Гурдже подумал, что Гроазначек, спланированный будто курица лапой, представляет собой некий лабиринт.

В день открытия игр он проснулся в приподнятом настроении, словно не собирался еще только участвовать в первом по-настоящему серьезном соревновании за всю свою жизнь, а уже одержал в нем победу. На завтрак он почти ничего не ел, затем медленно облачился в официальные одеяния, требуемые правилами игры. Это был довольно смешной разномастный комплект — мягкие тапочки, рейтузы, объемистый камзол с закатанными рукавами, которые удерживались подвязками. Но, как новичку, Гурдже полагалась одежда не столь разукрашенная и более сдержанная по цвету.

Пекил прибыл за ним в правительственной наземной машине. По пути верховник не закрывал рта, с воодушевлением рассказывая о каком-то недавнем завоевании империи в дальнем уголке космоса, — славная, по его словам, победа.

Машина неслась по широким улицам, направляясь на окраину города. Там находилось переоборудованное в игровой зал общественное здание, в котором должен был играть Гурдже.

В это утро люди со всего города направлялись на свою первую игру новой серии; здесь можно было увидеть и воодушевленного молодого игрока, которому удалось получить место в играх благодаря государственной лотерее, и самого Никозара. Все эти двенадцать тысяч человек проснулись в тот день, зная, что он может коренным образом и навсегда изменить их жизнь в худшую или лучшую сторону.

Весь город был охвачен лихорадкой азарта — болезнью, которая поражала жителей каждые шесть лет. Гроазначек был переполнен игроками, их свитами, советниками, наставниками из колледжей, родственниками и друзьями, представителями прессы и новостных агентств, делегациями из колоний и доминионов, которые прибыли посмотреть, как определяется будущая история империи.

Несмотря на предыгровую эйфорию, Гурдже обнаружил, что ко времени их прибытия руки у него начали трястись, а когда его провели внутрь, в помещение с высокими белыми стенами и гулким деревянным полом, в животе словно что-то опустилось. Ощущение это отличалось от той взвинченности, какую он испытывал перед большинством игр. Это было что-то иное, более острое, более волнующее и беспокойное, ничуть не похожее ни на что, знакомое прежде.

Несколько сняло напряжение лишь известие о том, что Флер-Имсахо запретили находиться в игровом зале во время игр — он должен был оставаться снаружи. Демонстративные щелчки, гудение, треск, призванные доказать его недоразвитость, оказались недостаточным доказательством для имперских властей, опасавшихся, что он каким-то образом будет помогать Гурдже. Автономника проводили в небольшой павильон неподалеку от зала — дожидаться конца игры вместе с дежурными гвардейцами. Машина громко возмущалась.

Гурдже представили другим девяти участникам игры. Теоретически все они были выбраны случайно. Они довольно доброжелательно приветствовали Гурдже, хотя один, младший имперский жрец, не произнес ни слова, а только кивнул ему.

Сначала они приступили к одной из малых игр — играли стратегическими картами. Гурдже начал очень осторожно, скидывая карты и очки, желая узнать, что на руках у других. Когда это выяснилось, он начал играть как полагается, надеясь, что в спешке не будет выглядеть слишком глупо, но за следующие несколько кругов понял, что остальные все еще не уверены относительно его собственных карт и он единственный из всех играет так, будто игра близится к финалу.

Полагая, что, видимо, упустил что-то, он разыграл еще две разведочные карты, и только после этого жрец начал играть, двигая дело к концовке. Гурдже продолжил игру, и, когда все закончилось к середине дня, оказалось, что он набрал очков больше, чем другие.

— Ну что, пока все неплохо, машина? — сказал Гурдже Флер-Имсахо.

Он сидел за столом, где завтракали игроки, администрация игр и некоторые из наиболее важных зрителей.

— Как скажете, — раздраженно отозвалась машина. — Мне не очень-то видно из той каморки, где я сижу вместе с веселыми солдатами.

— Ну, тогда поверьте на слово — похоже, все довольно неплохо.

— Еще не вечер, Жерно Гурдже. Больше они на такую удочку не попадутся.

— Я знал, что могу рассчитывать на вашу поддержку.

Во второй половине дня они сыграли на двух малых досках серию одиночных игр, которыми определялся ранг игроков в основной игре. Гурдже знал, что неплохо освоил обе доски, и легко победил остальных участников. Расстроило это, казалось, только священника. Последовал еще один перерыв — на обед, куда неофициально заглянул Пекил по дороге из офиса домой. Он выразил приятное удивление успехами Гурдже и перед расставанием даже похлопал его по плечу.

Сессия, состоявшаяся ранним вечером, была чистой формальностью. Администрация игр (любители из местного клуба, возглавляемые одним имперским чиновником) всего лишь сообщила им конфигурацию и порядок игр на следующий день на Доске начал. Как это стало ясно теперь, Гурдже к следующей игре имел уже значительное преимущество.

Сидя на заднем сиденье машины в компании одного Флер-Имсахо, довольный собой, Гурдже разглядывал город, погруженный в фиолетовые сумерки.

— Полагаю, вы отыграли неплохо, — сказал с соседнего сиденья автономник, издавая едва слышное гудение. — На вашем месте я бы сегодня связался с кораблем и обсудил, что делать завтра.

— Неужели?

— Да. Вам понадобится любая возможная помощь. Завтра они все скопом обрушатся на вас — вот увидите. И конечно, вас ждет неминуемое поражение. Если бы кто-нибудь из них оказался в такой ситуации, то договорился бы с одним или несколькими из тех, кто занял места пониже, заключил бы с ними сделку…

— Да, но вы без устали повторяете, что любой из них унизил бы себя, пойдя на сговор со мной. С другой стороны, разве я смогу проиграть с вашей поддержкой и помощью «Фактора»?

Автономник ничего не ответил.

Тем вечером Гурдже связался с кораблем. Флер-Имсахо заявил, что ему скучно, скинул фальшивый корпус, зачернил себе поверхность и, невидимый, унесся в темноту — в городской парк, куда, по его словам, наведывались какие-то ночные птицы.

Гурдже обговорил свои планы с «Фактором сдерживания», однако из-за временной задержки приблизительно в минуту разговор превращался в тягомотину. Все же у корабля нашлись кое-какие неплохие предложения. Гурдже был уверен, что уж на этом уровне он получает от корабля советы гораздо лучше тех, что могут дать его непосредственным противникам их советники, ассистенты и наставники. Возможно, только первая сотня игроков, которых спонсировали и поддерживали ведущие колледжи, могла рассчитывать на такую квалифицированную помощь. Эта мысль приободрила Гурдже, и он, довольный, отправился спать.

Три дня спустя, в конце вечерней игровой сессии, Гурдже посмотрел на Доску начал и понял, что ему грозит отсеивание.

Поначалу все шло хорошо. До этого дня Гурдже был доволен тем, как он расставляет фигуры, и не сомневался, что тоньше других чувствует стратегический баланс игры. Имея позиционное и силовое преимущество, приобретенное на ранних этапах, он не сомневался, что идет к победе и останется в главной серии, где будет играть во втором туре одиночных игр.

Но вот на третье утро он понял, что был слишком уж уверен в себе, что упустил нить игры. То, что прежде казалось серией не связанных между собой ходов большинства других игроков, внезапно превратилось в скоординированную массовую атаку, возглавляемую жрецом. Он запаниковал, и вот теперь разбит. Ему конец.

Жрец подошел к Гурдже, когда игровая сессия закончилась, а Гурдже все еще сидел на своем высоком стуле, разглядывая побоище на доске и спрашивая себя, где ошибка. Верховник спросил, готов ли он признать свое поражение. Такой вопрос принято было задавать, если кто-то из игроков сильно уступал по территории и количеству фигур, — подобный проигрыш считался почетным, в отличие от упрямого сопротивления и отказа признать реальность, что лишь затягивало игру. Гурдже посмотрел на жреца, потом на Флер-Имсахо, которого пускали в зал по окончании игры. Машина слегка покачивалась перед ним, громко жужжала и трещала статикой.