– Когда я был еще мальчиком, она уже была почтенной дамой и вряд ли распознает в бородатом пуританине принца Уэльского. Ведь не узнала же меня сама Ева.

– Вы в этом уверены?

– Думаю, ей было бы лестно оказать гостеприимство не обычному кавалеру, а королю.

И он через плечо собеседника поглядел на раскрасневшуюся амазонку. Она смотрела на него с улыбкой и восхищением. Конечно, он проигрывает во внешности Джулиану, но ведь именно он кинулся на ее защиту сегодня. А женщины просто обожают своих спасителей.

– В конце концов, – добавил король, вырывая локоть из руки удерживавшего его спутника, – леди Ева предложила нам именно то, в чем мы нуждаемся, – надежный приют. Никому не придет в голову, что Карл Стюарт станет скрываться в замке республиканца Робсарта. К тому же, сэр, – и голос Карла стал сух, – я думаю, мы поступаем невежливо, заставляя леди так долго упрашивать нас.

И он решительно направился к Еве.

Джулиан лишь пожал плечами и пошел за лошадьми. Король, подобно гончей, учуяв запах добычи, уже не мог остановиться. К тому же в словах Карла был резон.

Лорд Грэнтэм не спеша ехал за непринужденно беседующими королем и Евой. Впереди, возглавляя их небольшую кавалькаду, двигался охранник, который порой оглядывался и одаривал короля недоброй ухмылкой. Ева мило щебетала, Карл смеялся и расточал ей комплименты. Но сам Джулиан был угрюм. Что-то не нравилось ему в Еве Робсарт. Нет, безусловно, он находил ее красивой, однако ее красота казалась ему вызывающей, почти агрессивной, в ней даже на расстоянии ощущались чувственность и страстность. Конечно, королю, с его неуемным сластолюбием, трудно было не попасть под власть чар подобной женщины.

Джулиан невольно прислушался к словам Евы.

– Вы и представить себе не можете, сэр Чарльз, как все изменилось в этом краю с приходом к власти пресвитериан. Раньше мы умели веселиться, у нас были прекрасные праздники – майские, рождественские, когда мы украшали дом падубом и плющом и танцевали до утра. Теперь же мы окутаны пеленой страха. Одеваться надо лишь угрюмо-пристойно, церковь посещать регулярно, молиться по четыре раза в день и думать только о конце света. А произвол властей? Где в Библии сказано, что надо убивать медведей и сворачивать головы бойцовым петухам? Они даже издали указ, чтобы арестовывать лошадей, которые паслись в воскресенье, и удерживать их до понедельника.

Король громко расхохотался, и смех Евы вторил ему, словно серебряный колокольчик.

– Но вы-то сами не больно придерживаетесь этих правил? – заметил Карл, окидывая взглядом роскошный наряд Евы.

– О да! – Она вскинула голову. – Я роялистка до мозга костей, ибо никогда не признаю власть тех, кто говорит, что радоваться – это грешно. А сами-то… – Она даже передернула плечами. – Была я при новом дворе господина Молчание и скажу: все это лишь жалкое подобие того, что я видела при монархии. Однако сколько же лицемерия и притворства при этом!

– Так вы бывали и при дворе Стюартов? – негромко спросил Карл, не спуская глаз с точеного профиля Евы. – А помните ли вы принца Уэльского?

Джулиан напрягся, он счел это грубым ходом, хотя сам с нетерпением ждал, что скажет Ева.

– Его высочество? – Ева чуть повернулась к королю. – Конечно, я его отлично помню. Этакий смуглый ребенок, полный обаяния. По-моему, я ему нравилась. Как всякая пригожая леди, разумеется. Но я-то ведь тогда была очарована принцем Рупертом и никого другого не замечала. А Карл Уэльский… Помню, я кормила его леденцами. Бедный Карл Стюарт!.. Ходили слухи, что он погиб, и я даже плакала из-за этого.

Ева достойно вынесла испытание. Джулиан видел, как напрягшиеся было плечи короля расслабленно опустились. Он даже украдкой обернулся к Джулиану и подмигнул.

Они подъехали к Сент-Прайори, когда солнце уже заглядывало за кромку горизонта, а на востоке стали сгущаться темно-синие вечерние облака, озаренные блеклым ликом луны и ранними звездами. Вблизи замка местность сделалась более живописной и обжитой, стали попадаться селения среди буковых рощ, слышалось мычание возвращавшихся к домам коров и щелканье пастушеского кнута.

Сент-Прайори возник, когда они миновали небольшой холм. Замок стоял посреди громадного парка, почти леса, над которым возвышались его внушительные башни и унизанные флюгерами кровли. Всадники спустились с холма и, миновав узкий проезд между двумя большими прудами со стоячей водой, подъехали к чугунным воротам с виньетками и позолоченными остриями – дань новой моде.

Ворота как раз стояли открытыми, и из них выходила довольно значительная группа людей, – все были мрачны и бросали на всадников хмурые взгляды.

– Это наши поденщики, – пояснила Ева. – Они никогда не остаются на ночь в замке. Это приказ отца.

Она о чем-то переговорила с вышедшим из сторожки привратником. Говорила тихо, но до короля все же долетела фраза – «отпевание окончено».

– В замке кто-то умер? – спросил Карл. – Может, мы не вовремя?

Но Ева уже направила коня в ворота.

– Для посланцев комиссаров наш дом всегда открыт, – многозначительно сказала она и через минуту будничным голосом добавила: – Умер наш слуга. Несчастный случай – его растерзали сторожевые псы.

Король почувствовал себя неуютно. Да и сама атмосфера, когда они въехали в парк, словно придавила плечи. Здесь меж деревьев уже царили сумрак и тишина. Приехавшие словно попали в какой-то иной мир, таинственный и безлюдный, что столь не свойственно крупным поместьям. Подъездная аллея была широкой, посыпанной гравием и ухоженной, а вдоль нее на всем протяжении росли стройные ели – они служили словно оградой, за которой простирались заросли давно не расчищаемого парка. Тихое, безлюдное, дикое место, совершенно не соответствующее живому характеру их проводницы.

Наконец показался сам замок.

Картина здесь менялась: мощеный двор, газон перед зданием, еще зеленый и ровно подрезанный, с пирамидально остриженными пихтами по всему периметру. Последние лучи солнца горели огнем в больших готических окнах. И всюду царили безмолвие и пустота.

Слуг они увидели лишь в холле: человек пять-шесть мужчин и четыре женщины в чепцах и передниках. Если это и есть вся прислуга, то ее удивительно мало для столь большого поместья.

Король Карл невольно присвистнул, оглядывая холл. Какая роскошь! Холл был очень высок, и в стрельчатых арках над головой еще чувствовалось что-то монастырское. Но это каменное кружево розеток и капителей колонн не утратило своей привлекательности, несмотря на старомодность. Пол был выложен светлыми мраморными плитами, стены в человеческий рост покрыты деревянными резными панелями, а выше выбелены до слепящей белизны и украшены начищенным до блеска оружием, старинными кирасами, меж которыми красовались и охотничьи трофеи – растянутые меховые шкуры, головы оленей с ветвистыми рогами, ощетинившиеся клыками вепри и оскаленные морды волков. Вдоль стен стояли высокие кованые канделябры искусной работы с пучками длинных белых свечей, а скамьи и столы, хотя и массивные, были украшены затейливой резьбой с прекрасными инкрустациями из олова и перламутра. Несмотря на торжественность, холл казался светлым и приветливым. И все же отпечаток суровости лежал и на нем. Возможно, причиной тому были пустота и тишина, надежно воцарившиеся в замке, а может, именно его средневековый облик внушал гостям неясное беспокойство.

Но Ева уже увлекла их дальше. Они оказались в галерее с большими трехстворчатыми окнами над головой с одной стороны и рядом фамильных портретов в позолоченных рамах на противоположной стене. И тут они увидели младшую сестру Евы, спускавшуюся к ним по широкой лестнице.

– Рада приветствовать вас в нашем доме, джентльмены. – Девушка склонилась в реверансе. – И раз мы собираемся предоставить нашим спасителям кров, то смею заверить, что ничто не сулит нам с сестрой большей радости.

Джулиан первый подошел и приложился к руке Рэйчел Робсарт, чем несколько удивил короля.

– Со своей стороны мы надеемся, что наше пребывание в Сент-Прайори не будет навязчивым и мы не причиним вам неудобств.