Злодей князь Ишимский сам перестал видеть рейдеров и народ — со всех сторон были лишь пустые рыночные ряды — и словно серебристая жидкость объяла его и понесла вперед. Не под бердышем палача, а только сейчас липкий пот потек по его лбу и спине, ведь путь не кончался и был совсем безлюден. Князю Ишимскому помыслилось даже, что сам он уже преставился и оказался в аду. А не упал обессилевший злодей лишь потому, что невдалеке замаячила худая, даже тщедушная фигура в серой рясе, которая как бы поманила и повела его. Затем серорясый исчез, а бежавший с плахи преступник наткнулся на одного из своих сотоварищей. Верный человек провел князя Ишимского узкими улочками к возку, каковой и вывез осужденного вон из города в бочке из-под пива.

Когда же прошло наваждение у рейдеров, то государственного злодея и след простыл.

Неспокойно президентствовалось теперь Фискалию. После истребления нежити, принявшей вид полковника Остер-Усова, напасти не кончились. Напротив, они сменяли одна другую. Стоило только президенту снарядить выезд из дворца, как случалось происшествие. Хотел внезапно нагрянуть в сенат, чтобы проверить не спят ли бояре с сенаторами на заседаниях, то рушилась на дорогу стена дома или посреди улицы начинала зиять бездонная яма, или же путь густо зарастал деревьями. Собирался проведать коллегию, не играют ли дьяки с клерками в нарды, вместо чтобы скрипеть перьями по бумаги, а на деревянной мостовой весь поезд принимается скользить словно по льду, ино прилипает к ней колесами и копытами, словно клеем была она промазана. А один раз президентский возок застрял в неглубокой навроде лужице, да намертво, и к тому же стал утопать. Пришлось его спешно бросить — и пока президент выбирался, сам едва в оной луже не утонул, еле вывернулся из объятий грязи.

В итоге Фискалий порешил никуда более не ездить и запил горькую в своем дворце, стоящем за крепкой и широкой стеной Детинца. И довольствовался теперь как Папа Танкер на старости лет дебелыми кухарками. Впрочем, и тут коварства не прекратились, а скорее умножились. Развелись во дворце какие-то крысы преогромного размера, иже просачивались в самые мелкие скважины, и ухитрялись харчить людей, особливо сдобных кухонных баб. Опричь того, грызуны сожрали и верховного ревнителя Бурбулия Святоеда, об чем президент, по правде, не шибко сожалел.

Фискалий, лично возглавя дворцовую гвардию, устроил облаву на колдовских тварей вместе со своим демонометром и демонобоем. Взламывал президент полы и стены, открывал самые темные подвалы и погребы, спускался, не радея о животе своем, в самые глубокие подземелья. Попадались пока навстречу только дьявольские крысы, каковые тут же истреблялись жезлом-демонобоем. Наконец, в самом дальнем углу самого большого подземелья (что располагалось под Поварской башней, где готовился харч для всего двора), встретился президенту крысиный король, идеальная крыса. Монстр будто состоял из множества сросшихся тварей. Вдобавок, новые и новые крысы то и дело отпочковывались от поганого многоглавца. Глазок демонометра не только красным светился, но и показывал «Преднастоящее: + 1 сек.».

Президент с гвардейцами, не спужавшись, свирепо бросился в бой. И рубили они крыс мечами да секирами, и гвоздили палицами, и жгли факелами. А самое главное — Фискалий хоробро и умело орудовал демонобоем, замыкая крысодракона в уничтожительное пушистое облако. И замкнул — многочленное чудище ревело, как будто силилось что-то сказать, судорожно дергалось, разделялось и вновь соединялось, меняло облики, обращалось в клубок змей и коркодилов, в стайку обольстительных девиц, в собрание почтенных старцев, но Фискалий не выпускал адскую нечисть из своих мощных уз. Он умело совмещал прицел демонобоя с его целеуказателем и нажимал на кнопку с волшебной надписью «Стереть».

Но прежде чем исчезнуть, крысиный король промолвил:

— Не врага, а друга ты лишил ты телесной оболочки, ведь я — посланец дружественного Технокома. А враг остался рядом с тобой. Вряд ли я еще сумею помочь тебе, господин последний президент.

Фискалий, не смутившись, вопросил:

— Если ты друг, то зачем сшамал Бурбулия и столько невинных, так сказать, кухонных баб?

— Такова моя жизнедеятельность, моему тела нужна легкоусваиваемая организационная энергия. К тому же все, кого я употребил, имел внутри гнездовья X-структур.

Президент не поверил такому признанию и додавил уничтожительную кнопку.

И вот брань закончилась — крысодракон и его подданные превратились в шевелящиеся завитушки, затем в серебристый туман, иже растаял полоска за полоской, узор за узором.

Президент даже пожалел, что нету рядышком какого-нибудь летописца, а еще лучше писателя-повествователя, который анонимно сочинил бы повесть «Об убиении окаянного чудовища благоверным Фискалием». Однако насколько он мог припомнить, последнего повествователя сожрали собаки во время охоты, а трое придворных писателей скончались один за другим от обжорства, пьянства и любовных излишеств еще в прошлом годе.

Опосля немеркнущих подвигов президент хорошо попарился в баньке, попользовался криворожими свинарками, числом двенадцать. И порадовался Фискалий, что превзошел Папу Танкера, но и погоревал, что подобные вещи нельзя занести в летопись. Эх, хорошо бы принять религию вуду, в которой приветствуются половые подвиги.

Выпив жбан вина, доставленного, минуя всех пиратов, скоростным парусником из Бордосского Эмирата, президент, наконец, угомонился и улегся почивать на перины из лебяжьего пуха.

Но всю ночь напролет Фискалию казалось, что кто-то давит ему на грудь и проснулся он с ранья — дремы не было ни в одном глазу, лишь сухость во рту, колочение сердца и тягость с пучением в кишках. «Переупражнялся я вчера на радостях, — невесело подумалось президенту, — увы, нет счастья в жизни.»

Он окликнул постельничего слугу, тот не отозвался; ударил в колоколец, караульный гвардеец не явился.

— Ну, я им покажу, — шептал президент, опуская ноги в собольи чувяки, — свиньям скормлю.

Фискалий выбежал из спальни и споткнулся об постельничего, который, как и положено, дрых у порога. Вернее не споткнулся, а вляпался. В свете масляной лампы было видно, что верный слуга лопнул посреди, по краям длинной раны бахромой свисали серебристые нити, более того они шевелились, как и содержимое живота. Президент с проклятием вернулся в спальню, схватил демонометр и демонобой, уничтожил рваную куклу, в которую превратился его верный слуга, и выскочил из покоев в коридор. Двое дворцовых гвардейцев, как и надлежало, стояли на страже по обе стороны от резных позолоченных дверей. Вернее не стояли, а висели на серебряных нитях, уходящих куда-то вверх. Те еще сокращались и удлинялись, отчего воины немного шевелились. Президент разорвал одну из нитей и дернул на себя. Она потянулась из гвардейца, как из тряпичной куклы. Фискалий отпустил нить, но она продолжала вылезать, а следом полезли и другие. Через минуту от верного воина остался на память лишь какой-то веретенообразный остов.

Фискалий с захолодевшим сердцем кинулся бежать по дворцу, призывая на помощь живых людей. Но к нему приближались люди неживые, нелюди недышащие, с синими лицами: то полковник Остер-Ухов, то мэрин Общак, то президентша, то другие упокойники. Жезл демонобоя изничтожал нечисть, но валом валила новая и новая. Уже нитки словно черви поползли из стен, потолка, пола, кои вскорости стали походить на полуистлевшую рваную ткань. Дворец расплетался и распадался, как гнилой саван…

«Я тебе не дамся, ты не поглотишь меня, не примешь мой облик и не станешь править от моего имени. В Пороховую башню!»- собрав последние остатки президентской гордости, решил залитый потом Фискалий.

Когда он бежал по мостику, ведущему в башню, ноги его вязли, оскальзывались и запутывались в нитях, которые свисали космами, напоминая бороду великана. Но президент непримиримо орудовал демонобоем, расчищая себе дорогу.

Мостик разлетелся, едва Фискалий добрался до башни. Однако бронзовая дверь оказалась заперта на крепкий замок, а ключей президент не захватил, раньше не до них было.