— Делай что вздумается. Пой, танцуй… А сляжешь — знать ничего не захочу, пусть тебя твой Юсуф лечит. Гафур! Где этот Гафур? Принес из магазина шелковых тканей совсем не тот счет. Перестал смотреть, что ему там пишут. Гафур! И этот исчез? В этом доме каждый чувствует себя падишахом, не меньше… — И она удалилась.

Суман подсела ближе к Нафис и ласково спросила:

— Вы чем-то взволнованы?

— Все ругают меня. Все. А что я им сделала? — Она достала из сумочки надушенный платок и, закрывшись им, разрыдалась.

— Нет, не все. — Суман ответила ей серьезным тоном. — С вами ссорятся только ваши друзья. Другие будут всегда и везде поддакивать вам, льстить и говорить только приятное…

Нафис взглянула на нее мокрыми от слез глазами.

— У меня нет друзей.

— Вы сердиты, — улыбнулась Суман, — в вас говорит раздражение, а в душе вы сами знаете, что по крайней мере одного человека вы можете назвать своим другом… Господина Юсуфа, например. Разве нет?

— Да, вы знаете господина Юсуфа лучше, чем кто бы то ни было из нас, — раздраженно заметила Нафис. Она подчеркнула это слово: «господин».

Суман встала с тахты и пересела на стул. Теперь они сидели друг против друга. Суман заговорила со всей твердостью, на какую только была способна:

— Будь на моем месте любая другая женщина, намека, который скрыт в ваших словах, было бы достаточно, чтобы навсегда порвать с вами. Но я дочь таваиф, дочь «подруги богатых мужчин»… Слушать брань и намеки женщин из благородных семей, сносить пощечины их упреков было написано мне на роду. Но я пришла к вам с целью и, до тех пор, пока не достигну своего, я не оставлю вас в покое, что бы вы мне ни говорили.

Нафис молчала. Эти слова Суман только усилили ее смятение. Ей казалось, что Суман и Юсуф плетут нити какого-то заговора против нее, мать и Джавид хотят ее запутать; то вдруг она почти ощутила стену, которой Салман и Суман хотели оградить ее от окружающих. Зачем? Кто из них прав, чьи слова справедливы, кто ее доброжелатель и по какому из подсказанных путей идти? А может быть, надо выбрать совсем другую дорогу?

Она молчала. Суман набралась храбрости:

— Я хочу предупредить вас об опасности. Никто в вашем доме не представляет ее себе так хорошо, как я. Я вижу, что между вами и господином Юсуфом хочет встать лицо, для которого ваше существование, ваша личность сами по себе не представляют никакой ценности, Этот человек видит лишь ваши деньги. Он думает лишь о том, как на деньги, вырученные от продажи украденного в магазине нормированных продуктов сахара, получить лицензию на экспорт или как с помощью вашего папы нажить состояние… Но он еще хуже. Это тот, чья профессия — поставлять богачам бедных и беспризорных женщин… Я говорю так потому что знаю его.

Она говорила совсем тихо, от злости и негодования у нее пропал голос, ей не хватало дыхания.

Нафис широко раскрытыми глазами смотрела на нее и внимательно слушала. Откуда она знает, что происходит в их доме? Ей рассказывает Юсуф?

— Это Юсуф просил вас передать мне все это? То через Салмана поучает меня, то через вас… Отчего он сам ничего не скажет? Чтобы помешать Джавиду, он рассказывает посторонним о наших семейных делах?.. Передайте ему, что это неделикатно…

Суман прикусила губу. Смолчать? Нет! Она не выдержала и невольно повысила голос:

— Помолчите-ка, госпожа Нафис. Мне вы можете говорить что угодно, но ни слова плохого о Юсуфе. Простите меня. Вы получили ученую степень, понимаете науки, а вот когда надо понять человека — вы совершенная невежда. Гордыня богатства совсем ослепила вас, вы смотрите в упор и не можете отличить человека от животного. — Она встала. — Обучение вас музыке было лишь предлогом пробраться сюда и предупредить вас. Я не считаю нужным объяснять, почему я так поступила. Это даже не милосердие. Я считала это своим долгом, и я его исполнила. А что касается господина Юсуфа. Судьба бросает к вашим ногам жемчуг, а вы топчете его. Мне жаль вас…

Нафис вспыхнула:

— Кто дал вам право так разговаривать со мной в моем доме? Почему вы вмешиваетесь в мою жизнь? Знаете вы Джавида или нет… — у нее перехватило дыхание, — уходите, сейчас же уходите!

Суман взяла с тахты свою старую черную сумку.

— Я молю бога лишь о том, чтобы вам никогда не пришлось узнать Джавида так, как знаю его я. Меня удивляет только одно — как такой умный человек, как Юсуф, мог полюбить такую куклу! — И упавшим голосом добавила: — Но до сих пор никто в мире не знает, почему кто-то кого-то любит… — Она отдернула занавеску на двери и вышла.

Нафис осталась одна. Ей совсем не хотелось, чтобы Суман ушла. Слова сами сорвались у нее с языка. Она бросилась за Суман, но увидела только мелькнувшее у ворот белое сари. Нафис вернулась к себе, упала на тахту и, уткнув голову в подушку, зарыдала.

В дверь постучали.

— Это я, Гафур, — послышалось из-за двери. — Приехал господин Джавид. Госпожа зовет вас в гостиную.

— Скажи, пожалуйста, что у меня болит голова. Я… я лежу… в постели. Ладно, скажи, что я сейчас приду.

Она заставила себя встать и пошла в ванную умыться.

Воздух в сезон дождей так неподвижен, что с ним не в силах справиться даже вентилятор.

Джавид встал с постели, прибавил на регуляторе скорость вращения вентилятора, закурил и принялся шагать по комнате.

Все шло точно по плану, и теперь эта Нилам спутала все его карты. Лекарство не помогло. Вчера она поймала его у ворот и заявила, что если он Ничего не придумает, то она покончит с собой. Она не плакала даже, а просто заявила о своем решении и удалилась, задрав кверху нос. Даже не выслушала его. Хорошо, если б только покончила с собой. Так ведь проговорится кому-нибудь. Но что она может сказать? Сама же и влипнет в историю. Кто ей поверит? Госпожа? Ни за что. А Нафис? О, если эта что-нибудь заподозрит, то шума не избежать. И еще этот Салман вертится вокруг…

Он злился на Салмана. Не родственник, не друг, а лезет во все их дела. Юсуф теперь не в счет — от него почти удалось избавиться. Он сам вышел из игры. Но Салман… Откуда только свалилось это божье наказание.

И вдруг ему стало даже жаль Юсуфа. В сущности, честный и терпеливый парень. «Какой бы ни был, — одернул Джавид себя, — он стоит на пути и придется его отодвинуть». Стоит, правда, задуматься и над тем, почему Нафис так легко шла на разрыв этой старой помолвки. Неужели она способна так скоро забыть человека? Или это только временное охлаждение? Если б только знать наверняка. Вдруг она по-прежнему любит Юсуфа? Может, она хочет только разжечь его ревность? Иногда кажется, что она вообще никого не любит.

И чего здесь торчит этот Салман? Почему он не возвращается в свой Канпур?.. Да, Канпур. Надо съездить в банк и получить по чеку этого канпурского Чампалала-джи. Сегодня же. Какая-нибудь неприятность — и плакали две тысячи рупий… — Джавид усмехнулся: — «"Компания"… Ни один из компаньонов не доверяет другому». Чампалал-джи доволен. Он написал, что товар очень понравился. Он с радостью заплатит две тысячи рупий. Да и как не радоваться! Такая красотка! А вот Суман была еще красивее. Куда она исчезла? До чего осторожна и хитра, и следов не найдешь. Недавно Нафис сказала, что учится петь у какой-то девушки, которую тоже зовут Суман. Этот Салман тогда, как нарочно, не дал ей досказать, полез в разговор со своими рассуждениями о выборах. Хотя, как она могла забраться сюда, в этот фешенебельный район?

Ах, покончить бы поскорее со всем этим, жениться на Нафис и уехать куда-нибудь далеко. А года через три-четыре можно бы и вернуться. К тому времени все затихнет. Почему она никак не может решиться, эта Нафис? Почему? Все зло — в этом Салмане, это он сбивает ее с толку. Надо выдворить его отсюда. Он больше всех настраивал Нафис против поездки с отцом в Бомбей. Она ведь чуть было не согласилась. Госпожа почти уговорила ее, это Салман все испортил.

Письмо, которое наваб-сахиб обещал прислать оттуда Шадилалу-джи о плане поставок сахара, до сих пор не пришло. Все это начинает беспокоить. Может быть, еще придет — ведь тот твердо обещал. Ничего страшного пока не произошло…