней взглядом.

— Мне не надо было прикасаться к тебе. Это было ошибкой. Это было жестоко. Тот факт, что я не могу держать себя в рамках в твоем присутствии, не оправдание. Это лишь еще один признак моей чертовой слабости. Тебе бы следовало проклинать меня. И однажды ты это сделаешь. Даже если мы поступим разумно и расстанемся прямо сейчас.

Он винил себя в том, что произошло, но не мог отрицать того, что между ними существовала связь. Это, наверное, должно было ее обнадежить, но Чариз знала, как он упрям. Упрямство позволило ему выжить в Индии. Атеперь то же упрямство заставляло его отказаться от шанса на счастье. На свое счастье. И ее тоже. Он пытался поступать правильно, благородно, но, как известно, дорога в ад вымощена благими намерениями.

— До чего же ты глуп, Гидеон.

— Кто-то из нас должен мыслить трезво.

Он хотел, чтобы она отпустила его с миром. Ну что же, он выбрал не ту женщину, если рассчитывал, что она на это пойдет. До сих пор ее заставляло бороться лишь сознание того, что он ее любит, даже если не хочет этого признавать. Эта битва была опасной — в ней могли погибнуть они оба.

Ногти ее больно впились в ладони, но эта боль была ничто в сравнении с тем, какую боль причинил ее сердцу его отказ от счастья.

— Мы хотим друг друга.

Гидеон мрачно усмехнулся.

— Да, желание есть. Столько, что можно весь мир подпалить. Но одного желания мало.

И, когда ее хрупкий рай рассыпался в прах, она прекратила лгать ему и себе.

— И любовь есть. Мы любим друг друга. Ты сказал мне однажды, что любишь меня.

— Я не имел права признаваться тебе в любви. Надеялся, ты забудешь об этом.

Забыть? Эти слова впечатались в ее сердце, словно их выжгли, будто клеймо.

— Не надейся.

— Я так обидел тебя, что вину свою мне ничем не искупить.

Она теряла терпение.

— Каким образом ты меня обидел?

Он побледнел.

— Заставил тебя поверить, что мы можем жить вместе. Приходя к тебе в постель ночь за ночью, тогда, как все мои принципы восставали против этого. Как честный человек, я должен был оставить тебя в покое. Связав тебя узами благодарности… — Последнее слово он буквально выплюнул, словно ругательство, — …которые ты никогда не разорвешь, даже когда поймешь, что то, что ты чувствуешь сейчас, не больше чем иллюзия.

Чариз вздрогнула. Неужели Гидеон до сих пор не верит, что она его любит? Не может этого быть, неужели он считает ее глупой девчонкой, сотворившей себе кумира? Эта мысль причиняла ей боль.

Она сделала судорожный вдох и напомнила себе, что он любит ее, как бы ни было трудно поверить в это, когда он изливал на нее гнев и насмехался над ней. Но сейчас бой шел не на жизнь, а на смерть. И на кону стояла ее жизнь. Она не могла допустить, чтобы он ее победил.

— Я забыла, что ты настолько мудрее и старше меня.

Лицо его стало как маска. Однажды его холодная надменность заставила ее отступить. Но сейчас, после того как она не раз и не два видела, как он стонет в пароксизме оргазма, ее не так-то легко было ввести в заблуждение. Она знала, что у него там, под маской: тревога, страх, гнев и отчаяние.

— После Рангапинди я чувствую себя тысячелетним старцем, — сказал Гидеон.

И столькоторечи было в его словах, что у Чариз от жалости к нему сжалось сердце.

— Гидеон, я не сбрасываю со счетов того, что пришлось тебе пережить, — уже мягче сказала она. — Я не обманываю себя относительно того, чего тебе стоил тот год. Но это не означает, что ты всегда прав. Сейчас, кстати, ты глубоко заблуждаешься.

— Ты вынуждаешь меня к откровенности.

Под скулой его дернулся мускул. Он подошел к окну, схватившись одной рукой за портьеру.

— Позволь мне выложить тебе некоторые факты. Если ты способна воспринимать унылую реальность.

— Я лучше воспринимаю факты, чем ты, — процедила Чариз сквозь зубы. Ее больно жалил его насмешливый тон. — Но, прошу тебя, открой мне глаза.

Он стоял к ней в профиль, но это не помешало ей увидеть, что губы его раздраженно поджаты.

— Хорошо, — бросил он. — Я возвращаюсь в Пенрин для трудной и скудной жизни. В изоляции. В одиночестве. Ты самая богатая наследница королевства. Я физически и эмоционально не способен предложить тебе ту жизнь, какой ты заслуживаешь.

Чариз ушам своим не верила.

— Ты отвергаешь меня потому, что думаешь, будто я буду тосковать по балам и праздникам? Словно в жизни у меня нет ничего важнее?

— Проклятие, Чариз! Я урод, я трус, я почти безумец. Я не выношу, когда вокруг меня люди, я не выношу чужих прикосновений. Несмотря на тот ненасытный голод, который заставляет меня постоянно желать тебя, я не изменился. Пойми, ты хочешь невозможного!

Шагнув к нему, Чариз запальчиво ответила:

— Из-за этого ненасытного голода. Мне наплевать на других людей. Мне нужен только ты.

— Ты говоришь так сейчас. А что будешь чувствовать лет через двадцать, когда потратишь свою молодость на мужчину, существующему лишь в твоем воображении?

Она не могла сомневаться в его искренности. Но он заблуждался. Чариз сердито хмыкнула:

— А что, если я беременна?

Гидеон еще больше побледнел. Глаза его горели.

— Ты не хочешь от меня ребенка?

— Не выразить словами, как я его хочу.

Чариз положила дрожащую руку на живот.

Гидеон перехватил взглядом ее жест, и на лице его отразилось отчаяние.

— Господи, ты беременна?