НАТАЛЬЯ. Ну да, типа того что, звонила она. (Сёстрам.) Ну про всех она судит, рядит, про всех она на место ставит всех, ну что за человек, вот ведь беда что делает с человеком, а ещё артистка ведь и правда.
ЛАРИСА. Что вы всё время говорите, я вас не понимаю? Вы по-русски?
НАТАЛЬЯ. Нет, по-иностранному типа того что.
ЛАРИСА. Толя не пришёл ещё? Мне ехать. А у нас с ним были некоторые планы.
НАТАЛЬЯ. Никаких планов. Мы в говне родились, в говне помрём, никто никуда не поедет, не думайте. Какие планы?
ЛАРИСА. Нет, так. Если он вам не говорил, зачем же я буду. (Пауза.) У Алекса на подбородке ямка. Я сегодня вдруг подумала, что ямка на подбородке только у дегенератов, идиотов и дебилов. Чтобы слюни плавнее стекали с губ, в ямку. Не для красоты, нет. А потому что это практично. Фу. Ямка на подбородке.
НАТАЛЬЯ. У меня тоже ямка.
ЛАРИСА. Правда? Да. Ямка, будто её обрабатывали каким-то инструментом.
НАТАЛЬЯ. Надфилем. Или рашпилем. И у Толика ямка.
ЛАРИСА. У Толика на животе ямка.
НАТАЛЬЯ. Вам виднее, я его не раздевала, на живот не заглядывала.
ЛАРИСА. Шла с вокзала по улице, нищий закричал: “Не доставай свои деньги, Боровицкая, не надо, не возьму!” И матом, матом меня. Может быть такое?
НАТАЛЬЯ. Может. Узнал, типа того что.
ЛАРИСА. Митя, я вам открою тайну. Меня никто не может узнать. И в газетах про меня ничего никто не напишет. И правильно, и замечательно. Я не рок-звезда, чтобы обо мне писали в каждой газете. Я – художник, творец. Я талантлива. Я ужасно талантлива. Если б вы знали только, как многое я могу. В трудностях познала жизнь и смогу теперь сыграть, что угодно.
НАТАЛЬЯ. Да уж. Про что-нибудь красивое теперь играть будет, в платье блестящее красивое нарядится. А про подвал наш забудете. Но мы не забудем.
ЛАРИСА. Вы не выведете меня из себя, не старайтесь, я не слышу, я разговариваю только с Митей, не с вами. Тише! Митя, был у нас в театральном институте на курсе один студент, разнервничался на выпускном, когда дипломы вручали, заплакал, сказал громко, со слезой: “Вы обо мне ещё услышите!” Прошло двадцать лет. Его не слышно, не видно, и где он – никто не знает вообще. Где он теперь. Может, он в вашем городе живёт. И работает на заводе, к примеру, наладчиком. (Пауза.) Ну, что же. Я поехала, Митя?
НАТАЛЬЯ. Да ступайте. Третий день собирается, а, девочки? Она теперь всё с Митей, его охмуряет, с Толькой не вышло. Толька её стукнул вчера аж, на поминках, как выпил крепко, она над ним всё надсмехалась, мол, костюм фальшивый на нём, типа того что. Билет-то взяли, нет? У вас ведь денег нету?
ЛАРИСА. Ну, что вы. Я богата душой.
НАТАЛЬЯ. А вы душой за билет заплатите? Или проводнику чем другим будете платить? Я заметила, что вы умеете так быстро сходиться со всеми.
ЛАРИСА. Встречный вопрос. А вы почему не в регистратуре регистрируете? Дома сидите? Шли бы.
НАТАЛЬЯ. Мне интересно, что дальше будет, я полдня отгул взяла. Проконтролировать кой-чего надо. А то тут некоторые на небо собрались.
ЛАРИСА. Вы про Толю? Он не умрёт, он будет жить долго. Он сильный, красивый мальчик. С него надо только снять этот налёт пошлости, который есть, фальшивый “Адидас”.
НАТАЛЬЯ. Ну да, снять. Всё бы вам что-нибудь с кого-нибудь бы снять. Ты, Митька, по ночам тут ничего не снимаешь с себя типа того что, нет? Рассказывает басни про журавля в небе или на стенке. Видите, девочки? Смотрите внимательно, я говорю: купирование! Я в больнице столько проработала, сама врачихой стала. А вы не верите!
ЛАРИСА. Всё будет хорошо, Ларочка, всё будет хорошо.
НАТАЛЬЯ. Это вы всё одно и то же повторяете, это поговорка ваша типа того что. Народное?
ЛАРИСА. Это не народное. Это благородное, милочка.
ПЕРВАЯ СЕСТРА (Прочистила горло, вступила в разговор.) Он нам чисто так сказал: “Тётки, вы тут не выходите, вы объявление слушайте чисто так”.
Все вздрогнули, вперили глаза в сестёр.
ЛАРИСА. Кто? Негр?
ПЕРВАЯ СЕСТРА (Посмотрела на Наталью, кивает головой.) Негр. С нами ехал. Чёрный-пречёрный. Аж иссиня такой чисто так. И вот говорит негр мне: “Водитель только что передал по рации, чтоб старухи не высаживались сейчас чисто так, везут сразу их всех рейсовым автобусом в крематорию чисто так”. А я ему чисто так говорю: “Зачем мне в её, мне в её не надобно”.
ЛАРИСА. Куда?
ВТОРАЯ СЕСТРА. В крематорию чисто так.
МОЛЧАНИЕ.
ЛАРИСА. И камни заговорили.
СЁСТРЫ. А?
ЛАРИСА. Я говорю: вот народец странноватый живёт вокруг – то молчат, как немые, а потом заговорят и думаешь – лучше бы уж молчали бы и дальше. Такая странная и сомнительная компания эта наша октябрятская звёздочка. Не дадут мне с Митей поговорить.
НАТАЛЬЯ. Ох и задавака же. Богатая. Поди, натощак не курит, по телевизору её показывают, а чего. В платье мохнатом сидит, не снимает который день, как шкура оно у неё, несъёмная. А говорит: платьев полно. Пустая сумочка, я проверила. Все богатые – жадные типа того что. Вот где её родители? То-то вот. Вот какая болезнь, видите, девочки?
ЛАРИСА. Да, да, я всё хуже и хуже стала видеть. Куриная слепота преследует меня даже днём.
НАТАЛЬЯ. Тына-тына-умартына широкая улица, по тебе никто не ходит ни петух, ни курица. “Преследует”, “куриная”.
ЛАРИСА. Что?
НАТАЛЬЯ. Так. Песню пою типа того что.
ЛАРИСА. Мне надо ехать, но я не могу встать, потому что сижу и жду: сейчас раздастся звонок, как в кино, и меня пригласят на главную роль. О, Достоевский!
Звонок телефона.
(Берёт трубку.) Алло? Нет, это не вокзал. Хотя очень похоже. Много отъезжающих. Я говорю: много народу, сидят, ждут чего-то, к себе сумки прижимают. Что? Куда электричка вам нужна? Она отойдёт сейчас с третьего пути, бегите скорее. (Положила трубку.) Плохо как он говорил по-русски. Это был негр, наверное. Негр из Зимбабве. Куда-то я его послала, куда-то он поехал, заблудится теперь в России в заснеженной, и будет ходить до скончания веков, шкуру на себя наденет, и станет пугать деревенских жителей, когда время от времени будет выходить из леса на столбовую дорогу. Негр позвонил. Негры кругом чёрные. И я в чёрном. Правда, чёрный цвет даёт строгость. Неправда, что старит. Да я и не старая. Неправда, что белый молодит. Может, кого и молодит. Молодильные яблоки. Чёрный тоже может иногда что-то сделать. Что-то такое в женщине подчёркивать. Чёрный цвет. Чёрный негр ходит. Чёрный цвет. В реке плавает длинный такой чёрный волос, он присасывается и пьет кровь. Называется он “Конский волос”. Не надо купаться в речке, в озере. Присосётся чёрный конский волос или чёрная пиявка и тогда…
НАТАЛЬЯ. Пить можно по-чёрному ещё типа того что, слышите, девочки? Вот они, артистки-то. А ещё по телевизору нас учат жить как надо типа того что.
ЛАРИСА. У вас возле дома, там, где Толя собачку похоронил, ограда сделана из лыж.
НАТАЛЬЯ. Зорро на турбазе работал, лыжи списали, мы из них забор сделали. А что? Опять не так, не по-вашему, не по-московски? Снова не угодили?
ЛАРИСА. Мне всё равно, просто так спросила. Лыжами огородились. На лыжи банки стеклянные сушить повесили. На балконе растет укроп, две штучки, две веточки, рядом картошка. Зачем на балконе картошка. Цветы бы посадили.
НАТАЛЬЯ. Ваша мама посадила ещё.
ЛАРИСА. Разврат, распутство. Где же Толя?
НАТАЛЬЯ. Меня прям аж подпрыгивает, когда она про разврат свой, распутство говорит, вот ведь человек, а сама, сама…
ЛАРИСА. Что?
НАТАЛЬЯ. Ничего.
На улице сова кричит. Лариса вздрогнула.
ЛАРИСА. Да что это такое опять? Мотоцикл подъехал? Толя?
