И вот я метр за метром пробирался вперед сквозь сплошное море вооруженных людей, понимая, что мне нечего сказать моему господину, кроме того, что госпожа моя, приняв ванну, ждет его к себе. Среди тех, мимо кого я шел, было немало таких, кто провожал меня неодобрительными взглядами, приглаживая длинные, спускающиеся до середины груди усы. Готов спорить, всем им было прекрасно известно, для чего я явился сюда. И это почему-то смущало меня до глубины души.

Однако я был твердо намерен сделать все, что в моих силах, чтобы помочь Эсмилькан добиться цели. Может, существовал и другой способ, но, к сожалению, я его не знал.

Наконец, я добрался до шатра командующего. Мне достаточно было одного только взгляда, чтобы отличить его от других — и не только потому, что он оказался в самом сердце лагеря. Исполинские размеры и богатая ткань шатра были заметны издалека. Ковры и плотная парча искуснейшей работы, сплошь затканные звездами, полумесяцами и стилизованными изображениями цветов, надписи из Корана, вышитые синими, изумрудно-зелеными, алыми и золотыми нитками, переплетались между собой причудливым, но изысканным узором и уже заранее внушали уважение, говоря о высоком происхождении своего хозяина. Колонны, поддерживающие его свод, украшенные замечательной инкрустацией из золота и перламутра, были достаточно высоки, чтобы любой великан мог стоять в нем во весь рост, не пригибая головы. О высоком положении моего господина говорили и семь конских хвостов, горделиво развевающиеся перед входом в шатер. Именно сюда и лежал мой путь, но пока я протискивался сквозь толпу просителей, три янычара, в своих ярких тюрбанах похожие на экзотические тюльпаны, преградили мне дорогу.

— Соколли-паша? — уже в который раз повторил я.

Не уверен, что мой голос проник в его ухо сквозь толстую ткань тюрбана: вокруг царил гомон. Правда, благодаря суровой дисциплине янычары всегда хранили молчание, но зато просители, плотной толпой окружавшие меня со всех сторон, вовсе не намерены были следовать их примеру. Шум стоял адский. Как бы там ни было, меня вежливо направили к другому входу в шатер, находившемуся с обратной его стороны, но там мне снова пришлось локтями прокладывать себе путь сквозь толпу.

Здесь толпа как будто была поменьше. К тому же, к моему величайшему изумлению и радости, у входа в шатер я вдруг увидел евнуха. Словно гора свалилась у меня с плеч. Не скрывая своего облегчения, я бросился к нему, только потом уже узнав в нем Газанфера, жуткого монстра, служившего Сафие. Сказать по правде, в присутствии этого существа мне всегда было не по себе.

— Твоя госпожа… — начал я довольно беспечным тоном, намереваясь для начала поболтать с ним о разных пустяках.

Но, к моему удивлению, он молча откинул полог шатра и жестом предложил мне войти.

Сафия Баффо уютно свернулась в клубочек между двойными стенами шатра, устроив себе нечто вроде гнездышка из ковров и подушек, которые, видимо, принесли сюда специально для нее. Фаворитка принца заняла все свободное место в шатре, вытянув длинные ноги и поудобнее пристроив выступающий живот. Заглядевшись на нее, я неловко споткнулся о завернувшийся угол ковра и едва не растянулся во весь рост. Это помещение было явно рассчитано только на двоих — на Сафию, и на ее еще неродившегося ребенка.

Но Прекраснейшая ничем не выказала своего неудовольствия при моем появлении. Глядя на ее просиявшее лицо, можно было подумать, что она до смерти рада меня видеть.

— Ах, Веньеро, это ты! Думаю, это тебя заинтересует. — Ее сочные губы раздвинулись в улыбке.

Подтянув ноги к животу, Сафия жестом показала мне на освободившуюся подушку, предлагая сесть рядом.

— Я ищу моего…

Но Сафия, не дожидаясь, пока я объявлю о цели моего прихода, решительным жестом закрыла мне рот ладошкой.

— Что это за место? — испуганно прошелестел я на родном для нас обоих языке, как только она, убрав руку, дала мне возможность заговорить.

Сафия предостерегающим жестом приложила пальчик к губам.

— Око султана, — беззвучно выдохнула она, едва шевеля губами. Потом, тихонько повернувшись, кончиком окрашенного хной пальца осторожно раздвинула портьеры у нас за спиной, так что в них образовалась крохотная щелочка.

Дыхание у меня перехватило: прямо перед собой я увидел сидевшего ко мне спиной моего господина и повелителя.

Насколько мне было известно, в этот день Диван Великого визиря принимал иноземных послов. Вся сцена, рассчитанная на то, чтобы поразить их воображение, разумеется, была тщательно подготовлена. Можно было не сомневаться, что, вернувшись к себе, послы тотчас же примутся строчить испуганные послания своим монархам, расписывая могущество и силу турецкого султана.

Шорох, раздавшийся в тишине, заставил меня очнуться — так пробежавшая по воде рябь дает рыбаку понять, что на глубине происходит что-то непонятное. Вздрогнув, я заставил себя прислушаться.

— Я протестую, господин визирь, — заявил самый молодой из венецианских послов, делая вид, что не видит угрожающе нахмуренных бровей своих товарищей. — Когда нас пригласили сюда, я считал, что мы предстанем пред очи самого султана. А вы всего лишь его визирь.

Лицо его неожиданно показалось мне знакомым — пухлое, круглощекое, даже немного женственное. Мне не составило особого труда вспомнить, где я видел этого юношу. Именно он когда-то явился в Константинополь передать послание отца Сафии, в котором тот предлагал огромный выкуп за свою дочь. Но я видел его и раньше… Внезапно перед моими глазами встало то же лицо, прикрытое черной бархатной маской и как две капли воды похожее на мое собственное, которое я видел в зеркале. Карнавал! Итак, подумал я про себя, за минувшие четыре года парень сделал неплохую карьеру. Я помнил его еще мальчишкой на побегушках, когда сновал из одной лавчонки в другую на рыночной площади, и вот теперь вижу его среди почетного посольства, явившегося сюда засвидетельствовать уважение турецкому владыке. Скорее всего, парень принадлежит к настолько уважаемой венецианской семье, что за его карьеру можно не волноваться.

Черт, но как же его зовут, сморщился я. О да, конечно Барбариго!

Не иначе как юный Барбариго получил к этому времени какие-то вести, иначе он никогда не решился бы заговорить. Что ни говори, но он находится не в Кремле или при дворе каких-нибудь диких варваров вроде московитов, а в стране с самым суровым и древним этикетом в мире. И тем не менее даже это не заставило его прикусить язык.

— Я вовсе не хотел вас оскорбить, — тут же поспешил извиниться Барбариго. — Но прежде султан Сулейман всегда принимал нас самолично. А жители Венеции, узнав о слухах, которые ходят о здоровье Великого Турка, желали бы услышать об этом из его собственных уст.

С того места, где я сидел, мне было видно только верхушку белого тюрбана моего господина. Но я мог без труда представить себе выражение его лица — в особенности ту тонкую, свойственную только ему ироническую усмешку, с которой он выслушал подобную дерзость.

— Но сейчас вы находитесь в присутствии его султанского величества, — заявил Соколли-паша, своим длинным пальцем указав куда-то чуть выше того места, где притаились мы с Сафией. — Узрейте, — величаво и высокопарно продолжал визирь, — сие есть Око султана!

Юному Барбариго пришлось довольствоваться этим.

В Константинополе Око султана было непременным атрибутом власти — небольшая, скрытая от посторонних глаз ниша в стене, сделанная по особому повелению Сулеймана. Как гласили легенды, Хуррем-султан, его законная и самая любимая жена, часто сидела там — рядом со своим обожаемым повелителем.

Интересно, догадывался ли Соколли-паша, кто там находится на самом деле? Впрочем, очень возможно, что и нет; насколько я мог судить, он никогда особенно не интересовался делами и интригами гарема. Думаю, мой господин вполне искренне считал, что ниша у него за спиной пуста, и его слова были просто данью обычаю. Могу поспорить, узнав о нашем присутствии, он приказал бы окурить это место, как садовник окуривает сад, чтобы избавить деревья от гусениц.