Увы, характер отца не располагал к такого рода беседам.

На кухне, увидев в моих глазах слезы, мать посмотрела угрюмо.

— Ты никак не можешь сдержаться и не раскрывать свой противный рот, — сказала она холодным, под стать выражению глаз, тоном. — Что-то я не вижу на твоем лице готовности сказать отцу спасибо за то, что он позволил тебе посещать одну из лучших школ. Он дал тебе возможность стать образованной, возможность, которой 38 СампяШарпфф не было у твоей матери. В благодарность ты должна слушать его и делать все, чтобы выполнить его заветное желание — готовить себя к роли респектабельной замужней женщины. Глаза открой, мерзавка! Теперь из-за тебя отец будет отыгрываться на мне.

В который раз мать возлагала на меня ответственность за свои беды, но в полной мере я осознала это лишь много лет спустя. Мысль, что отец бил мать за ее «промахи» в моем воспитании, заставляла меня страдать. Как бы там ни было, я любила ее и не желала ей зла.

— Что я должна сделать, чтобы папа на тебя не сердился?

— Раньше надо было думать и не перечить отцу! Теперь поздно, глупость сделана! Прочь с моих глаз, дрянь!

Я не хочу тебя видеть. Будь проклят тот день, когда я родила тебя на свет!

Пристыженная и опустошенная, я вернулась в комнату, где мне совершенно нечего было делать. Мне просто хотелось умереть. Что хорошего ожидать от будущего? Ничего. Абсолютно ничего. Единственная отрада — школьные подруги, но и с ними меня скоро разлучат.

В комнату вошли Фарид с Камелем — старший и младший братья.

— Хочешь, я поговорю с отцом? — предложил Фарид с сочувствием.

Но я боялась, что так он только навредит, и попросила не делать этого.

— Хотел бы я навсегда распрощаться со школой, — мечтательно сказал Камель.

— Не плачь, сестренка. Все образуется, вот увидишь, — добавил Фарид.

Он редко разговаривал со мной, поэтому его слова немного подбодрили меня. v

— Не понимаю я отца, — удивлялся он. — Ему ли не знать, что добиться успеха могут только образованные люди!

— Ерунда! — возразил Камель. — Папа почти не ходил в школу, но он очень богат.

— Да, богат, но он не может без посторонней помощи читать свои бумаги.

Я была согласна с ним, но все же решила прекратить спор, потому что нас могли услышать. Братья отправились в свои комнаты, и я снова осталась одна со своим горем.

Я пыталась представить реакцию родителей на мою смерть.

Не уверена, что моя мать заплакала бы, а отец пожалел бы о своих поступках. Скорее наоборот: они были бы счастливы избавиться от меня, источника постоянной заботы.

Тяжелым камнем я висела на шее у родителей, поэтому они так спешили выдать меня замуж. Сами собой мысли переключились на моего будущего мужа: «Вот если бы им оказался тот молодой человек…»

На следующее утро во время одевания мать сказала, что раз уж со школой скоро будет покончено, мне не нужно больше носить бандаж и стягивать грудь.

— Выходить из дома ты не будешь, поэтому никто из посторонних не увидит, что ты стала женщиной. Даже твой отец, — когда поймет это, не станет сердиться. Ты будешь сидеть дома до самого замужества, значит, и риска никакого.

Подруги с нетерпением ждали меня в школе. Они хотели обсудить учебное заведение, которое будут посещать в следующем году. Рашиду и Набилу записали в колледж Святой Женевьевы — солидное заведение с хорошей репутацией для лучших учеников из богатых семей.

— Надеемся, Самия, что ты тоже будешь там учиться.

Втроем мы станем друзьями на всю жизнь, — воскликнула Рашида взволнованно.

— Мне очень жаль, но я не смогу учиться вместе с вами в «Святой Женевьеве», — грустно сказала я.

— Но почему? — удивилась Набила.

— Отец не хочет, чтобы я училась дальше.

— Но ты успеваешь гораздо лучше нас!

— Родители считают, что с меня достаточно.

Многие состоятельные родители в Алжире забирают дочерей из школы, полагая, что обучение письму и чтению — не самое главное в жизни. «Для благочестивой мусульманки существует три священных места: родительский дом, дом мужа и могила, — любила повторять мать. — А умение писать и читать им ни к чему!»

— Что же ты будешь делать? — со слезами на глазах спросила Набила.

— По воле отца буду сидеть дома в ожидании замужества.

— Замужества! Почему? Ты еще слишком молода для этого!

— Набила, твои родители уже говорили с тобой о свадьбе?

— Ну да. Только сначала я должна получить полное образование.

— И я, — добавила Рашида.

— Почему же это происходит только со мной? Почему я должна вас покидать? Вы лучшее, что есть в моей жизни!

И мы заплакали. Проходившая мимо директриса поинтересовалась причиной наших слез.

— Отец Самии забирает ее из школы. Она будет сидеть дома, — рыдая, ответили подруги.

— Странно. Он показался мне вполне рассудительным человеком. Самия, хочешь, я поговорю с твоим отцом?

Я попросила не говорить ему ничего, потому что это могло только ухудшить мое положение. После обеда я грустно обняла подруг. Казалось, весь мир восстал против меня. Это было несправедливо. Я завидовала подругам и радовалась, что им выпала другая, не такая, как у меня, судьба.

Как всегда, на выходе из школы меня ждал шофер.

Заметив, что у меня красные глаза, он спросил участливо:

— Ты плакала?

— Нет. Что-то в глаз попало… У вас есть дети?

— У меня три дочери. Двадцати, семнадцати и двенадцати лет.

— Двадцати лет? Она замужем?

— Еще нет.

— Еще нет? Почему?

— Она учится. Мы небогаты. Поэтому я хочу, чтобы мои дети могли рассчитывать на собственные силы. Сейчас трудные времена.

Я все бы отдала за то, чтобы мой отец рассуждал, как этот человек. Его дочери могли спокойно жить, а не пребывать ежеминутно в страхе.

— Им очень повезло с отцом.

— И тебе тоже, моя дорогая. Иметь такого отца, как господин Шарифф!

— Да, я знаю, — пробормотала я.

Вернувшись домой, я думала о словах шофера. Он сказал «моя дорогая». Впервые кто-то назвал меня так.

Очень часто я задавала себе одни и те же вопросы: «Чем руководствуется Всевышний, отдавая ребенка тем или иным родителям? Может, это зависит от характера ребенка? Может, он думает, что этот ребенок заслуживает большего счастья, а тот нет?» Я искренне хотела разобраться в происходящем со мной, но, как ни ломала голову, не могла найти ответа.

Глядя на свою сестричку, эту кроху, я спрашивала себя, какое будущее уготовано ей. Родители казались Такими бессердечными по отношению к этому хрупкому созданию! Когда она падала или просто ударялась, мать даже бровью не вела, чтобы успокоить малышку и посмотреть, насколько серьезно та ушиблась. Всегда спешила я. Мы должны были держаться друг друга — две девушки-мусульманки из одной семьи.

На прощание я решила что-нибудь подарить подругам.

Собираясь в последний раз в школу, я выбрала две самые любимые грампластинки, чтобы вручить подругам на память о себе, но на выходе отец остановил меня.

— Куда ты идешь с пластинками? — спросил он, схватив меня за руку.

— В школу, — испуганно выпалила я.

— Значит, в школу. У вас в школе теперь танцуют? — язвительно спросил он.

Я отрицательно помотала головой.

Два раза больно стиснув мне предплечье, он велел возвращаться в комнату и ждать. Я подчинилась и, заливаясь слезами, ожидала, каким будет приговор. Я не понимала, за что меня накажут ив чем моя вина. Пришел отец с длинной палкой, специально предназначенной для наказаний.

Палка или ремень — это единственное, что я могла выбирать. Я умоляла его не бить меня, обещая быть послушной и навсегда забыть о музыке. Но все было напрасно.

— Комедиантка! Единственное, что ты умеешь, так это разыгрывать спектакли, — ревел он. — В последний раз спрашиваю: ремень или палка?! Дрожа от страха, я указала пальцем на ремень его брюк, и он сильно ударил меня с дюжину раз. Казалось, он по43 лучает от этого удовольствие. Затем он разбил пластинки и вышел, громко хлопнув дверью. Я услышала, как он крикнул матери: