Мы вернулись в комнату блокового старосты, взяли у Ауфмайера четыре фляги со спиртом и, сопровождаемые Зигфридом, пошли на кухню. Шли молча. Возле самой кухни Зигфрид с видом заговорщика подмигнул мне и сказал:

— Сегодня, если бы не я, тебе пришлось бы киснуть в бочке или валяться возле ящика...

— Мы вас поняли,— ответил за меня Жора,— но покамест давайте не будем делить шкуру неубитого медведя. А то еще как бы не потерять свою...

— Ясное дело — рассчитаемся потом,— поспешно согласился Зигфрид.— Ну а теперь шуруйте. Я загляну к мадам Пуфмуттер в двадцать четвертый блок. Если вернетесь, а меня не будет, подождите возле моечного цеха,— распорядился Зигфрид.

Все обошлось и на этот раз. Вернер дал нам двадцать пять золотых монет. Мы пронесли их сквозь штубвахту во рту. Просто удивительно, что во время обыска эсэсовцы не заглянули нам в рот. Должно быть, действовала определенная договоренность с Ауфмайером.

Как и следовало ожидать, Зигфрид задержался в двадцать четвертом блоке. Обрадованные этим, мы поспешили к себе в блок. Спрятав в Жориной каморке десять монет, мы с нетерпением ожидали Зигфрида. Он прибежал через несколько минут, запыхавшийся и взволнованный.

— Почему не подождали?— накинулся он на нас.

— Там было опасно — кругом эсэсовцы, — сказал

Жора и, вынув из кармана золотую монету, протянул ее Зигфриду.— Бери, ты ее честно заработал.

Зигфрид сразу смягчился, монету спрятал в ботинок, и мы втроем отправились к Ауфмайеру. В коридоре нас встретил Плюгавый Вацек. Обнажив в улыбке свои гнилые зубы, Вацек спросил:

— Ну как, порядок?

Вместо ответа Жора опустил ему в карман две золотые монеты, сделав это так, чтобы не видел идущий впереди Зигфрид. Плюгавый заговорщицки подмигнул и, насвистывая модную по тем временам блатную песенку, свернул в сторону, а мы вошли в комнату Пауля, где нас ожидал Ауфмайер,

Вытянувшись в струнку, Зигфрид доложил блокфюреру, что его задание выполнено.

— Спасибо, Зигфрид, ты свободен,— улыбнулся Ауфмайер.

Зигфрид зарделся от удовольствия и выскочил из комнаты. Когда дверь за ним затворилась, Ауфмайер, сверля нас холодными серыми глазами, спросил:

— Ну как успехи?

Вместо ответа Жора вынул из кармана двенадцать золотых монет и положил их перед Ауфмайером. Тот сгреб монеты в горсть, подбросил их зачем-то и спрятал в бумажник. Сегодня у него уже не наблюдалось прежнего энтузиазма. Это настораживало.

— Разрешите идти?

— Ступайте. Не забудьте только взять хлеб и колбасу, я ведь обещал вам,— сказал Ауфмайер и кивнул на тумбочку. Там лежала еще и пачка масла. Должно быть, она также предназначалась нам, но блокфюрер по каким-то соображениям, видимо, передумал. Мы взяли хлеб и колбасу, преувеличенно вежливо поблагодарили Ауфмайера и поспешили в шлафзал. В коридоре Жора остановился.

— Итак, Малыш,— сказал он,— теперь о нашей работе знают Вернер, Зигфрид, Вацек, Пауль. Если нас не перебросят, дело наше дрянь.

Что я мог на это ответить? Я хорошо знал, чем кончают в Освенциме «организаторы». А наше положение было намного сложнее. Как только Ауфмайер узнает, что мы его «обкрадывали», нам капут!

Гриша лежал на своем месте. Увидя нас, улыбнулся. Вот уж второй день, как его и на работу не посылают, и на «спортивные занятия» не гонят. А сегодня Плюгавый даже приказал одному из пиплей принести Грише миску баланды. В погоне за наживой даже такие палачи и садисты, как Вацек, рискуя своей шкурой, невольно помогали подпольщикам спасать людей. Впрочем, они не столь уж многим рисковали; какая разница, в конце концов, когда перемелет нас Освенцим — сегодня или завтра. Так думали эсэсовские пособники. Мы думали иначе: каждый день, отвоеванный у фашистских палачей, значит для нас, освенцимских узников, очень, очень много...

Глава 25

Я и Жора прощались с Гансом. Тяжело разлучаться с человеком, спасшим тебе жизнь, да еще когда знаешь, что эта разлука навсегда. Как правило, в Освенциме люди вторично не встречались. Но прихотливая судьба решила иначе и свела нас еще раз в декабре 1943 года. Это было в Биркенау, куда меня привезли после селекции, или, проще говоря, выбраковки. Высосав из меня все силы и соки, Освенцим посягал еще и на мой пепел. Ганс вторично спас мне жизнь... Но я забежал далеко вперед.

Началось с того, что к нам снова пришел Ганс. Он был очень возбужден: завтра, в воскресенье, меня и Жору отправляют в Явожно. Придут две автоколонны, которые должны забрать из центрального лагеря семьсот узников. Триста повезут на работу в угольные копи Кенигсхютте, а четыреста — в Явожно. Списки тех, кого отправляют на этап, уже утверждены лагерфюрером. Ауфмайер узнает об этом только завтра утром. Блокфюрер ничего не успеет сделать, даже если бы хотел. А поскольку Ауфмайер сам едет в «Канаду», ему не было смысла задерживать нас.

Мы радовались так, словно нас ждала свобода.

— В Явожно постарайтесь найти моего земляка из Кельна, зовут его Франц Норден, — сказал напоследок Ганс. — Его легко узнать: низенький, весь седой, на правой руке не хватает двух пальцев. Ему пятьдесят лет. В лагерях с 1933-го. Два года назад нас разлучили. Его отправили с первым транспортом на строительство нового лагеря в Явожно как капо. Не знаю, удержался ли он до сих пор на этой должности. Передайте ему привет и скажите от моего имени, что я прошу вам помочь. За Гришу не тревожьтесь, мы его поставим на ноги. Привет вам от Антоныча, Володи Белгорода (так Ганс называл Белгородского). Спасибо большое от товарищей за золото.

Ганс ушел, и мы почувствовали себя беззащитными и осиротелыми.

Воскресный день 25 июля начался как обычно, по давно установленному порядку. На аппеле Ауфмайер принял рапорт старосты Пауля, дважды пересчитал нас и пошел на доклад к рапортфюреру. Тот почему-то на целых два часа задержал блокфюреров. А в это время узники всего лагеря по команде «смирно» стояли перед блоками. Наконец Ауфмайер вернулся. Вслед за ним в лагере была объявлена блокшпера, и всех узников загнали в блоки. Мы уже знали, что блокшперу объявили в связи с отправлением этапа. С минуты на минуту ожидали прибытия автоколонны. Но прошел час, за ним другой, а машин не было. Мы сидели как на иголках. От того, придут ли сейчас машины, зависели Жорина и моя жизни. Совершеннейшей бессмыслицей было бы погибнуть именно теперь, когда десятки подпольщиков приложили нечеловеческие усилия, чтобы вырвать нас из когтей смерти. Неужели все напрасно?! Завтра с утра Ауфмайер будет в «Канаде». И первое, что он сделает, это спросит Вернера, сколько тот дал нам золота в обмен на восемь литров спирта. Какую месть придумает блокфюрер, узнав, что мы обманули его на целых двадцать три монеты? Ведь эсэсовцы убивали узника даже за одно лишь подозрение в краже картофелины или гнилой брюквы. А тут украдены двадцать три золотые монеты!

— Который час?— спросил я у одного из придурков, который как раз проходил мимо наших нар.

— Опаздываешь на поезд?— насмешливо ответил тот, но все же, поглядев на ручные часы, сказал:— Половина десятого, времечко идет и нам дорожку трет...

Тут же раздались короткие гудки сирены — отбой блокшперы. Итак, машины не пришли. Наши надежды рухнули.

— Что же теперь делать?— спросил Николай Ерошко.

Минут десять продолжалось тяжелое молчание. Неожиданно в нашем углу появился незнакомый узник с чешским винкелем на груди.

Пригнувшись, он обвел настороженным взглядом нижний ярус нар и, увидя нас, решительно подошел. Ощупал каждого острым взглядом, пробежал по номерам, после чего ошарашил нас паролем: «Жизнь Орлёнку!»— «Во имя победы!»— ответили мы. У незнакомца были живые карие глаза, открытое волевое лицо. По виду — бывалый узник.

— Кто из вас Орленок? Жора кивнул в мою сторону.

— Он.

— Я Йожеф,— коротко отрекомендовался гость и пожал нам руки. — Сегодня вы будете в Явожно. Не удивляйтесь, машины немного задержались, не было бензина. Но сегодня они придут. В Явожно разыщете узника чеха Карела. Его освенцимский номер 55014. Карел коммунист. Скажете ему: «Над Влтавой красивы рассветы». Он ответит: «И летом, и зимой». Это наш давнишний пароль. Карелу можно доверить все. Передайте ему сердечный привет. Спасибо за помощь движению Сопротивления. Желаю свободы!