Умом я понимал, что все взаправду, но, свыкшееся с разрывом гранат и свистом пуль, подсознание категорически отказывалось воспринимать эту колюще-рубящую амуницию, за оружие, а не театральную бутафорию. И жизни еще только предстояло преподнести моему заносчивому Я первый урок и испытание на профпригодность. В этом мире и этом времени. Староста оказался прав: Пес Ада не считался…

* * *

Не доходя до противника метров десять, я остановился и оглянулся на старосту, желая уточнить: есть ли у поединка какие-то дополнительные правила? Вот ведь, из-за легкомысленного отношения, раньше спросить не удосужился, а Титыч, будучи уверен, что мне все лучше него известно — сам и словом не обмолвился. Оглянулся — но при этом, одновременно, как учили, делая шаг в сторону. Вовремя… Пилум гхнола просвистел совсем рядом. В ладони от плеча. Ага, значит, правила тут просты и незатейливы, как сатиновые трусы: увидел врага — убей! И никакого рукопожатия, расшаркиваний или поклонов, никакого свистка арбитра перед началом поединка не требуется. Ну, что ж, все логично… Это же не спорт, а бой. Не до первой крови, а насмерть…

Промах своего наемника, гоблины прокомментировали вздохом разочарования и негодующим ворчанием по поводу моего, как им показалось 'неспортивного' поведения. Зато крестьяне, которые эту же оплошность расценили, как мастерский финт, разразились радостным криком и насмешливым улюлюканьем в адрес криворукого неумехи.

Гхнол зло сплюнул наземь, явно расстроенный. Он-то вознамерился покончить с глупым человечишкой одним броском, а теперь придется еще повозиться. Наемник нагнулся и поднял с земли увесистую булаву, устрашающе шипастого вида. Резонно, решив, что его меч-недоросль, или нож-переросток с моим клинком тягаться не сможет.

Так, что мы знаем о булаве?

Дробящее оружие, поражающая энергия которого возникает в результате произведения массы набалдашника на момент плеча, плюс сила самого воина. Ага, раззудись плечо, размахнись рука… А мы что можем этому противопоставить? Да все ту же геометрию. Что является кратчайшим расстоянием между двумя точками? Верно — прямая линия.

Рассуждая самим краешком сознания, я тем временем изображал на поляне нечто напоминающее финскую летку-енку. Помните, как там? 'Это летка-енка, это летка-енка, это летка-енка вам говорят. Два шага налево, два шага направо, шаг вперед и три назад'*. (*автор хохмит, смешивая салат из разных произведений). При этом, едва удерживая от глупости рвущегося в бой покойного тезку. Который, кстати, в легионе тоже не подводником в обозе служил и к гхнолам, соответственно, имел личный счет. Поскольку вот такой копьеметатель и отправил его к праотцам, когда Твердилыч был связан боем с двумя гоблинами и никак не мог уклониться…

Собственно весь этот хип-хоп был нужен исключительно с одной целью: развернуть наемника гоблинов лицом к солнцу. Ибо адекватный ответ интервенту требовал внезапности. Иначе мои шансы, превратиться в котлету 'по-киевски', в фарш с торчащей косточкой, резко увеличивались. Двигался плод кровосмешения видов и в самом деле чертовски быстро.

Еще один ложный выпад, отскок, шаг в сторону и — результат достигнут. Моя тень разлеглась между нами темной перемычкой. Мостом в вечность. И кому-то из нас предстояло сейчас туда шагнуть.

Гхнол присел, примерился, взметнул булаву над головой и прыгнул вперед, резко сокращая дистанцию. Видимо, решив, что я, как и добрый десяток раз до этого, отшагну назад, а он, — подгадав момент, когда вес моего тела будет перенесен на опорную ногу и дальнейшее перемещения корпуса не происходит, — со всем прилежанием влепит ежеподобной болванкой мне по голове. Резво прыгнул… и, наверняка, успел еще удивиться: почувствовав, как нанизывается, на острие меча. Я сам не пробовал, тьфу-тьфу-тьфу, но думаю: это больно. Очень…

Гхнол так и замер, парализованный болью, с поднятой в замахе рукой. Его, полный ненависти, взгляд нашел мои глаза. Боец явно хотел что-то сказать, но жизнь уже покидала его, еще мгновение тому, такое сильное и ловкое тело. Гхнол дернулся, захрипел и повалился навзничь. Так и не выпустив булаву. Словно окаменел…

Я даже испугался за свой меч. Читал, что какие-то существа после гибели окаменевают, и в виде прощального привета, лишают врага оружия. Но нет, клинок легко, без сопротивления выскользнул из раны.

Такого жалобного воя, я не слышал с тех пор, как наша сборная продула испанцам. Гоблинки рвали на себе и на соседях волосы, мужчины стучали кулаками по земле и верещали что-то нечленораздельное. Пара молоденьких самок бросилась к погибшему, и запричитала над его телом, время от времени опасливо косясь на меня. Но радостный крик людей перекрывал все это многоголосье в разы. И в унисон с ними радовался дух Владислава Твердилыча, настоящего. Вернее — прошлого. Так что мне даже головой пришлось помотать, чтоб его урезонить.

— Гырдрым Лупоглазый, ты признаешь результат поединка? — как и положено толковому администратору, Титыч бросился ковать железо, не отходя от кассы.

— Да, — нехотя проскрипел вождь гоблинов.

— Я не понял тебя, вождь, — не отставал староста. — Произнеси всю формулу, как положено по договору о мире.

— Я Гырдрым Лупоглазый, вождь племени Лупоглазых, — еще с больше неохотой, скрежеща зубами при каждом слове, но вынужденный подчиниться, заговорил гоблин. — Признаю, что Защитник деревни Выселки победил воина, выставленного племенем Лупоглазых в поединке честно и, отныне, жители деревни Выселки больше не обязаны платить дань племени Лупоглазых.

— Ну, вот… — удовлетворился Ярополк. — Теперь все верно… Вы уже уходите, или еще что-то обсудим?

— Мы уходим, человек, но не забывай, что у нас есть право вернуться.

— Есть, — кивнул староста, демонстративно зевая и прикрывая ладонью рот. — У вас хватит глупости им воспользоваться?

— Непременно… — щелкнул челюстями гоблин. — Ровно через две недели мы придем сюда и поглядим, так ли силен ваш Защитник на самом деле…

— Мы будем ждать твоего воина, Гырдрым… — важно подтвердил Титыч, умышленно опуская титул вождя.

Тот зло блеснул глазами, но взял себя в руки, поскольку еще не все вопросы по протоколу были урегулированы.

— Человек, ты позволишь забрать тело погибшего воина?

— Конечно, — пожал плечами староста. — Мы не едим падаль…

— Мне бы хотелось оставить себе его снаряжение, — шепнул я тихо Ярополку. — Это можно?

Тот кивнул и продолжил, обращаясь к вождю, изменив даже тон:

— Тело можете забрать. Он хорошо сражался и умер достойно. Но оружие и доспех оставьте. Они будут напоминать нам о сегодняшней битве.

Это Гырдрыму не понравилось, но возразить было нечего. Требования старосты соответствовали закону о поединках.

— Хорошо… Мы оставим его оружие и доспех здесь. А теперь — уйдите. Люди не должны смотреть на наши обряды прощания с погибшими.

— Да мы собственно и не…

— Дядька Ярополк! Дядька Владислав! — заполошный крик заставил нас развернуться спиной к вождю.

На пригорке, ведущем к лесу, стоял парнишка и усердно размахивал руками.

— Скорее! Тетя Листица!.. Там!.. Скорее!!!

* * *

— Что с ней? — сцапал я парнишку за плечо. Когда только добежать успел? Никакой пантере не равняться.

— Передать велела… — хлопец аж присел от моей хватки. — Ой! Больно, дядька!..

Фу-ты!.. Ну, раз сама велела, значит… Опомнившись, я разжал пальцы.

— И чего велела? — подоспел староста.

— Тетя Листица сказала: 'Беги скорее в деревню и передай, что тролль… умер'.

Мы с Титычем только переглянулись.

— Как умер?

— Почему?

— А я знаю, — пожал плечами пострел. — Я только, как тетя Листица велела…

— Это мы поняли… — Титыч взял расспросы на себя. — Расскажи: что сам видел?

— Сам? — парнишка явно не ожидал, что его наблюдения кого-то заинтересуют. Почесал ногу об ногу, похлопал глазами, но собрался с мыслями. — Он поел, я воды принес, тетя Листица еще целый подол грибов насобирала. Великан грибы съел, водицей запил. А потом, как-то засопел, захрипел и на бок повалился. Вот тогда тетя и велела…'