— Вам следовало бы знать, — строго сказал граф, — что гувернантки никогда не должны доверять сплетням. Они должны верить только своему чутью, чувствам, глазам.
— Именно так я и поступаю, мосье!
— Нет, вы действительно поразительно не похожи на остальных. Я даже думаю, что не следовало бы вам доверять воспитание ребенка: Жан-Пьер около вас будет учиться только прекрасному. А неизбежное столкновение с более омерзительным будет для него слишком тяжелым испытанием.
Ларисе послышались горькие нотки в голосе графа.
— Я действительно намерена обучать мальчика прекрасному. С годами мы становимся мудрее и можем при помощи разума ограждать себя от всего уродливого.
— Вы действительно верите в это? — цинично полюбопытствовал граф.
— Да, я в это верю. От нас самих зависит, позволим мы или нет посторонним испортить все лучшее, что есть у нас в душах, и тем самым разрушить нас изнутри.
Лариса вспомнила, как ее семья столкнулась с невзгодами после смерти отца. Все были расстроены и несчастны, но никто не предался ни озлоблению, ни цинизму.
— Вы так говорите, будто бы вам удалось без внутреннего для себя ущерба перенести жизненную драму.
Лариса обратила внимание на проницательность графа.
— Да, — сказала она. — Но это не так тяжело отразилось на мне, потому что я была не одна.
— Вы были с мужчиной? — нескромно спросил граф.
— Со своей семьей.
— Вам повезло. Моя семья никогда не станет меня поддерживать. — В голосе графа опять прозвучал цинизм.
— Но ссора возникает из-за обоюдной неуступчивости, — не подумав, сказала девушка.
— Раз вы так говорите, значит, не знаете моего отца.
— Не сказала бы, что у него очень легкий нрав. Однако в его жизни есть две большие привязанности: замок Вальмон и Жан-Пьер.
— И одна неутоленная ненависть: я!
Ларисе нечего было сказать, она промолчала.
— Молчите? Где же ваше волшебное средство, при помощи которого можно было бы устранить или укротить эту страшную злобу? Богини, наверное, знают?
— А вы поищите его сами. Поищите, для блага вас обоих.
Лариса удивилась себе: что за чудной разговор она ведет с едва знакомым человеком! Причем это человек, против которого ее предостерегали и который для многих олицетворяет саму необузданность. Еще более странным было то, что Лариса жалела его. Пусть весь Париж лежит у его ног, но вот он приехал к себе домой и знает, что здесь ему не будут рады, встретят враждебно.
Они были уже у самого замка. Когда подошли к мосту через ров, Лариса заметила стоящий у ворот роскошный фаэтон, запряженный парой великолепных лошадей. Кучер был одет в черную с желтым ливрею — такого же цвета, что носили слуги старого графа, однако эта ливрея была добротнее и скроена несколько иначе. У фаэтона стоял еще один человек, судя по виду, личный камердинер графа Рауля. Последний, когда они поравнялись с фаэтоном, нагнулся и взял на руки маленького, белого с коричневым, спаниеля.
— А вот и твой подарок, Жан-Пьер, — сказал граф Рауль сыну.
— Собака! Маленькая собачка!
Мальчик поспешно стал спускаться, граф перехватил его на лету и поставил на землю. Жан-Пьер со всех ног ринулся к камердинеру, который держал спаниеля на поводке.
— Собака! Собака! — вскричал Жан-Пьер и бросился обнимать своего нового друга.
— Он очень любит животных. Как хорошо, что вы купили мальчику этого щенка.
Граф с улыбкой посмотрел на девушку:
— Сказать по правде, его мне самому подарили. Я счел неудобным держать его у себя и привез в Вальмон.
— Он принесет много радости ребенку, если только ему будет позволено держать собаку, — сказала Лариса.
Несмотря на сказанное, Лариса была уверена, что дедушка Жан-Пьера не будет против того, что хочется внуку. Она повернулась к мальчику и склонилась, чтобы погладить пса.
— Un chien, mademoiselle, un petit chien! [23]— произнес Жан-Пьер захлебывающимся от радости голосом.
— Давай-ка отведем его в классную и покажем няне. А теперь поблагодари папу за подарок и спроси, как его зовут?
— Я его еще никак не назвал, — ответил граф. — Но поскольку мне его подарили в «Максиме», то кличка «Макс» будет весьма подходящей, да и запомнить легко.
Лариса поняла, что граф хочет разжечь ее любопытство относительно того, кто мог ему в «Максиме» подарить собаку. Не поднимая глаз, Лариса взяла Жан-Пьера за руку и сказала:
— Спасибо твоему папе, большое ему спасибо.
— Merci! Merci! [24]— автоматически повторил мальчик.
— А почему бы не сказать это по-английски? — спросил граф.
— Скажи «спасибо» по-английски, — повернулась к ребенку Лариса.
— Good-morn-ing! — ответил Жан-Пьер и, натянув поводок, побежал по ступеням в дом.
— Потрясающие успехи, мисс Стантон! — съязвил граф. Лариса заметила, что его глаза горели и он изо всех сил пытался раздразнить ее.
Лариса была почти уверена, что граф Рауль с отцом сядут к ленчу отдельно, а им с Жан-Пьером накроют в классной. Известие о прибытии графа Рауля привело няню в страшное волнение. Что же касается места ленча, то она сказала девушке, чтобы та с ребенком спускалась вниз:
— Если бы старый граф не желал вашего присутствия, он бы так и сказал. В любом случае вам лучше пойти туда.
— Лучше? — спросила Лариса, хотя и была уверена в ответе.
В гостиной уже сидели мадам Савини вместе со старым графом и графом Раулем. Лариса обратила внимание, что лицо старого графа было холодным, презрительным, до тех пор, пока он не увидел внука. Взгляд его смягчился, он протянул руку, и Жан-Пьер побежал к дедушке через всю комнату:
— Собака! У меня теперь есть собака!
— Да, я слышал об этом, — сказал старый граф, губы его сжались, и он добавил: — Твоему отцу прекрасно известно, что я никогда не позволял заводить в замке собак: от них сплошные неприятности!
— Я полагаю, что мы без труда могли бы держать Макса в детской, — спокойно произнесла Лариса. Граф бросил на нее быстрый взгляд, красноречиво указавший на неуместность ее вмешательства в разговор, и хотел было что-то сказать, но в этот момент объявили о начале ленча.
Стол был накрыт в большой Баронской столовой. Жан-Пьер, по обыкновению, был целиком занят едой и ни на что более не обращал внимания.
Чувствовалось, что отношения между отцом и сыном натянуты, хотя граф Рауль держался очень свободно. Не вызывало сомнений и то, что мадам Савини рада обществу молодого графа.
— Как долго мы тебя не видели, Рауль, — сказала она. — Здесь, в Вальмоне, мы как будто отделены от Парижа тысячами миль. Никто не сообщает нам, как там дела. Ты все развлекаешься?
— Конечно же, тетя Эмилия, в Париже очень весело. В городе много гостей, и все они ждут чисто парижских развлечений.
— А это, насколько я догадываюсь, связано с тратой денег? — сказал старый граф.
— Естественно, отец, — ответил граф Рауль, — театры, рестораны, кафешантаны, «Фоли Бержер» — все очень дорого!
Лариса увидела, что гримаса омерзения исказила лицо старого графа. Это заметил и граф Рауль, потому что он быстро сказал уже совсем другим тоном:
— Однако, отец, я приехал не для того, чтобы говорить о Париже, который, как известно, всегда раздражал тебя. Я здесь также не для того, чтобы поражать тебя рассказами о своих выходках. Я приехал с тем, чтобы рассказать тебе, как можно получить много денег.
— Получить много денег?! — воскликнул старый граф.
— Да, у меня есть предложение, которое, я думаю, заинтересует тебя.
На лице сына было очень серьезное выражение. Ларисе показалось, что граф Рауль начнет рассказывать о деле сейчас, за столом, потому что это был верный способ заставить отца выслушать его. Судя по всему, дело было серьезным, и граф Рауль хотел, чтобы тетка поддержала его.
— И в чем же оно состоит? Что ты предлагаешь? — спросил старый граф.
