Евгения Давдейл осторожно поднималась по лестнице, ощупывая каждую ступень маленькой изящной ножкой. Она несла чай своей двоюродной бабушке и боялась уронить большой поднос красного дерева.

Бабушка Клорис каждый день спала после обеда. Она распорядилась, чтобы Евгения будила ее ровно в четыре часа. Ее камеристка Бриджит ставила на поднос серебряный чайник, молочник и сахарницу, но нести его с первого этажа на третий, где бабушка Клорис нежилась на большой кровати розового дерева, должна была именно Евгения.

Девушка подошла к комнате, локтем открыла дверь и вошла.

— Это ты, Эугиния?

Бабушка хотела, чтобы ее внучатую племянницу назвали в ее честь. Это желание не было исполнено, и с тех пор старуха притворялась, что не может произнести имя Евгения, которое якобы звучит слишком по-французски.

— Да, тетушка Клорис, это я.

— Ты принесла мне песочное печенье от Фортнама?

— Да, тетушка.

— Отлично. Налей-ка мне чаю.

Евгения взяла серебряный чайник и налила чай.

— Еще что-нибудь?

Тетушка Клорис бросила быстрый взгляд на внучатую племянницу.

— Ты хочешь поскорее ускользнуть?

— Нет, что вы! Просто мама просила меня выпить чаю с ней.

— Ну да, конечно. Тогда ты должна выпить чаю с матерью. — Старуха выглядела недовольной.

Евгения повернулась к двери.

— Эугиния...

— Да, тетушка?

— Можешь взять одно печенье. Поделишься с матерью.

Евгения спустилась по лестнице, держа завернутое в салфетку печенье.

Миссис Давдейл сидела у камина в маленькой гостиной на втором этаже, которую им выделили в этом доме. Koгда дочь вошла в комнату, она подняла голову.

— Что у тебя там, Евгения?

— Песочное печенье. От тетушки Клорис.

— Одно на двоих?

— Мне не хочется, мама.

— Надеюсь, оно от Фортнама?

— Да, мама. Я купила его вчера.

Миссис Давдейл театрально вздохнула.

— До чего я дожила! К моей дочери относятся как к служанке!

— Это не так, мама. Мне нравится ходить в лавку Фортнама.

- Это к делу не относится. Ты с ног сбиваешься, бегая по поручениям этой старухи.

- Но мама, мне это не трудно. Благодаря ей у нас есть дом.

- Дом? Ты называешь это домом? Нам тут дают определенную квоту угля на день, как посудомойкам! Еду мы получаем только порционно, а шерри разбавляют водой. Ты не можешь выйти в общество, потому что старая скряга не хочет раскошелиться и купить тебе пару перчаток!

Евгения ничего не ответила. Она взяла кочергу и пошевелила угли в камине. Маленькие язычки пламени взметнулись за чугунной решеткой.

- Если бы не моя добрая подруга леди Грэнтон, ты бы до сих пор и понятия не имела, что такое высший свет! — горько сетовала миссис Давдейл. — Ты бы не знала, как обращаться к графу, как пользоваться веером или правильно держать вилку.

Евгения сдержала улыбку. Миссис Давдейл, казалось, напрочь забыла, что, строя весьма амбициозные планы по поводу своей дочери, сама прививала Евгении все необходимые в обществе навыки.

Тетушка Клорис хотела им добра, но ее дом был известен чрезмерной скромностью и строгими порядками. Леди Грэнтон часто приглашала их с матерью к чаю, и именно на этих чаепитиях Евгения иногда встречалась с людьми своего возраста.

— Подумать только, когда-то я носила атласные платья и пила чай с маркизом! — продолжала миссис Давдейл. — Когда-то я была хозяйкой в собственном доме, и у меня была служанка и набор медных кастрюль!

Евгений заерзала на стуле. Она знала, что будет дальше. Рассуждения о том, какая привилегированная жизнь была у семьи Давдейл, когда они жили в Ратленде, где мистер Давдейл был главным управляющим в поместье маркиза Бакбери.

Бакбери-Эбби был одним из самых роскошных домов в Ратленде. Первый маркиз был генералом, любимцем короля Генриха VIII, и ему были пожалованы обширные владения на севере, бывшие монастырские земли.

Нынешний маркиз был таким же красивым мужчиной, как и его предок. Очень жаль, что теперь он жил не в Англии, а в имении покойной матери, в Альпах. Но как он мог предпочесть явно продуваемый всеми ветрами замок во французском захолустье красотам Бакбери? Это было выше разумения миссис Давдейл.

— У него в Бакбери была такая жизнь! — с восторгом говорила миссис Давдейл. — Летом приемы на свежем воздухе — катание на лодках по озеру в сумерках, с горящими фонарями. Зимой — огонь поленьев в каминах, сверкающие канделябры, кареты, подъезжающие к парадному входу, гости, балы. На рождественские праздники всегда приглашали слуг. Мы с твоим отцом занимали почетное место за ужином. Маркиз был таким щедрым хозяином! А на последний праздник пригласили и тебя. Ты помнишь?

Евгения протянула ноги к огню. Ее домашние туфли изрядно поизносились и не защищали от холода.

— Я помню, мама.

Как она могла забыть?! Даже если бы мать не напоминала об этом бесконечно, память о Бакбери-Эбби и то Рождество навсегда останутся в ее сердце.

Она, будучи десятилетней девочкой, словно застыла, пораженная видом елки в холле. Наряженное дерево казалось бесконечным и устремлялось куда-то ввысь — до самых хоров. На каждой веточке горела свеча, и красивые елочные шары сверкали веселыми огоньками. А высоко-высоко, на самой верхушке, мерцала серебристая звезда.

Евгения тайком пробралась на хоры и наклонилась над балюстрадой. Теперь верхушка была на уровне ее глаз. Став на цыпочки, девочка протянула руку, чтобы дотянуться до рождественской звезды.

— Что вы здесь делаете, юная леди? — раздался чей-то ласковый голос.

Евгения не сразу узнала маркиза. При виде высокого джентльмена в шитом золотом камзоле и в элегантных белых перчатках у нее перехватило дыхание.

— Я хотела... потрогать звезду, — объяснила она, — проверить, действительно ли она холодная. Тогда я буду знать, что она — настоящая.

Маркиз усмехнулся.

— Мне жаль вас огорчать, но она не настоящая. До настоящих звезд трудно дотянуться. Вам очень повезет, если когда-нибудь найдете упавшую звезду. Нет, эта звезда из серебра. И мне не хотелось бы видеть, как вы упадете, пытаясь дотянуться до нее.

Евгения услышала в его фразе легкое неодобрение.

— О, теперь я даже не буду пытаться, — заверила она маркиза.

— Рад слышать.

Евгения смотрела на него, склонив голову набок.

— В этом костюме вы похожи на принца, — сказала она.

— А вы, мадемуазель, похожи на принцессу, — рассмеялся маркиз.

Евгения действительно выглядела очаровательно. Волосы струились по ее спине до самой талии словно медно-золотистая мантия, а глаза сияли, как большие голубые водяные лилии. На ней было голубое кисейное платье, на ногах — голубые бальные туфельки.

— Спасибо. Это платье особенно красиво смотрится, когда я кружусь. Хотите покажу?

— Да, пожалуйста, — попросил маркиз.

— Евгения, что ты делаешь? — Миссис Давдейл, запыхавшись, поднималась по ступенькам. Увидев пируэты дочери, она потрясенно замерла.

— Ничего, мама.

— Ты кружишься. Это недостойно барышни. Проси прощения у маркиза.

- Но я сначала спросила у него, — запротестовала Евгения.

— Уверяю вас, она действительно спросила разрешения, миссис Давдейл, — подтвердил маркиз, и глаза его весело сверкнули.

Миссис Давдейл взяла дочь за руку, чтобы увести. Но Евгения вырвала руку и подбежала к маркизу.

— Господин маркиз, — выпалила девочка, — когда-нибудь я выйду за вас замуж — только за вас, и ни за кого другого на свете!

— Евгения! — воскликнула миссис Давдейл.

А маркиз смотрел на стоящую перед ним девочку спокойно и серьезно.

— В таком случае, — произнес он, — я обязательно дождусь, пока вы вырастете.

В камине треснуло полено — и этот звук вывел Евгению из задумчивости.

Девушка была непритязательна. Но она прекрасно осознавала разницу между той сценой из ее воспоминаний — в теплом, сверкающем Бакбери — и этой скромной гостиной в Лондоне, с потертыми креслами и штопаными портьерами на окнах.