На следующее утро случился переполох. Исчезли рубиновые серьги Эйды. Ожерелье она носила не снимая, но серьги хранила в шкатулке рядом с постелью, напомнила она нам.

Рани вошла в спальню, требуя объяснить, из-за чего такая шумиха. Эйда в ярости пронзительно кричала, обвиняя всех и каждого. Кто-то украл её серьги. Она пожалуется паше. Нас всех следует высечь и выгнать. Её красивые серьги должны быть ей возвращены. Если же они не вернутся к ней в этот же день, она попросит пашу наказать нас всех.

Рани рассердилась.

— Маленькая глупышка, — усмехнулась Николь. — Разве она до сих пор не знает, что нельзя злить влиятельных людей? Полагаю, она считает себя такой важной персоной, что может обойтись без её поддержки.

Комнату обыскали, но серьги так и не нашли.

Фатима заявила, что это ужасное происшествие и следует обыскать даже детей. Есть такие дети, которые рождаются ворами, и если её Фейсал окажется таким ребёнком, она проследит, чтобы он понёс суровое наказание.

Рани сказала, что серьги, несомненно, будут найдены. Их никто не мог вынести из гарема. И никому нет смысла красть чужие драгоценности. Как воровка сможет носить их здесь?

Мы были с Николь в саду.

— Так ей и надо. Самонадеянная маленькая идиотка. Ничего у неё не получится, — сказала Николь.

— Кто-то взял её серьги.

— Может, пошутили?

— Теперь я кое-что припоминаю. Я только дремала. Кто-то стоял в комнате… Да… и это было у дивана Эйды.

— Когда это было?

— Сегодня ночью. Я думала, что мне это приснилось. Я находилась в том состоянии, когда не знаешь, спишь ты или бодрствуешь. Мне снятся странные сны… с тех пор, как я оказалась здесь… особенно после того, как выпила ту гадость, которую ты дала мне. Полусон… полуявь… почти галлюцинации. Я даже не совсем уверена. Может, это мне приснилось?

— Ну, если ты видела кого-то у постели Эйды в ночь, когда исчезли её серьги… может статься, что тебе это не приснилось.

В этот самый момент подошёл Самир. Он держал в руках что-то яркое.

— Посмотри, маман, красивые штучки…

Она взяла шкатулку из его рук и открыла её. Там лежали рубиновые серьги.

Мы обменялись с Николь испуганными, многозначительными взглядами.

— Где ты нашёл это, Самир? — спросила она дрожащим голосом.

— В своём кораблике.

Игрушечный кораблик — его гордость. Он почти никуда без него не ходил. Обычно он пускал его в плавание в бассейне.

Николь посмотрела на меня и сказала:

— Я немедленно должна отнести это Рани.

Я протянула руку, останавливая её, и нерешительно взглянула на Самира. Она поняла, что я имела в виду.

— Иди, поиграй. Никому не рассказывай о своей находке. Это очень важно. Не говори ни одного словечка. Обещай мне, Самир, — попросила Николь.

Он кивнул и убежал прочь.

— Теперь я начинаю понимать, — прошептала я. — Человеком, которого я видела ночью, могла быть и Фатима. Что, если это она украла серьги? Чем больше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что так оно и было. Разве не она сказала, что всех нас следует… и упомянула детей. Фатима иногда делает глупые вещи. Она не обладает хитростью. Её мысли легко разгадать. Она хочет навредить тебе… и Самиру. Поэтому она украла серьги, положила их в кораблик и хочет, чтобы все считали, что серьги украл Самир.

— Но зачем?

— Чтобы сделать из него вора.

— Но он только ребёнок.

— Тогда, возможно, я ошибаюсь. Что произошло бы, если серьги нашли у него в кораблике? Он сказал бы, что не знает, как они туда попали, но поверят ли ему? Об этом могли бы сообщить паше. Эйда рассказала бы об этом, если снова пошла бы к нему… что вполне вероятно. Возможно, мальчика наказали бы. Паша будет недоволен им. Ты понимаешь, что я имею в виду? Но, возможно, я не права.

— Нет… нет. Не думаю, что ты ошибаешься.

— Я думаю, она может сказать, что их украл Самир, а когда узнали о краже, он испугался и отдал их.

— Тогда что?..

— Давай избавимся от них… сейчас же. Брось их… где-нибудь. Нельзя, чтобы их нашли у тебя. Чем ты сможешь это объяснить? Как они оказались в игрушке Самира? — спросят они. Должно быть, их положил туда сам Самир. Вот что скажут они. Это будет ужасно неприятная сцена. Оставь их… около бассейна. Шкатулка броская, и её скоро обнаружат, тогда Самир не будет иметь к этому никакого отношения. Я уверена, что так будет лучше для него.

— Ты права, — кивнула Николь.

— Тогда, чем скорее ты от них избавишься, тем лучше.

Она осторожно опустила шкатулку около бассейна, и мы не спеша ушли.

Уверена, что это была Фатима. Я стараюсь вспомнить, что я видела ночью. Ей ничего не стоило соскользнуть с дивана, когда все спят… и взять шкатулку.

— Это Фатима. Я знаю. Это была она. О, как я ненавижу эту женщину. Когда-нибудь я убью её.

Шкатулку обнаружили. Эйда сказала, что она не может ничего понять. Она оставила её около дивана. Должно быть, кто-то взял её, потом испугался и выбросил.

Рани решила, раз серьги найдены — на этом делу конец.

На самом деле это было не так. Вражда между Фатимой и Николь возрастала. Теперь почти не оставалось сомнений в том, что Эйда не беременна, и это ещё больше усилило соперничество между матерями Самира и Фейсала. Эйда была мрачнее тучи. Кто-то сказал, что она специально придумала эту историю с серьгами, чтобы привлечь внимание паши и напомнить ему, что однажды она настолько понравилась ему, что он подарил их ей. В гареме постоянно вспыхивали склоки, были и злобные наговоры. Возможно, из-за того, что им почти нечем было заняться.

Николь, несомненно, была благодарна мне. Она прекрасно понимала, какой опасности удалось избежать им с Самиром, поскольку, если мальчика объявили бы вором, любовь паши к нему была бы омрачена, если не потеряна навеки. Николь была уверена, что этот злобный выпад вполне в духе Фатимы.

Она стала более откровенной со мной. Я всегда знала, что между ней и главным евнухом была особая дружба, но теперь она рассказала мне, что они вместе плыли на том корабле, и дружба их началась ещё там. Она не говорила, что они были влюблены друг в друга, но какие-то семена этого чувства, вероятно, были посеяны. Когда её взяли в гарем, в то же самое время его продали паше. Тогда срочно нужны были евнухи, и это решило его судьбу. Он был высок, красив, умен — так что быстро достиг своего нынешнего чина. Николь рассказывала ему обо всём, что происходило в гареме, а он сообщал ей новости из внешнего мира. Оба они добились самого лучшего в той жизни, которую им навязали.

Теперь я знала, как они были близки до того, как попали в плен, и лучше понимала их взаимоотношения. Им потребовалось некоторое время, чтобы быть признанными в этой жизни. Но он всё-таки стал главным евнухом, а она планирует стать, когда настанет время, первой леди гарема.

Наши взаимоотношения с Николь стали более близкими.

Я уберегала её сына от ситуации, которая могла бы подорвать её шансы. Мне было ясно, что она приняла меня как друга и хотела отплатить мне за то, что я для неё сделала.

Я пыталась заставить её понять, что между друзьями не должно быть мыслей о расчётах. Она отвечала, что понимает это, но, если сможет сделать что-нибудь для меня, она это сделает. И она знала, что больше всего на свете я хочу убраться подальше из этого места. Когда-то она испытывала такие же чувства, и это давало ей возможность лучше понять меня.

Первое, что она сделала, это принесла мне записку. Думаю, она рассказала своему другу, главному евнуху, историю с серьгами и заручилась его поддержкой, и ради неё он помог переправить мне это.

Записка попала ко мне так же, как и в первый раз. Оставшись совершенно одна, я прочитала её.

«Не теряй надежды. Через своего друга я узнаю, что происходит по другую сторону стены. Если подвернётся случай, я буду готов. Ты тоже должна быть готова. Не отчаивайся, у нас есть друзья. Я не забываю о тебе. Нам улыбнётся удача».