— Это абсолютная правда, — согласился король. — Но, как ты сама заметила, у меня не хватило мужества противостоять тому давлению, которое оказывали англичане, чтобы заставить меня жениться на выбранной ими мне в жены принцессе.

— Мой Бог! Это так безнравственно и слишком несправедливо, — вскричала Иветт Гранмон. — Ну так что ж! Твоя жена подарит тебе наследника, а я сумею сделать тебя счастливым и смогу развлечь!

— У меня такое странное ощущение, — заметил король, — что, выражаясь по-английски, то, что ты сказала, игра не по правилам.

— По-английски! Всегда по-английски! Фу! — раздраженно фыркнула Иветт Гранмон. — Мне просто плохо от этих англичан! Если уж ты должен жениться, то тебе следовало взять в жены француженку!

— К сожалению, для меня не нашлось свободной французской принцессы, — развел в ответ руками король. — И кроме того, королева Виктория не одобрила бы этого!

Он специально говорил с вызовом. Иветт Гранмон что-то рассерженно проворчала и села на диване. Она была совершенно нагой. Лишь изумрудное ожерелье, отражавшееся зелеными отблесками в ее темных глазах, обвивало ее шею.

Король, не поворачивая головы, мог видеть округлость ее груди, изящество длинной шеи и это своеобразное обворожительное лицо, обрамленное пышными, шелковистыми черными волосами.

Он долго смотрел на нее. Потом решительно опустил ноги на пол и поднялся с дивана, на котором они лежали.

Убранный несколькими шелковыми подушками, диван выглядел как нечто восточное. Действительно, его величество скопировал его с одного из диванов, виденных им в Марокко во дворце султана. Вся остальная мебель в комнате была выполнена в типично французском стиле. Здесь были комоды с инкрустированными мрамором крышками, позолоченные консольные столики и элегантные зеркала в резных рамах. Над камином висела картина работы Буше, являвшая собой буйное сочетание голубого и розового с неяркими цветами человеческой плоти. На другой стене размещалась картина Фрагонара.

Это была небольшая комната, служившая личной гостиной короля. Никто не мог заходить в нее без специального приглашения. Гостиная была угловой комнатой, расположенной в конце анфилады официальных апартаментов. Помимо всего прочего, она имела еще то преимущество, что в ней была небольшая лестница, ведущая на первый этаж, где был выход прямо в сад.

Король подошел к окну и отодвинул задернутые атласные шторы. Он посмотрел в окно.

— Скоро рассветет, — заметил он. — Тебе надо уходить, Иветт!

— Все в порядке, — успокоила она его. — Моя карета будет ожидать меня у дворцовой ограды. Что касается слуг, то я уверена, они абсолютно надежны.

— Ты хочешь сказать, — заметил король, — что они помогали тебе и в прошлом в подобных любовных проделках? И поскольку они не пытались тебя шантажировать и не информировали твоего мужа, то, вероятно, не сделают этого и сейчас.

— А почему они должны? — спросила Иветт Гранмон.

— Потому что в ближайшее время, как ты понимаешь, я окажусь в чрезвычайно уязвимом положении.

— Ты чересчур беспокоишься, — возразила графиня. — Вспомни императора! В Париже нет ни одной красивой женщины, которая бы не принимала его в своей собственной постели! Я, по крайней мере, наношу тебе визиты сама.

— За что, конечно, я очень тебе благодарен! — усмехнулся король.

— Позволь мне повторить тебе, — мягко начала Иветт Гранмон, — что у меня нет ни малейшего желания расставаться с тобой, mon cher. Никогда еще ни у одной женщины в мире не было такого восхитительного, неотразимого возлюбленного.

Ее голос звучал очень нежно, и король отвернулся от окна и взглянул на графиню. Она все еще сидела на диване, почти обнаженная, прикрывшись лишь шарфом из прозрачного изумрудно-зеленого газа. Король долго и внимательно смотрел на нее. Графиня тоже не сводила с него глаз.

— О чем ты думаешь? — нарушила молчание Иветт Гранмон.

— Я пытался отгадать, отчего ты так пленительна, Иветт? — ответил он. — Ведь ты — опытная кокетка, неверная жена, и, если не ошибаюсь, твой ум всегда управляет твоим сердцем! И все же в тебе есть что-то, влекущее к тебе столь сильно. Что же это?

— Я знаю ответ на твой вопрос, — улыбнулась графиня. — Тебя пленяет во мне тот неутомимый огонь любви, который горит во мне дни и ночи. И я уверена, то, что могу тебе подарить я, ты никогда не получишь у своей немецко-английской жены.

— Как ты можешь быть в этом уверена? — удивленно воскликнул король, не сводя глаз с ее оживленного лица.

— Немки — строги, бесстрастны и не обладают ни каплей фантазии, — объяснила графиня. — Англичанки же — холодны и очень застенчивы, как по причине своей внешности, так и по причине данного им воспитания. Неужели ты думаешь, что страсть может процветать на столь бесплодной почве?

Король рассмеялся:

— Ты слишком много говоришь об этом, Иветт! Через несколько часов мы сумеем проверить, были ли твои предположения правильными, или королева Виктория оказалась умнее, чем кто-либо из нас мог ожидать!

— Умнее? Что ты подразумеваешь под словом «умнее»? — поинтересовалась графиня. — Или ты предполагаешь, что твоя невеста будет чем-то отличаться от того, что я сейчас описывала? Mon Dieu [9]! Я знаю англичан. Их женщины бесчувственны, абсолютно бесчувственны. Вспомни англичан, приезжающих в Париж. Что они в нем ищут? Развлечений, веселья и удовольствий для плоти, которых они не могут получить у себя дома!

— Возможно, ты права, — добродушно заметил король. — Париж, как все мы хорошо знаем, предоставляет весьма разнообразные, как ты выразилась, «удовольствия для плоти»!

— Что касается тебя, то у тебя нет нужды ездить в Париж, — мягко закончила Иветт Гранмон.

И с этими словами она простерла к королю руки. Но он не сделал к ней ни шагу и не ответил на ее призыв.

— Уже слишком поздно. Тебе нельзя более оставаться здесь, Иветт, — напомнил он. — Отправляйся домой! Ты должна быть не слишком уставшей, чтобы любезно встретить своего мужа!

— Я всегда любезна с Генри, — сердясь, ответила графиня. — Это только англичанки, влюбившись, устраивают мужьям скандалы. Потому что им не хватает ума для того, чтобы оставаться любезными со своими мужьями.

— Я согласен с тобой. Вести себя так — неправильно, — кивнул король. — Поэтому я еще раз повторяю: Иветт, тебе пора возвращаться в посольство.

Со вздохом графиня поднялась с дивана. Спустя минуту, едва завернувшись в свой прозрачный изумрудно-зеленый шарф, она слегка вскрикнула и бросилась к королю. Протянув к нему руки, она обвила его шею и попыталась пригнуть его голову к своему лицу.

— Je t'adore! [10]— страстно прошептала она.

На мгновение ее губы прильнули к его губам. Но король высвободился из ее цепких рук. Графиня, надув губы, принялась собирать свою разбросанную по полу одежду. Когда наконец она надела неглиже, едва прикрывшее ее фигуру, король поднял с кресла длинную мантию из черного соболя и накинул ее графине на плечи. Закутавшись в мантию с головы до ног, графиня накинула поверх растрепанных волос газовый шарф, концы которого спрятала под мантию.

— Когда я увижу тебя снова? — спросила она, и в ее голосе послышались нотки явного беспокойства.

Король пожал плечами, потом почти сухо сказал:

— Разумеется, завтра утром, когда вместе с остальным дипломатическим корпусом будешь встречать принцессу, и днем, во время праздника цветов.

— Ты знаешь, что я имела в виду не это,

— Когда тебе можно будет сюда прийти, я пошлю тебе письмо, как обычно, — ответил король.

— Ты знаешь, как я буду ждать твоего письма, — проговорила она нежным голосом. Затем, помолчав, продолжила: — Конечно, меня гложет ревность! Как бы мне хотелось быть твоей невестой вместо этой иностранки с молочно-белым лицом, не имеющей с тобой ничего общего!

— Моя дорогая Иветт, ты — тоже иностранка.

— Да, но ты только подумай, как много у нас с тобой общего, — с живостью возразила она.