Выждав, я не отрывал взгляда от кристалла, но ничего нового не произошло. Обвивающие меня щупальца едва шевелились, изредка по ним пробегала очередная искра и с легким покалыванием растворялась в моей коже.
– Понял – кивнул я – Ну-ну… охраннички бледные… вот только с чего бы это вы так рьяно бросились меня защищать?
Почесав в затылке – с неудовольствием заметив, что отныне излюбленный жест сопровождается отчетливым звоном ледяных волос – я сокрушенно вздохнул, заглянув в черные провалы глазниц и несколько виновато произнес:
– Ты уж извини, брат, что потревожил твой покой. А что поделать? Сам видишь какие дела творятся рядом с твоей могилкой.
Как и следовало ожидать, скелет не ответил. Ничуть не смутившись, я продолжил:
– Одного не пойму. Чего ты восстал-то? Кто тебя поднял? Неужто правду бают, что ежели покой мертвых потревожить, то они восстанут, чтобы покарать осмелившихся… Да нет! Чушь какая! – не выдержав, я рассмеялся – Да-а-а, Корис, совсем дела плохи – с костями да камнями разговаривать начал…
Отсмеявшись, я поднялся на ноги, повернул голову к ниргалам:
– Готовьте сушняк для погребального костра! Только подальше, подальше отсюда – вон у того края ложбины.
Два воина развернулись, с треском проломили кустарник и скрылись среди деревьев. Вскоре оттуда послышался влажный хруст отсыревшего за зиму дерева.
Удовлетворенно кивнув, я вновь вернулся к изучению могилы, не обращая внимания на продырявленный череп. А вот ухватившая меня за ногу костлявая длань – ей я очень даже заинтересовался. В краткий миг, когда скелет «ожил» и начал вздыматься, я успел заметить яркий блеск на одной из костяных фаланг пальцев, очень похожий на сверкнувшее…
Положив небольшой кусок тяжелого металла на ладонь, я пристально вгляделся в него и, растянув губы в усмешке, пробормотал:
– Ты моя пр-рел-лесть…
Кольцо. Вернее массивный золотой перстень с внушительной печаткой – если не ошибаюсь, именно такими вот печатями заверяют важные документы. И что самое главное: на печатке имелось рельефное изображение дворянского герба. Сам герб мне незнаком, но это уже мелочи – по внутренней стороне ободка шла вычурная надпись «Кассиус Ван Лигас».
– Рад познакомиться, Кассиус – серьезно кивнул я, обращаясь к скелету – Если конечно ты Кассиус, а не грабитель сорвавший перстень с мертвого тела. Хотя… – глядя на великанские размеры останков, мне пришла в голову неплохая идея.
Взяв фамильный перстень-печатку, я надел ее на указательный палец и сразу понял, что кольцо для меня слишком большое. То же самое произошло и с большим пальцем – перстень свободно болтался на нем. Нет, это кольцо, несомненно, делали по особым меркам, для очень большого человека с толстыми пальцами. И слепо смотрящий в смурое небо скелет полностью отвечал этим требованиям.
– Прости, что сомневался, Кассиус – извинился я – Знаешь, твое имя кажется мне знакомым. Такое впечатление, что я уже слышал его однажды… вспомнить бы, где именно…
В последний раз нагнувшись над скелетом, я осторожно одел перстень обратно на его палец. Мне фамильная печатка не нужна. Надпись и рисунок герба я запомнил и мог повторить или даже нарисовать их на любом клочке бумаги. Забирать у мертвого родовое кольцо – это чересчур. А вот ворох разномастных серебряных и золотых цепочек – это совсем другое дело. Почившему Кассиусу они больше без надобности, а мне в хозяйстве пригодятся. Не знаю, правда, зачем, но я мужик запасливый. Руководствуясь этими соображениями, я без смущения снял украшения с останков и бросил их на уже припорошенную снежком куртку.
Опять начался снегопад. Вообще хорошо. С недавних пор я очень сильно полюбил снег. Да и следы наши он заметет, что тоже немаловажно. Ведь рано или поздно шурды обязательно хватятся запропастившихся сородичей, что отправились к мертвому озеру на встречу с поганым Тарисом, а вместо этого попали прямиком в лапы оголодавших ниргалов. Первый раз от шурдов была польза – хотя бы в виде корма.
Ледяные щупальца упорно не хотели отрываться от меня, ухватились намертво. Пришлось поместить кристалл в центр куртки среди прочих находок. Свернув одежду в узел и закинув его на плечо, я пошагал к краю лощины – в противоположном направлении от наваленной ниргалами груды веток и мелких бревнышек. Стоять рядом с пылающим погребальным костром у меня нет ни малейшего желания. К этому времени начался закат. До наступления полной темноты оставалось не больше часа, и я велел ниргалам разбить лагерь. Переночуем здесь.
Сам я спать не собирался. Надо разобрать все находки, определить их важность. Бережно очистить и просушить куски пергамента, постараться прочесть хоть что-нибудь. Вдруг да наткнусь на описание более чем странного куска горного хрусталя с пучком щупалец. Если я хочу понять происходящее со мной – а я хочу! – надо искать достоверные сведения. Я очень надеялся, что найду среди сгнивших остатков сумки хоть что-то полезное.
А завтра, с первыми лучами рассвета мы продолжим наш путь. Путь домой. Больше мне некуда податься.
Отступление второе:
Подземная келья, по сути, представляла собой обычную тюремную камеру.
Толстые каменные стены, окованная железными полосами надежная дверь с массивным засовом и крошечное окошко под самым потолком, забранное крепкой решеткой. В келье с превеликим трудом поместилась узкая скамья, заняв собой большую часть пустого пространства. На выступающем из стены камне прилепился свечной огарок с крохотным трепещущим от сквозняка желтым огоньком, что отражался в неподвижных зрачках седого старика в простом белом балахоне священника. Отец Флатис давно уж сидел вот так, неподвижно словно статуя, не отводя застывших глаз от огня свечи.
Когда в коридоре загрохотал снимаемый с петель засов и заскрипели несмазанные дверные петли, старик не шевельнулся, словно и не услышал легких шагов в коридоре.
– Созерцаешь пылающий огонь, отец Флатис? – прошелестел тихий вкрадчивый голос, донесшийся из дверного проема – Вглядываешься в пламя? И что же ты видишь в нем? Сожалеешь о безвозвратно утраченном огненном даре? Ведь обладай ты им, мог бы с легкостью испепелить дверь и вырваться на свободу…
– На свободу? Разве я в тюрьме? – с безразличием спросил отец Флатис – На меня всего лишь наложена епитимья, отче. А я всего лишь смиренный священник, беспрекословно покоряющийся церковному уставу.
– Это так – подтвердил голос невидимого в темноте коридора человека – Но вот смиренный ли… Из моей памяти еще не стерлись воспоминания о пылающих развалинах твоей родной деревни… как ее там… Тихий омут кажется…
– Тихая Заводь – тихо, почти беззвучно прошептал старик, до хруста в пальцах сжимая ладони – Тихая Заводь.
– Ах да! Тихая Заводь… я помню языки бушующего пламени, горящие пшеничные поля, проваливающиеся крыши домов, крики сжигаемых заживо детей, женщин… помню плывущие над рекой облака черного дыма… ты устроил знатный погребальный костер для своих родителей, для Лилис и своего ребенка в ее чреве… Я все еще помню те дни… А вспоминаешь ли ты об этом? Или предпочел стереть тягостные воспоминания из памяти?
– Вспоминаю – глухо отозвался отец Флатис – Видит Создатель, я вспоминаю об этом каждый день. И мне никогда не искупить тяжкий грех…
– В твоем поступке не было греха, сын мой! Ты лишь выполнял приказ, сделал то, что следовало сделать. Не соверши ты этого деяния, и могильная чума распространилась бы по всей округе! Поразила бы куда больше безвинных людей… Деяния во благо не обходятся без жертв!
– …не обходятся без жертв – повторил старик, опуская голову – Ты же знаешь – именно мы принесли чуму в Тихую Заводь! Из проклятого Создателем нашим могильника Ашура! Из его зловонных глубин! Если б я ведал… Если б я тогда знал…
– Что сделано того не изменить – неизвестный ступил вперед и опустил на скамью небольшой мешок – Ты сделал правильный выбор. Спас многих людей от ужасной участи… И самое главное – ты умеешь выполнять приказы, выполнять их самолично, не перекладывая гнет на чужие плечи. Это весьма ценное качество, сын мой!
