Она рассказала ему о своей гувернантке, о своей учебе, о своих поездках к родственникам в их загородные имения, о поездках в Бат и Бристоль. Он посмеивался и даже от души хохотал над некоторыми из ее историй.

– Ох, Реджи, – наконец сказала она, – как же чудесно видеть тебя снова. Сегодня я повеселилась больше, чем за все лето.

Едва ли он мог сказать то же самое о себе. Он провел пару недель в Корнуолле у одного особенно веселого школьного приятеля. Он ходил под парусом и плавал в море, взбирался на скалы у моря – только взбирался, верхом скакал по пустошам, играл в крикет и занимался множеством других увлекательных дел.

– Ты придешь снова? – спросил он.

– А ты?

– Я спросил первым, – сказал он. А затем, в порыве великодушия, добавил, – Ладно, первым и отвечу. Да, я приду снова.

– Завтра? – спросила она.

– Возможно, – небрежно ответил он. – Если не будет никаких других дел, если не пойдет дождь, и если мне захочется.

– Ну что ж, а я вообще никогдасюда не приду, – объявила она, потом со злым смехом, закинула ноги на ветку и стала спускаться. Она спускалась так, словно в ее теле не было ни единой косточки. И смеялась, пока не достигла земли.

Реджи, чувствуя себя глупым и недовольным, осторожно двинулся следом за нею. Он спускался намного быстрее, чем если бы был один. Когда его ноги благополучно коснулись земли, он беззвучно и медленно выдохнул.

– Ты должен помочь мне сесть на Пегаса. Если бы здесь была подставка, я бы справилась сама, но ее нет.

Она вернулась к аристократическому высокомерию. Она не просила. Она приказывала.

– Да мисс, как скажете мисс, – ответил он и со смиренным видом дернул себя за чуб.

Она повернула голову, чтобы посмотреть на него.

– Так вот в чем ты изменился, – протянула она. – Это все время сбивало меня с толку. Только что ты снова заговорил со своим любимым акцентом, который имел обыкновение употреблять тогда. До этого ты говорил как все остальные, кого я знаю. На самом деле, помоги мне, иначе я опоздаю.

Его обиду и попытку ответить на оскорбление она пропустила мимо ушей. Все, что она заметила, это то, что он приобрел акцент высшего сословия. Пока она придерживала лошадь, он сложил ладони ковшиком, и она оперлась об них своим маленьким сапожком, так, чтобы он мог подсадить ее. Она была легонькой, как перышко.

Устроившись в дамском седле и забрав поводья в одну руку, она посмотрела на него сверху вниз.

– Реджи, я приеду снова. Может быть, не завтра, но я обязательно приеду.

Она опустила вниз свободную руку и ладошкой скользнула по его щеке.

Глупо, но ему показалось, что щеку словно опалило огнем. Он прижимал к ней ладонь, наблюдая, как она уезжает прочь, эта девочка-тростинка с гордой посадкой. И без шляпки.

– Эй, Анна, – закричал он, схватил шляпку и побежал, чтобы отдать ей. Лакей лакеем.

– О, Реджи, спасибо! – она взяла шляпку и кое-как пристроила ее на своих кудряшках. – А то кто-нибудь мог бы заметить. Ты мой рыцарь в сияющих доспехах.

И она снова поскакала прочь.

Да уж, действительно, рыцарь в сияющих доспехах. Клише. Детский лепет.

Но он чувствовал себя нелепо счастливым.

Реджи и его родителей не пригласили на обед в честь помолвки, хотя для многочисленных родственников Хаверкрофта и избранного круга друзей такой обед в особняке Хаверкрофтов был дан перед балом. Реджи рассказал об этом один его знакомый.

Реджи ничуть не удивился тому, что их проигнорировали. Что, если его мать станет прихлебывать суп, или отец заткнет салфетку за шейный платок? Что, если он десертной ложкой примется за кусок рыбы или начнет резать говядину ножом для масла?

Они были приглашены только на бал, а Хаверкрофт во время ужина должен был провозгласить тост за свою дочь и ее жениха. Они были обязаны также стоять у входа, приветствуя гостей, что было весьма прискорбно для Хаверкрофта, но чего никак нельзя было избежать, не вызвав кривотолков в свете.

Реджи уже бывал на некоторых светских балах. В конце концов, он был воспитан как джентльмен и большинство его друзей принадлежали к высшему сословию. Правда, ни один из этих балов не давался столь великосветскими хозяйками.

Однако, для его родителей это был первый такой бал. Его отец раздулся, как тот самый воздушный шар, наполненный горячим воздухом, что на прошлой неделе запускали в Гайд-парке. В отличие от него, мать нервничала так, что все два дня перед балом не могла ни есть, ни сидеть, ни перестать говорить о нем. Вполне вероятно, что она и не спала.

Отец Реджи отправил ее к модистке с самыми высокими ценами и самым густым французским акцентом на всей Бонд-Стрит, чтобы принарядить в платье цвета королевского пурпура, который ей совсем не шел. А затем и в другие первоклассные лавки для покупки соответствующих аксессуаров – серебряных туфель, серебряного пера в прическу, серебряных перчаток, веера и ридикюля, серебряных цепочек на шею и на запястья и серебряных серег.

– Ма, – улыбнулся Реджи, увидев ее вечером перед балом, – нужно было бы предупредить всех леди, что сегодня вечером им лучше остаться дома. Ты их напрочь затмишь и оставишь далеко позади.

Он склонился над ее рукой, затянутой в перчатку, и поднес ее к губам.

– Я только что сказал то же самое, парень, – сказал его отец, лучась добродушной гордостью и держа голову очень неподвижно и очень прямо, чтобы высокие и острые накрахмаленные кончики воротничка его рубашки не вонзились ему в глаза. – Твоя мать с каждым годом становится все краше.

– Да ну вас с вашими глупостями, – засмеялась та, зазвенев металлом, – Я полагаю, никто меня и не заметит среди этих прекрасных леди. И только надеюсь, что не опозорю тебя, Реджинальд.

– Опозоришь меня? – Он завладел ее второй рукой и крепко сжал обе. Веселье исчезло из его глаз. – У тебя никогда этого не получится, ма, даже если ты будешь стараться. Это я надеюсь, что не опозорил тебя.

Он обнаружил, что вина была тяжелой ношей. Своей расточительностью он причинял матери боль. Он заставлял ее беспокоиться и раньше, и теперь, когда она боялась, что его брак будет несчастлив, даже если и не признавалась в этом.

– Хорошо, Реджинальд. Я немного расстраивалась, когда мне казалось, что ты становишься вертопрахом, ведь раньше ты никогда таким не был. Но я знаю: все, чего я хочу – это вернуть моего сына на путь истинный. Я знаю, что это будет хороший брак. Леди Аннабель прекрасная молодая девушка и вы составите красивую пару. Не так ли, Берни?

Ох уж этот неизменный материнский оптимизм!

Он повинен в сумасбродстве и экстравагантности, безусловно проделавшем заметную дыру даже в огромном состоянии своего отца. А его невеста менее двух недель тому назад сбежала с другим мужчиной, и всем было совершенно ясно, что она продолжила бы с ним свой путь в Шотландию, если бы не быстрая погоня, и если бы тот мужчина не перепугался и не выскочил в окно, бросив ее на произвол судьбы.

Похоже, это судьба. Теперь она обручена с ним.

Он снова поцеловал пухленькую ручку своей матушки.

– Так и будет, Сэйди, – согласился отец, хотя, конечно же, должен был полагать обратное. – Пора ехать.

Реджи увидел, как в глазах матери снова заплескался испуг и улыбнулся ей, прежде чем взять под руку.

– Ма, ты будешь королевой бала.

Его отец последовал за ними к карете. К нему вернулось его обычное после дня помолвки приподнятое состояние духа и прежнее отношение к сыну, словно эта большая удача являлась заслугой Реджи. В какой-то степени, так оно и было. И хотя за возможность заполучить леди Аннабель в невесты для Реджи был заплачен поистине королевский выкуп, это была плата за право наконец-то попасть в светское общество, и особенно в общество графа Хаверкрофта, а это стоило каждой потраченной гинеи.

Этот бал обещает стать настоящей катастрофой, думал Реджи. Придется остерегаться буквально каждого из списка гостей. И, между прочим, ему и его родителям не было предложено добавить в этот список другие имена. Хотя нет, это будет не катастрофа, это будет, скорее, величайшая толчея сезона. Скандал – это то, на чем процветает общество. Скандал притягивает его как мощный магнит.