— Что ж, я научил тебя всему, что ты знаешь, поэтому колонка должна быть отличной, — замечает Джош и смеется.

Тиффани присоединяется к нему.

Шлюха. Я через силу улыбаюсь и заказываю еще одну водку с содовой.

На обратном пути я прошла на каблуках рекордные сорок семь кварталов, заглушая боль в ногах сценами ужина, которые не переставая прокручивала в голове. Еще я проигрывала возможные способы, какими Джош делал предложение Тиффани. Я представляла себе Центральный парк осенью. «Плазу». Отдых на Гавайях. Быть может, постель воскресным утром? Не могу решить, что больнее — мои фантазии или реальность, о которой я слишком боялась спросить за ужином, чтобы не вернуть съеденного мною восьмифунтового омара прямиком на стол.

Я вхожу в наш дом и поднимаюсь на лифте на тридцать четвертый этаж. Это был длинный, длинный день. Я отпираю дверь в квартиру и с облегчением слышу приветливую тишину. За это я должна быть благодарна нынешнему Дню благодарения.

Я тихо снимаю туфли и иду в свою комнату. Последний раз ее ремонтировали, когда мне было девять лет. Мама велела мне выбрать ткани, подходящие для большой девочки. Я остановила свой выбор на розовых и фиолетовых цветах на фоне мятной зелени и на шторах с рюшами. Несмотря на отвратительный результат, в этой спальне многое случилось за прошедшие годы — и хорошее, и плохое.

Насчет Джоша я поплачусь маме завтра. Она сумасшедшая, но, как и у любой матери, ее сердце разбивалось несколько раз. Может, она даже откажется от соевых крекеров и позволит мне съесть сырный пирог. Весь, целиком.

Я забираюсь в свою узкую кровать и достаю с полки домашний экземпляр «Анны Карениной». Правило номер один: имей «Анну» под рукой, где бы ты нежила.

«Теперь он испытывал чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, спокойно прошедший над пропастью по мосту и вдруг увидавший, что этот мост разобран и что там пучина. Пучина эта была — сама жизнь, мост — та искусственная жизнь, которую прожил Алексей Александрович. Ему в первый раз пришли вопросы о возможности для его жены полюбить кого-нибудь другого, и он ужаснулся пред этим».

Слова выпрыгивают со страницы, словно написанные специально для меня. Джош, любящий другую, — эта мысль почти невыносима. Однако Алексей оказывается в еще более катастрофической, чем моя, ситуации. Мысли о нем и, конечно, о себе вызывают у меня поток истерических слез. Я зарываюсь с головой в подушку и вдыхаю запах дома. Постельное белье действительно пахнет чудесно, когда его стирают раз в неделю.

Сквозь слезы я слышу телефонный звонок. Снимаю трубку на ночном столике.

— Алло? — шмыгая носом, говорю я.

— Привет, Хло, это Мелвин. Как дела?

Кто говорит, что с девушкой не может произойти все в один день?

— Мелвин, — всхлипываю я, — сейчас не самый удачный момент для разговора.

— Что-то случилось? — с неподдельным участием спрашивает он. — Кстати, колонка о «Гарварде−Йеле» вышла просто отличная. Мне понравилось.

— Спасибо, — тихо отвечаю я, меня так и подмывает изобразить помехи и повесить трубку.

— Как насчет того, чтобы вместе поужинать? Вечер вдвоем поднимет тебе настроение.

— Нет.

— Ну, Хлоя. Дай же парню возможность отблагодарить тебя за работу в этом году.

Как можно ответить отказом на такие слова? Кроме того, мне, возможно, не помешает отвлечься от Джоша. Плюс к тому одну десятую времени Мелвин будет меня развлекать.

— Ну… — колеблюсь я.

— Прекрасно! В пятницу вечером подойдет? В «Кофи-шоп»?

Пятница весьма далека от оптимального срока, потому что целую неделю мне предстоит прожить в страхе перед этим свиданием. Я что-то мычу в ответ.

— Фантастика! Тогда увидимся.

Он дает отбой.

Я засыпаю с трубкой в руке и с «Анной» под головой вместо подушки. Жалкое зрелище.

Мое свидание с Мелвином стало катастрофой, подлежащей обязательной сертификации. Точнее, технически оно еще не закончилось, так как в настоящий момент я стою на улице у «Кофи-шопа», кипя гневом и заполняя легкие дымом.

Вероятно, нужно начать с самого начала. «Кофи-шоп» — это ресторан на Юнион-сквер, в котором подают непомерно дорогой салат-латук и гамбургеры, сдобренные гуакамоле [23]и сыром бри.

Кроме того, для приема в «Кофи-шоп» на работу необходимо, по-видимому, быть: а) честолюбивой моделью; б) честолюбивой актрисой; в) бродягой весом в 110 фунтов или г) студентом Нью-Йоркского университета, который считает, что он живет в Нью-Йорке с рождения (читай: все население кампуса). Со своими ста двадцатью фунтами я — чудовищный тяжеловес. Меня посадили в отдельную кабинку с металлическим ограждением.

С самого начала все пошло наперекосяк. Я появилась с обычным для меня пятнадцатиминутным опозданием. Тому было несколько причин. Во-первых, я пребываю в заблуждении, что общественным транспортом в Нью-Йорке можно добраться куда угодно за четыре минуты. Это совсем не так. Во-вторых, мне совсем не нравится выступать в роли человека, который ждет другого человека. У меня появляется потребность в несоразмерной компенсации за пребывание в одиночестве, что выражается в высшей степени нездоровой привычке прикуривать одну сигарету от другой, выпивать по четыре порции спиртного (если в заведении есть бар) или пытаться заводить знакомства в перерывах между навязчивым поглядыванием на часы. Таким образом, если я прихожу рано, то ко времени появления моего друга я уже вся пропахла табачным дымом, пьяна и подружилась с двадцативосьмилетним студентом из Манхэтгенского общественного колледжа, к тому же еще и активным донором спермы.

Очень неприятно, что Мелвин появился даже позже меня. К тому же, пока я пребывала в нетерпении, пышногрудая блондинка официантка стреляла накрашенными глазами в сторону парня в баре, которого я пыталась подбить.

Она получила номер его телефона, а я — водку с содовой за пятнадцать баксов.

Мелвин наконец-то соизволил осчастливить меня своим присутствием, опоздав ровно на двадцать семь минут. Он вошел, разговаривая по сотовому. Это невежливо. Я даже не знала, что у Мелвина есть телефонные номера других людей.

Официантка принесла меню, и когда она, клацая каблучками, проплывала мимо нашего столика в облаке духов «Шанель», Мелвин взглядом прожег в ее заднице дырки.

Мы сделали заказ и принялись болтать. Мелвин никогда не был особенно разговорчивым, но у меня уж точно нет проблем в общении с ним. Оказалось, однако, что Мелвин-на-Свидании и Мелвин-Герпес — два абсолютно разных человека. Мелвин-на-Свидании не умолкая говорил о парне, которого считал потрясающим, красивым, веселым и талантливым, — то есть о себе. Он заливался, словно был представителем акционерного общества и предлагал мне купить акции. Нет нужды говорить, что я не стала этого делать.

Я не могла вставить ни слова — необычная ситуация, так как обычно он умеет слушать.

Наконец принесли наш заказ, и я занялась определением количественного соотношения кетчупа и жареной картошки. Остановилась на «два раза макаю, один раз кусаю» под монолог Мелвина на его вторую любимую тему — секс.

Я удивилась, узнав, что Мелвин убедил кого-то переспать с ним. Но, по его словам, это ему удалось (один раз). Вторым сюрпризом стал принесенный Мелвином список (я не шучу) вопросов, касающихся секса, которые он собирался задать мне. Это правда, я веду секс-колонку, но у меня есть и другие интересы. Уж кто-кто, а Мелвин должен бы это знать, поскольку я терплю его с девятого класса. Тщательно пронумерованные вопросы Мелвин аккуратно записал в блокноте, который стащил во время своей изнурительной летней практики в компании «Голдман».

Каков средний размер пенисов, с которыми вам приходилось иметь дело!

С самым серьезным видом я ответила: — Длиной примерно со столешницу.

Ваше отношение к ароматизированным любрикантам? Наручникам?

В каком самом непривычном месте вы этим занимались?

Я извинилась и ушла в туалет, размышляя, в каком самом непривычном месте я могла бы совершить убийство, но, взяв себя в руки, решила заплатить по счету и бежать — в смысле, уйти.