– Ага, значит, он остался в прошлом. Сейчас его уже не найти.

Ланарк печально уставился в пол. Вид за окном внушил ему мечту о прекрасном, залитом солнцем мире.

– Выходит, поблизости нет ни одного цивилизованного места?

К Манро вернулось олимпийское спокойствие, и он сел на стул рядом с кроватью.

– Есть, и не одно. Но без спутника вас не примут.

– Почему?

– Медицинские нормы. Если человек покидает институт без спутника, он через некоторое время вновь заболевает.

– А я единственный здоровый, желающий отсюда выбраться?

– Одна женщина-доктор так ненавидит свою работу, что готова уйти с кем угодно, однако остерегитесь. Отправиться с кем-либо в другой мир – это своеобразная форма брака, а этой даме ни один мир не придется по вкусу.

– Что же мне делать, доктор Манро? – вопросил со стоном Ланарк.

Манро отозвался жизнерадостно:

– За все время это ваш первый разумный вопрос. Поэтому успокойтесь и слушайте. Поиски спутника вы можете вести среди трех разрядов публики: докторов, санитаров и пациентов. Из докторов покинуть институт хотят немногие, и если уж они задумают такое, то в компании с коллегой. Санитарки отбывают чаще, причем с людьми, которым полностью доверяют, а тут преимущества докторов прямо-таки вошли в пословицу. Но самый большой разряд – это пациенты, а их не узнаешь, пока с ними не поработаешь.

– Для такой работы у меня нет квалификации.

– А разве не были вы без пяти минут драконом? И не исцелились? Чтобы научиться лечить болезнь, нужно всего лишь ею переболеть. Как раз сейчас семнадцать больных изнывают под тяжестью боевого панциря, и нет ни единой здравомыслящей души, чтобы о них позаботиться. Не робейте! Вам не придется иметь дело ни с кем, чей случай не является разновидностью вашего.

Они немного посидели молча, а потом Ланарк встал и надел на себя белый халат. Манро улыбнулся и вынул больничное радио:

– Оно ваше. Вы уже знаете, как вызвать нужного человека, теперь я покажу, как будут вызывать вас.

Щелкнув переключателем, он произнес в сетку:

– Пожалуйста, через десять секунд пошлите вызов доктору Ланарку. Это не послание, так что повторять его не надо.

Он уронил радио в карман Ланарку. Спустя мгновение оттуда донеслись два звучных аккорда: плин-плон.

– Эти звуки означают, что у вашего пациента кризис или коллега нуждается в помощи. Если вам самому потребуется помощь, или вы заблудитесь в коридорах, или захотите послушать колыбельную, скажите оператору, и вас соединят с кем надо. А теперь собирайте книги, мы пойдем в вашу новую квартиру.

Заколебавшись, Ланарк спросил:

– Там есть окно?

– Насколько мне известно, видовой экран имеется только в этой комнате.

– Я предпочитаю спать здесь, доктор Манро.

Манро едва слышно вздохнул.

– Врачи обычно не спят в больничных палатах, однако эта, конечно, самая маленькая и используется нечасто. Ладно, оставляйте книги. Я покажу вам институт, а потом мы отправимся к Озенфанту, вашему заведующему отделением.

Они двинулись к одной из полукруглых дверей за аркой. Занавес из гофрированного винила раскрылся перед ними, а потом сомкнулся.

Коридоры института резко отличались от комнат, которые они соединяли. Пока Ланарк, подталкиваемый в спину порывами горячего ветра, следовал за Манро по низкому кривому тоннелю, ему закладывало уши от громких голосов, топанья, звяканья колокольчиков, глухого ритмичного гула. В высоту тоннель не превышал шести футов и был круглый в сечении, только внизу была устроена горизонтальная дорожка, которой едва хватало для проезда каталки. Яркость освещения то и дело менялась, отчего болели глаза; вместе с теплым дуновением по тоннелю проскальзывала золотистая вспышка, затем холодало и свет делался тускло-оранжевым, туманным. За наклонным переходом лежал другой тоннель, в два раза больший, за ним следующий, также удвоенной величины по сравнению с соседним. Звуки стали громче, свет – ярче, ветер задул сильнее. Ланарк с Манро шли быстро, однако то с одной стороны, то с другой их обгоняли проносившиеся на всех парах доктора и санитарки с каталками и столиками на колесах. Никто не двигался против ветра. Не без труда поравнявшись с Манро, Ланарк спросил его об этом, однако, хотя он почти кричал, собственный голос напомнил ему отдаленный писк, а ответ и вовсе невозможно было расслышать. Притом через грохот и звон отчетливо пробивались фрагменты фраз, произносимых поблизости какими-то невидимками:

«…это пирог, который печется и съедается…»

«…это нечто, не имеющее размеров…»

«…это изучение лучших…»

«…сложная игра, требующая терпения…»

Они вошли в большой круглый зал, где голоса тонули в реве, который нарастал и опадал, как крики болельщиков на футбольном стадионе. Трубы тоннелей, извергавшие в зал толпу за толпой, чередовались с квадратными дверьми, куда этот людской поток направлялся. Помимо белых халатов, Ланарк видел зеленые плащи, коричневые комбинезоны, голубую униформу, темно-серые деловые костюмы. Подняв глаза кверху, он пошатнулся. По стенам огромной вертикальной шахты непрерывно пробегали вверх золотые и оранжевые огоньки, описывая уменьшавшиеся, как в мишени, круги. Манро схватил Ланарка за руку и потянул к двери, которая распахнулась, а потом плавно закрылась у них за спиной.

Они оказались в лифте, с застоявшимся, как бывает в маленьких помещениях, воздухом. Подняв глаза к круглой сетке на потолке, Манро произнес:

– Клоаку, пожалуйста. Вход любой. – Послышалось слабое жужжание, однако других признаков того, что лифт движется, не замечалось. – Акустика в коридорах такая, что ничего невозможно понять. Вы о чем-то спрашивали?

– Почему народ движется только в одном направлении?

– С каждой палатой соединены два коридора: один для входа, другой для выхода. Это помогает циркуляции воздуха, а кроме того, никто не движется навстречу потоку.

– Кто были эти люди, в большом зале?

– Доктора, как вы и я.

– Но доктора составляли крохотное меньшинство.

– Вы так думаете? Вполне возможно. Нам нужны инженеры, администраторы, химики, чтобы обеспечивать освещение, синтез пищи и прочее, но с ними мы видимся только в залах; они пользуются собственными коридорами. Странная публика. Каждый, водопроводчик то или радист, воображает, будто он с коллегами – это и есть институт, а прочие – только обслуживающий персонал. Наверное, от этого их работа кажется им более нужной, однако здравое размышление убедило бы их в том, что задача института – чистка поступлений.

– Чистка поступлений?

– Лечение пациентов.

Дверь лифта открылась, и в ноздри Ланарку ударила сильнейшая вонь – запах гнили, который он заметил впервые, когда исчез в темноте Глопи. Манро пересек платформу и, взявшись за ограждение, устремил взгляд вниз. Справа и слева платформа искривлялась, словно бы окружая громадный резервуар, однако противоположную сторону Ланарк рассмотреть не мог, хотя прожекторы на темном потолке бросали вниз косые лучи. Сверху, издалека, доносились громкие мерзкие звуки, как будто проигрывали на очень низкой скорости танцевальную музыку, а за оградой, из глубины, ползло многоголосое шипение. Не отходя от двери лифта, Ланарк спросил нетвердым голосом:

– Зачем мы сюда пришли?

Манро огляделся:

– Здесь находится наша самая большая палата для ухудшившихся. Мы держим тут безнадежных размягчившихся. Они счастливы. Идите сюда и посмотрите.

– Вы говорили, мне не придется иметь дело ни с кем, чей случай не является разновидностью моего!

– Болезни принимают различные формы, но все они порождаются одной и той же аномалией. Идите сюда и посмотрите.

– Если я перегнусь через перила, меня, наверное, стошнит.

Манро смерил его взглядом, пожал плечами и вернулся в лифт. Он сказал в сетку: «Профессор Озенфант»; дверь закрылась, и воздух тихо зажужжал. Прислонившись к стене, Манро упрятал правую ладонь в левый рукав, а левую – в правый. Секунду-другую он хмуро созерцал свои туфли, потом поднял внезапно просветлевший взгляд.