– Кто там? – раздраженно спросил Толстый Томас. – Это что еще за шутки?

Он бросил на юнгу суровый взгляд, и Кит послушно приоткрыл дверь; как мальчик и подозревал, за ней не было ни души. Случайно опустив взгляд, он увидел у самого порога нечто интересное – пять плоских ракушек, нанизанных на кожаный ремешок так, что их цвета чередовались. Розовый, черный, снова розовый… Подобрав забавную безделушку, юнга отправился мыть тарелки, насвистывая веселую мелодию и больше не обращая внимания на ворчание Толстого Томаса.

Тень, отлепившись от переборки, продолжила свое путешествие по кораблю.

В ту ночь на «Нимфе» осталось лишь одно помещение, где она не побывала, – каюта капитана. Тень постояла некоторое время возле двери, прислушиваясь к доносившимся изнутри звукам – шаги, скрип ножек стула, снова шаги, звяканье и бульканье льющегося в стакан рома. Тень слушала и улыбалась, ее огромные глаза блестели в темноте.

Под утро она скрылась в трюме, затаившись до следующей ночи.

Поскольку охота за сокровищами временно прекратилась, Фрэнсису Холфорду надлежало вернуться к насущным делам, важнейшим из которых было исполнение договора, заключенного месяц назад с одним из самых опасных пиратов Вест-Индии – Эдвардом Тэтчем по прозвищу Чернобородый. В условленный день «Нимфа» должна была встретиться возле острова Большой Кайман с кораблем Чернобородого под названием «Немезида». Их дальнейший путь лежал к самому крупному порту Южной Каролины, Чарльз-Тауну, чье богатство притягивало морских разбойников всех мастей.

Холфорд рассчитывал, что «Нимфа» успеет добраться до места встречи в срок, даже принимая во внимание стоянку у Ведьминого острова. Однако уже на следующий день после того, как бриг снялся с якоря, стало ясно, что в его расчеты вкралась ошибка: на море вновь, как и накануне вечером, наступил штиль. Паруса брига обвисли, и «Нимфа» остановилась посреди бескрайнего океана.

До полудня Холфорд не беспокоился, но потом его стали терзать тревожные предчувствия. Что, если штиль продлится несколько дней? В этих широтах такое случалось. Он обещал Чернобородому не опаздывать, а характер Тэтча давно уже стал притчей во языцех: тех, кто осмелился его обмануть или подвести, пират наказывал с дьявольской жестокостью. До сих пор, правда, это распространялось лишь на подчиненных и пленников, но Холфорду очень не хотелось стать исключением из правила.

Не только он опасался, что «Нимфа» не успеет прибыть к Большому Кайману вовремя. Рэнсом тоже ходил мрачный и от любого неосторожного слова взрывался, так и норовя сорвать злость на ком-нибудь. Кит, чтобы не испытывать судьбу, старался не показывать носа из камбуза. Однако один раз мальчишке все же не повезло: отправившись за водой к бочкам, стоявшим в трюме, он носом к носу столкнулся с Рэнсомом на трапе и чуть было не упал, потеряв равновесие.

– Стоять! – Квартирмейстер схватил его за шиворот, помог удержаться на ногах, а потом отвесил хороший подзатыльник. – Парень, ты пьян? Если нет, то почему шатаешься?

– Простите, сэр, – пробормотал юнга, потирая голову. – Я нечаянно.

– Нечаянно ты можешь только… – Рэнсом осекся, изумленно уставившись на ремень с ракушками, который мальчик нацепил на руку. – Это что такое? Откуда ты взял эту штуковину?..

Юнга честно рассказал, что нашел ее на полу возле камбуза, но не стал уточнять, какие обстоятельства этому предшествовали. Квартирмейстер заставил его снять украшение и отпустил, хотя Кит уже готовился получить взбучку.

Холфорд, увидев очередной амулет ведьмы с острова, болезненно поморщился и тут же нашел разумное объяснение:

– Кто-то из наших подобрал его, – предположил он. – А потом уронил.

Квартирмейстер вопросительно поднял брови:

– Ты бы подобрал, Фрэнсис, после всего, что мы там видели?

– Не знаю! – раздраженно бросил Холфорд. – Сообщи мне, если найдешь что-нибудь еще в этом роде, а я пока подумаю.

Он не был уверен, что на этом все закончится. И действительно, уже через час нашлись еще два амулета, причем в таких местах, где вряд ли кто-то мог обронить их случайно. Один ремешок с пучком перьев висел на кормовом фонаре, а другой был прицеплен к кабестану, с помощью которого поднимали якорь. Допрос, устроенный Рэнсомом, привел к тому, что вскоре пираты поняли: на «Нимфе» происходят странные вещи! И поскольку легенду об острове Ведьмы знали все, моряков охватило тревожное предчувствие.

На горизонте показалось облачко – сначала одно, затем откуда ни возьмись выросли еще три. Подул норд-вест, крепчавший с каждой минутой, а на волнах появились белые барашки. Начинался шторм, и на «Нимфе» все пришло в движение. На ближайшие несколько часов пиратам предстояло забыть обо всем, кроме борьбы за свой корабль и свои жизни. Холфорд даже немного обрадовался шторму, словно тот мог смыть неудачи и ошибки последних месяцев.

Но вышло наоборот: когда буря утихла, оказалось, что грот-мачта «Нимфы» треснула. Поломка была несерьезной, и все-таки из-за нее бриг сильно замедлил ход, что делало угрозу опоздания еще более реальной, чем раньше. Понаблюдав какое-то время за работой корабельного плотника и его подручных, Холфорд вдруг почувствовал, что его трясет от холода. А ведь солнце светило так же ярко, как и перед штормом…

Он посмотрел на свои руки и увидел, что они дрожат.

Холфорд скрывал свое состояние еще трое суток и признался во всем Рэнсому, только когда стало совсем невмоготу. Таинственный попутчик все это время не знал отдыха: еще семь связок из перьев, косточек и раковин обнаружились в разных местах, и с каждым новым амулетом пираты мрачнели все сильнее. Молодой Мэтью Уотсон, отстоявший ночную вахту, клялся потом, что видел идущую по волнам женщину с длинными распущенными волосами, которые развевались по ветру, как пряди паутины.

Над Мэтью даже не пытались шутить, потому что втайне многие верили, что у событий последних дней нет и не может быть иного объяснения, чем колдовство. Как-то утром прямо возле штурвала нашлась даже глиняная индейская трубка, чей хозяин так и остался неизвестным. Рэнсом рвал и метал; он устроил обыск, хотя сам точно не знал, ищет ли ведьму или шутника, который мастерит все эти штуки; он стал подозрительно поглядывать на индейца Бена, но метис был, как всегда, невозмутим, и догадки квартирмейстера о его возможной причастности к происходящему не подтвердились.

У капитана не было сил следить за всеми этими удивительными событиями. Его бросало то в жар, то в холод; руки так дрожали, что он не мог удержать стакана, не пролив при этом половины содержимого. Однако хуже всего был смех – тот самый смех ведьмы, что раздавался на проклятом острове. Пират слышал его в шуме ветра, в скрипе корпуса и мачт, а еще иногда смех раздавался в его каюте, причем в совершенной пустоте.

– Дай руку, – попросил Рэнсом, выслушав сбивчивый рассказ капитана.

Холфорд, немного удивленный такой просьбой, повиновался – и через секунду обнаружилось, что он не может пожать ладонь квартирмейстера. Пальцы не слушались, не желали сгибаться, а саму руку и немногим позже все тело охватила странная слабость.

– Что со мной такое? – спросил Холфорд, стуча зубами от холода. – Я умираю?..

Рэнсом вместо ответа позвал юнгу и велел привести врача. Коул, вопреки обыкновению, оказался трезв. Так, Холфорду показалось сначала, что это была удача, но вскоре выяснилось, что старый доктор, даже не будучи пьян, не способен разобраться в симптомах, которые не похожи на то, с чем ему уже приходилось сталкиваться за годы морской жизни. Раны, колотые и резаные, ампутация конечностей, даже трепанация черепа – с этим он мог справиться, но желтая лихорадка и ей подобные хвори, вызванные невидимыми причинами, повергали доктора в отчаяние. Он приложил черную трубку стетоскопа к груди Холфорда, долго прислушивался к хрипам в его легких, вздыхал. На его бледном, похожем на непропеченный блин лице застыло выражение покорности и страха. В конце концов, капитану это надоело; он приказал Коулу сделать хоть что-нибудь – и хирург не нашел ничего лучше, как отворить ему жилу и пустить кровь.