– Да, Эцуко. Нам еще есть чего ожидать.

Марико подошла ближе и встала перед нами. Наверное, она слышала кое-что из нашего разговора, так как обратилась ко мне:

– Мы собираемся снова жить вместе с Ясуко-сан. Мама вам сказала?

– Да, сказала. Тебе ведь хочется снова жить там, Марико-сан?

– Теперь мы сможем держать у себя котят, – ответила девочка. – Места в доме у Ясуко-сан много.

– Мы еще об этом подумаем, Марико, – заметила Сатико.

Марико, взглянув на мать, сказала:

– Но Ясуко-сан любит кошек. И к тому же Мару до того, как мы ее взяли, была кошкой Ясуко-сан. Значит, и котята тоже ее.

– Да, Марико, но нам нужно об этом подумать. Посмотрим, что на это скажет отец Ясуко-сан.

Девочка сердито взглянула на мать, потом снова повернулась ко мне:

– Мы сможем держать у себя котят, – с серьезным видом повторила она.

Полдень уже миновал, когда мы снова оказались на лужайке, где вышли из вагончика фуникулера. В наших коробках для провизии еще оставались печенье и шоколад, и мы сели перекусить за один из столиков для пикника. На другом конце лужайки, У металлического ограждения, собралось несколько человек, дожидавшихся обратного рейса вагончика.

За столиком мы просидели совсем недолго, когда чей-то голос заставил нас поднять головы. Через лужайку большими шагами, широко улыбаясь, к нам направлялась американка. Без тени смущения она уселась за наш столик, поочередно приветствовала нас улыбкой, а потом обратилась к Сатико по-английски. Похоже, она была рада случаю пообщаться не только с помощью жестов. Оглядевшись, я заметила поблизости японку: она натягивала на сына куртку. Она явно была не в таком восторге от нашего общества, однако, улыбаясь, подошла к столику. Она села напротив меня, ее сын расположился рядом, и я могла сравнить, насколько их лица выглядели одинаково пухлыми – в особенности бросались в глаза одутловатые щеки, обвислостью напоминавшие бульдожьи. Американка без устали что-то громко втолковывала Сатико.

Когда к нашей компании присоединились чужие, Марико развернула свой альбом и начала рисовать. Пухлолицая японка, обменявшись со мной любезностями, обратилась к девочке:

– Как ты провела сегодняшний день – хорошо? Здесь, наверху, славно, правда?

Марико, не поднимая глаз, водила по бумаге цветным карандашом. Женщина, однако, и не думала отставать.

– Что ты там рисуешь? – поинтересовалась она. – Выглядит очень мило.

На этот раз Марико оторвалась от рисования и холодно оглядела женщину.

– Выглядит очень мило. Можно нам посмотреть? – Женщина протянула руку и взяла альбом. – Ну, не прелесть ли это, Акира? – обратилась она к сыну. – Вот умница девочка, правда?

Мальчик перегнулся через стол, чтобы лучше видеть рисунки. Он поглядел на них с любопытством, но не сказал ни слова.

– В самом деле, просто прелесть. – Женщина переворачивала страницы альбома. – Ты все это сегодня нарисовала?

Марико ответила не сразу:

– Карандаши новые. Мы купили их сегодня утром. А новыми рисовать труднее.

– Ясно. Да, новыми карандашами рисовать труднее, так? Вот Акира тоже рисует, правда?

– Рисовать нетрудно, – отозвался мальчик.

– Эти картинки, Акира, ну разве не прелесть? Марико показала пальцем на открытую страницу:

– Вот этот рисунок мне не нравится. Карандаш плохо заточился. Рисунок на следующей странице лучше.

– О да. Этот просто чудо!

– Я сделала его в гавани. Но там было шумно и жарко, поэтому я спешила.

– Но он замечательный. Тебе нравится рисовать?

– Да.

Сатико и американка тоже обратили внимание на альбом. Американка, указав на рисунок, громко повторила несколько раз слово, обозначавшее по-японски «восхитительно».

– А это что? – не унималась японка. – Бабочка! Должно быть, нелегко было ее так хорошо нарисовать. Вряд ли она могла долго сидеть неподвижно.

– Я ее запомнила, – ответила Марико. – Видела другую раньше.

Женщина кивнула, потом повернулась к Сатико:

– Какая умница ваша дочь. Для ребенка, думаю, очень похвально полагаться на память и на воображение. Столько детей в ее возрасте все еще просто копируют с книг.

– Да, – согласилась Сатико. – Наверное.

Меня немного удивил ее резковатый тон: только что она беседовала с американкой самым любезным образом. Толстый мальчик еще больше перегнулся через стол и ткнул пальцем в страницу.

– Эти корабли чересчур большие. Если вот это дерево, то тогда корабли должны быть гораздо меньше.

Его мать ненадолго задумалась.

– Что ж, возможно. Но все же это чудесная картинка. Разве не так, Акира?

– Корабли чересчур большие, – повторил мальчик.

Женщина засмеялась:

– Вы должны извинить Акиру, – обратилась она к Сатико. – Видите ли, по рисованию у него довольно известный наставник, и понятно, что он гораздо лучше разбирается в таких вещах, чем большинство детей его возраста. У вашей дочери тоже есть учитель рисования?

– Нет. – Тон Сатико оставался недвусмысленно холодным. Женщина, казалось, ничего не замечала.

– Это вовсе не плохая идея, – продолжала она. – Мой муж поначалу был против. Он считал, что для Акиры вполне достаточно домашних репетиторов по математике и естественным наукам. Но я думаю, рисование тоже немаловажно. Ребенок должен развивать воображение сызмала. Все учителя в школе со мной согласились. Но лучшие успехи у Акиры по математике. По-моему, математика очень важна, не правда ли?

– Да, безусловно, – подтвердила Сатико. – Я уверена, что математика очень полезна.

– Математика развивает у детей остроту ума. Большинство детей, способных к математике, обнаруживают способности и ко многим другим предметам. Мы с мужем вместе решили пригласить репетитора по математике. И не зря. В прошлом году Акира был в классе третьим-четвертым, а нынче стабильно на первом месте.

– Математика – это совсем нетрудно, – заявил мальчик. Потом он обратился к Марико: – Ты умеешь умножать на девять?

Его мать снова рассмеялась:

– Думаю, у юной девушки способностей предостаточно. Судя по рисованию, она обещает многое.

– Математика – это совсем нетрудно, – повторил мальчик. – Умножать на девять – проще некуда.

– Да, Акира знает теперь всю таблицу умножения. Многие дети в его возрасте умеют умножать только на три и на четыре. Акира, сколько будет девятью пять?

– Девятью пять получится сорок пять!

– А девятью девять?

– Девятью девять будет восемьдесят один!

Американка что-то спросила у Сатико и, когда Сатико кивнула, захлопала в ладоши и снова несколько раз повторила слово «восхитительно».

– Ваша дочь кажется очень способной, – сказала пухлолицая женщина Сатико. – Ей нравится в школе? Акире нравится в школе почти все. Кроме математики и рисования он очень хорошо успевает по географии. Моя подруга просто поразилась, убедившись, что Акира знает названия всех крупных городов в Америке. Правда, Сьюзи-сан?

Женщина повернулась к своей подруге и, запинаясь, произнесла несколько слов по-английски. Американка, по-видимому, их не поняла, однако одобрительно улыбнулась мальчику.

– Но математика у Акиры любимый предмет. Верно, Акира?

– Математика – это совсем нетрудно!

– А какой у нашей юной спутницы любимый предмет в школе? – обратилась женщина к Марико.

Марико помолчала, потом ответила:

– Я тоже люблю математику.

– Ты тоже любишь математику. Великолепно.

– Сколько тогда будет девятью шесть? – сердито спросил мальчик.

– Так чудесно, когда дети заинтересованы в учебе, правда? – вставила его мать.

– Ну, так сколько будет девятью шесть?

Я спросила:

– А чем Акира-сан хочет заниматься, когда вырастет?

– Акира, скажи тете, кем ты собираешься стать.

– Генеральным директором корпорации «Мицубиси»!

– Это фирма его отца, – пояснила его мать. – Акира уже твердо решил.

– Да, я вижу, – сказала я с улыбкой. – Это замечательно.