Всюду визжат, пьют и громко хохочут. Стойка в дальнем конце огромной гостиной заставлена бокалами, которые, по-видимому, не успевают убирать. Лица освещены фиолетово-серыми блуждающими лучами, поэтому кажется, что вокруг не люди, а сплошь воскресшие покойники.

Внутренне содрогаюсь и осматриваюсь по сторонам, желая скорее найти Раффнера, показать его Хэлли и исчезнуть отсюда. Увы, его нигде нет.

— Желаете? — спрашивает вынырнувшая из толпы официантка, кивая на бокалы с синей жидкостью, поблескивающие на подносе.

— Гм… — Секунду-другую медлю и решаю, что бокальчик коктейля мне не помешает. Чтобы царящий вокруг разгул не слишком резал глаза. — Спасибо.

Хэлли берет коктейль обычным лениво-грациозным жестом, а на происходящее тут и там глазеет не без интереса, но с легким испугом.

— Вдруг его вообще тут нет? — произношу я на ухо Даррену, поднявшись на цыпочки.

— Если нет, просто уйдем, — невозмутимо говорит он. — Надо проверить везде. А комнат тут дай бог!

Киваю и собираю в кулак все свое мужество. Музыка грохочет так, что, кажется, кто-то колотит тебе палочками ударника прямо по барабанным перепонкам. Того громче визжат развязные девицы.

Внимательно изучаем зал, потягивая через трубочки коктейли. Нет, Раффнера тут определенно нет. Идем к выходу. У самой двери кто-то вскрикивает:

— Даррен!

Одновременно поворачиваем головы. С громадного кожаного дивана вскакивает и торопливо приближается к нам парень неопределенного возраста с длинными спутанными волосами и трехдневной щетиной. Художник, догадываюсь я.

— Здорово, приятель!

— Привет, Эдди!

Длинноволосый и Даррен обмениваются рукопожатием и похлопывают друг дружку по плечу.

— Рад тебя видеть! — восклицает Эдди. — Э-э… — Он вскидывает руку и собирается о чем-то сообщить, но Даррен, судя по всему, подает ему некий запретительный знак.

Эдди с ходу его понимает.

— А-а… В общем, тут веселятся в четырех комнатах. — Он указывает рукой на раскрытые двери длинного коридора. — Счастливо отдохнуть!

— Спасибо, — говорит Даррен.

Эдди возвращается на диван, где его ждут две девицы — судя по виду, изрядно выпившие.

У меня в голове мелькает мысль: Даррен не представил нас своему приятелю. Ну и хорошо, тут же отмечаю я. Обзаводиться новыми знакомыми в подобном обществе нет ни малейшего желания.

— Ой! — взвизгивает Хэлли. — Это же Ричард Фрай! Смотрите!

Мы с Дарреном прослеживаем за ее взглядом. Самодовольный Фрай что-то громко рассказывает собравшейся возле него кучке загорелых людей. У него на шее в буквальном смысле висит дородная женщина. Ее короткое платье задралось, и из-под него выглядывает почти голый зад.

Даррен усмехается и ведет нас вперед по коридору. В первой комнате горит лишь тусклый ночник и раздаются странные звуки. Вслушиваться в них не стоит — в первую же секунду становится жутко неудобно и хочется быстрее уйти отсюда.

Хэлли, чувствую, начинает что-то подозревать. Слишком торопливо мы ходим по этой до невозможного дорогой и неприятной квартире. Как будто что-то ищем. Впрочем, мы и так ищем, однако Хэлли об этом пока не знает.

— Я, пожалуй, вернусь туда, — заявляет она, останавливаясь перед второй комнатой и кивая на гостиную. — Там столько знаменитостей! Хоть рассмотрю их. А вы, если хотите, прогуливайтесь без меня.

Даррен решительно распахивает приоткрытую дверь. Хэлли, еще едва заметно улыбаясь, поворачивает голову, и ее лицо вдруг искажается от ужаса. Заглядываю в комнату. Там, в двух шагах от двери, храпит, отдыхая на бесчувственной голой женщине, красавец Раффнер. У него на взлохмаченной голове краснеют кружевные дамские трусики, его брюки спущены до самых лодыжек, рот безобразно разинут, а из него, прямо на щеку одноразовой подруги, стекают слюни. По обе стороны от него спят еще две полуобнаженные девицы. На полу валяется несколько пустых бутылок, обломки ярко-зеленых трубочек для коктейля, бокалы, смятая одежда и чей-то парик с длинными медно-рыжими локонами.

Хэлли издает вопль. Если бы не музыка, грохочущая в гостиной, спящие, какими бы пьяными они ни были, вмиг проснулись бы.

— Пошли отсюда, — решительно говорит Даррен, хватая Хэлли за руку.

Та, видимо еще не до конца понимая, что все это значит, крутит головой, но послушно идет, куда ее ведут. Я становлюсь по другую сторону и обнимаю ее.

— Ш-ш-ш… Только не реви. Все будет хорошо.

Несколько минут спустя мы уже сидим в машине Даррена. Когда первое потрясение проходит, Хэлли все же заливается слезами.

— Зачем вы притащили меня сюда?

— Чтобы ты все увидела собственными глазами, — спокойно отвечает Даррен.

Он сидит за рулем, а я на заднем сиденье, рядом с Хэлли. Глажу ее по голове и молчу.

— Какая грязь! До чего же мерзко! Лучше бы я не знала об этом! — причитает она.

— Ты прекрасно обо всем знала, но предпочитала обманывать себя, — отвечает Даррен. — Мы были вынуждены пойти на крайние меры, чтобы ты опомнилась и не затягивала с этими отношениями.

Хэлли качает головой.

— Как же так? — Глядя перед собой, она обращается уже не к нам, а будто к самой себе. — Он ведь с таким восторгом смотрел на меня, говорил такие вещи! Нет, это невозможно. Подобного просто не бывает! — Она в отчаянии сжимает руки в кулаки.

— К сожалению, бывает, — печально говорит Даррен. — Такие люди неисправимы. Нам остается единственное: стараться вовремя их раскусить и держаться от них подальше. — Он какое-то время молчит, давая Хэлли возможность переварить его слова. И добавляет, глядя на ее отражение в зеркале заднего вида: — Этот мерзкий тип тебя не достоин, Хэлли. Ты же умная красивая девушка. Мир подобных личностей сплошь показуха. На фотографиях они цветущие и улыбчивые, а на самом деле… В общем, их наружность нередко обманчива. Куда едем? — спрашивает он, обращаясь ко мне.

— Если хочешь, ночуй у меня, — говорю я сестре. — Одной тебе сейчас лучше не оставаться.

Хэлли сидит с отрешенным видом. По ее щекам катятся и катятся слезы. Прикасаюсь к ее плечу.

— Хэлли?

Она вздрагивает и смотрит на меня так, будто до сих пор не замечала, что я сижу с ней рядом.

— Я говорю: если хочешь, поехали ко мне. Я заварю какао, выпьешь кружечку перед сном. Как следует выспишься. А завтра поедешь к себе. Ну?

Хэлли медленно качает головой.

— Нет. Лучше отвезите меня к Ирен.

— К Ирен так к Ирен! — восклицаю я, радуясь хотя бы тому, что ее не охватывает желание уединиться. Называю Даррену адрес. — Да, так будет даже лучше. Она твоя подруга и сможет тебя понять…

До тех пор пока машина не останавливается перед домом Ирен, я бормочу утешительные глупости. Очень ласковым, спокойным и тихим голосом. По-моему, своеобразная колыбельная делает свое дело. Во всяком случае, когда Хэлли приостанавливается у подъезда и поворачивает голову, она смотрит на меня не рассеянно-отчужденным, а вполне осмысленным, хоть и ужасно тоскливым взглядом.

Я треплю ее по руке и прошу Ирен:

— Ты уж, пожалуйста, позаботься о ней. И прости, что так получилось.

Ирен в домашнем халатике, из-под которого выглядывают рюши пижамных брюк, качает головой.

— Ну что ты, какие тут могут быть «прости». Не переживай, я-то знаю, как привести ее в чувство.

— Спасибо.

Хэлли уже делает шаг вперед, но снова приостанавливается и оглядывается.

— Наверное, хорошо, что вы так поступили, — говорит она виноватым голосом.

Я думаю о том, что сегодняшний вечер станет для нее серьезным уроком и заставит повзрослеть. И мысленно благодарю Даррена.

— Спасибо вам, — добавляет Хэлли, и они скрываются за подъездной дверью.

Моя сестра до такой степени осознает свою неправоту, что выбрасывает все до единого журналы с пустыми новостями и обилием фотографий, дает себе слово, что больше никогда не станет не то что покупать, но и смотреть на цветные обложки, коими пестрят газетные лотки. Раффнер, как и обещал, звонит ей следующим вечером, но Хэлли ледяным тоном заявляет, что не желает его знать. Слава богу!