— Нет, я очень хотел иметь нормальную семью, — горячо произнес Мак.

— О, я не сомневаюсь, что ты этого хотел, но как часто тебе пришлось бы бросать все и спешить на ближайший авиарейс в какую-нибудь горячую точку планеты? Кто бы тогда занимался ребенком.? Ты охотник за фотографиями. Иногда ты месяцами не возвращаешься из командировок. Ты не бросил это ради меня, не бросил бы и ради ребенка.

— Ради тебя я готов на все, Джорджия, — вспыхнув, заявил Мак.

— На все, кроме компромисса, — уточнила Джорджия.

— Я что, по-твоему, должен отказаться от своей работы? — со злостью спросил Мак.

— Разве ты не уговаривал меня бросить мою? — напомнила Джорджия. — Значит, твоя карьера более важна, чем моя?

— Нет. Я просто хотел… — Мак не смог найти подходящих слов. — Что еще я мог сделать? Я фотограф!

— Тебе совсем не обязательно ездить в длительные командировки. Фотографировать можно и здесь. Но ты же Маккензи Хендерсон! Известный военный фотограф! В своей жизни ты ничего не хотел менять. Менять должна была только я. — Голос Джорджии задрожал. Она помолчала минуту, потом с трудом договорила: — Я поняла, что в Аскерби Тоби будет лучше. Я перестала сопротивляться судьбе. Так надо. Тоби нужна стабильность, а мне нужна забота.

— И при чем здесь Джеффри? — Мак не сумел скрыть враждебности.

— Вообще-то мне никто не нужен, — сказала Джорджия, опуская бокал на стол. — Но Джеффри ясно дал мне понять, что он всегда придет на помощь, если она мне понадобится. Конечно, наши отношения нельзя назвать влюбленностью, но Джеффри предложил мне надежность, преданность и дружбу. Это дорогого стоит. Вот почему я прошу тебя о разводе, Мак. Я испытала с тобой восторг страстного увлечения, я жила на пределе возможного. — Джорджия попыталась улыбнуться. — Такая любовь бывает только один раз в жизни. Но сейчас я хочу другого. Я хочу спокойствия. Я устала решать все сама. Мне нужно, чтобы рядом был надежный друг.

— И ты думаешь, что Джеффри сможет быть им? — с презрением спросил Мак.

— Иногда Джеффри бывает слишком скованным, но он человек порядочный. Он станет надежным мужем для меня и добрым отцом для Тоби.

— Но он не сможет сделать тебя счастливой, — в отчаянии сказал Мак.

Джорджия резко встала со стула и начала собирать грязные тарелки.

— Мак, ты меня больше не знаешь. Я очень изменилась за последние четыре года.

— Не очень, — возразил Мак.

— Ты не имеешь права вот так запросто вваливаться в мою жизнь после всего, что было, и говорить со мной о счастье, — раздраженно сказала Джорджия, с шумом бросая ложки в блюдо из-под пудинга. — Почему ты решил, что знаешь о том, что мне нужно? Только потому, что Джеффри кажется тебе скучным? Но это еще не значит, что мне с ним скучно!

— Я не говорил, что он скучный, — поправил ее Мак. — Хотя так оно и есть. Я говорю, что он не то, что тебе нужно. Ты не сможешь быть счастлива с человеком, который тебя не понимает.

— Это твое личное мнение, — с сарказмом сказала Джорджия.

— Да, это мое личное мнение. — Мак снова проигнорировал ее намек.

— Я знакома с Джеффри уже много лет, — хлопнув крышкой пластиковой упаковки с кремом, заявила Джорджия.

— Он по-прежнему относится к тебе как к школьной подруге. Он понятия не имеет о том, где ты уже побывала, что испытала, чего достигла. Он не знает, отчего ты смеешься, отчего плачешь.

— Ты тоже не знаешь! — глаза Джорджии вспыхнули гневом. — Тебе только кажется, что ты знаешь. Все относятся ко мне как к приятной, разумной, может быть, немного чопорной женщине, но умной и очень способной. Ты видишь во мне совсем другую Джорджию. Ты научил меня наслаждаться своим телом, показал мне мир таким, каким я его никогда раньше не видела, и я всегда буду благодарна тебе за это.

— Благодарна? — на лице у Мака нервно задергалась жилка. — Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя благодарной мне.

— Мак, я пытаюсь объяснить тебе, что я чувствую, но ты не слушаешь меня.

— Я слушаю тебя, — с трудом сдерживаясь, сказал Мак. — Продолжай.

— Хорошо, — Джорджия попыталась успокоиться. — Первые два года с тобой были просто замечательными, — медленно начала она. — Когда мы жили в Африке… Я никогда не была такой счастливой. Мы вместе узнавали мир. — Джорджия посмотрела на Мака. — Помнишь, какие прекрасные отношения у нас были тогда? — Мак кивнул, и Джорджия продолжила: — Однако, когда мы вернулись в Лондон, все почему-то изменилось. Я не думаю, что ты перестал меня любить, но у меня было такое чувство, будто я для тебя игрушка, с которой ты прекрасно проводил время. Ты учил меня искусству любви и наслаждения, и это развлекало тебя. Это очень много, Мак, — серьезно продолжала Джорджия. — Никто не знает об этом больше тебя. Я прекрасно провела время с тобой.

— Что же произошло потом? — грустно спросил Мак.

— Я не знаю. Возможно, мы просто перестали быть интересны друг другу. Вернее, я перестала быть интересной тебе.

— Ты всегда была мне интересна! — хмурясь, сказал Мак.

— Я чувствовала, что ты перестал воспринимать меня такой, какая я есть. Частично в этом виновата я сама. Я должна была сразу же рассказать тебе о своих чувствах, но ты все время был в разъездах, а когда возвращался, у тебя находилось так много важных дел, что мне неудобно было нагружать тебя своими проблемами.

— Я бы обязательно выслушал тебя, — запротестовал Мак.

— Как я могла говорить с тобой о протекающей стиральной машине или материальных проблемах, если ты только что вернулся из самой гущи ужасных событий, если ты все еще не мог забыть об умирающих детях, войне, голоде и отчаянии. Я ждала, пока ты отойдешь от этих жутких впечатлений и сможешь думать о домашних делах. Но как только такой момент наступал, звонил телефон, ты брал свой фотоаппарат и снова исчезал.

Мак слушал Джорджию с застывшим выражением лица.

— Ты думала, что я могу узнать о твоих чувствах телепатически? — угрюмо съязвил он.

— Я уже сказала, что это не только твоя вина, — вспыхнула Джорджия. — Потом я получила работу в «Кроникл», и жизнь стала интереснее. Писать очерки в газете, возможно, не очень интересно, но по крайней мере я делала что-то для себя. На работе я была сама собой. Я была не такой, какой меня знали в Аскерби, и не такой, какой хотел меня видеть ты. Я была такой, какой хотела быть сама. Ты не знаешь меня такой, Мак.

— Думаю, что знаю. — Мак встал со стула, чтобы помочь Джорджии отнести кипу грязной посуды на кухню. — Вряд ли ты сильно изменилась. — Он взял ее за руку. — Нет никаких других Джорджии, есть только одна: та, которую я полюбил с первого взгляда и на всю оставшуюся жизнь. Возможно, она немного устала, но нисколько не изменилась. — Мак посмотрел Джорджии в глаза и нежно спросил. — Не так ли?

«Нет! Мне больше не нужно ни страсти, ни восторгов, ни славы. Я хочу спокойной, размеренной жизни» — вот что она должна была сказать ему. Но слова застряли в горле. Она не могла солгать.

Сердце Мака сжалось от сострадания. Он видел, как сильно Джорджия хочет солгать ему, но не может сделать этого. Она всегда была такой честной, такой правильной и такой… красивой. Он не может позволить ей уйти. Взгляд Мака скользнул к губам Джорджии. Как давно он не целовал ее! Его руки сами обняли ее и притянули к себе.

Она, конечно, могла бы сопротивляться, но она ведь так устала. Руки Мака были такими теплыми, а грудь такой широкой. Джорджия позволила ему взять в ладони свое лицо, а когда он склонился к ее губам, она даже не попыталась отступить.

Сначала его поцелуи были очень нежными. Уверенные движения рук согревали и расслабляли ее. Джорджия так долго была одинока. Она справлялась, но временами ей так хотелось тепла. Она запрещала себе вспоминать о том, как хорошо ей было вместе с Маком.

Несмотря на небрежность в одежде, от Мака всегда приятно пахло. Джорджия вдохнула знакомый запах, и ее охватили воспоминания. Ночь, наполненная страстью, а потом долгое ленивое утро. Только с Маком она могла испытать такое!