Как же отвратительно она сегодня играла! Ее голова была занята иным. Все те нежные слова, заверения в любви, которые ей довелось сегодня услышать от Филиппо перед тем, как он ушел во Дворец дожей, казалось, высыпали на ноты, лежащие перед ней, и пустились в неистовый танец. Нет, сегодня она больше не будет играть.

Бьянка сложила нотные листки и убрала флейту. С минуту постояв в раздумье, она направилась в библиотеку, где сестра Джаккомина сидела, углубившись в чтение очередного фолианта на латыни.

— Что мне сейчас делать? — вежливо осведомилась Бьянка.

Монахиня лишь махнула рукой в ответ, не отрывая глаз от страницы.

— Сядь, посиди, дитя мое. Сейчас, сейчас, вот дочитаю до конца эту главу и скажу.

Но глава уже давно была дочитана, а сестра Джаккомина, казалось, совсем забыла о ее присутствии. Она была где-то далеко, в совершенно другом мире. Когда монахиня переворачивала очередную страницу, Бьянка, поигрывая пером, вздохнула. Как же скучно сидеть здесь и ничего не делать! Время тянулось так медленно. И когда только вернется Филиппо? Бьянка вспомнила о масках, выставленных сейчас в Кремовой гостиной, и ей вдруг захотелось посмотреть на них. Ей было известно о той атмосфере таинственности, которая всегда окружала частные заказы именитых лиц. На балах и маскарадах всегда присутствовал, элемент внезапности, игры, когда к пикантности, присущей таким праздничным сборищам, возникавшим вследствие анонимности присутствующих, добавлялась и заинтригованность гостей при виде какой-нибудь особенной маски — ведь каждый из гостей желал, чтобы именно его маска была единственной и неповторимой.

Раньше Бьянке, как и другим девушкам из Оспедале, приходилось видеть карнавальные шествия и танцы лишь со сцены, но в будущем — Бьянка дала себе зарок — непременно стать самой активной участницей этого невиданного веселья. Она еще прокатится в этих чудесных, освещенных свечами, богато украшенных гондолах, она станцует и на площади Сан-Марко, она еще посмеется вдоволь над проказами Пульчинелл и Коломбин, словом, все еще впереди. И фейерверки будут рассыпаться тысячей огней прямо у нее над головой, и на залитое мириадами разноцветных звезд небо она будет смотреть не из окна, а с площадей и набережных Венеции.

Филиппо не станет журить ее за то, что она без спроса посмотрит на его маски. Сейчас она пойдет в Кремовую гостиную и взглянет на них. Она даже сможет примерить одну или две или даже встретить его, закрыв лицо какой-нибудь самой причудливой из них. Сколько раз он говорил ей, что она, его маленькая птичка, что бы ни делала, это лишь приносит ему счастье, радует его.

— Тогда я пойду в Кремовую гостиную, — заявила она.

— Ладно, ладно, — отсутствующим голосом отозвалась сестра Джаккомина.

Бьянка вздохнула. С этой пожилой монахиней, когда она уткнется в книгу, говорить все равно, что с глухим! Девушка вышла из библиотеки и направилась в Кремовую гостиную. Здесь было пусто, но прямо перед ней, прислоненная к спинке одного из стульев, на нее смотрела странная маска. Странная потому, что походила на что-то виденное ею ранее. Маска представляла собой разукрашенную драгоценными камнями голову ревущего венецианского льва. Клыки были выполнены из серебра, а грива из серебристых тонких нитей. Маска явно предназначалась для Филиппо, и Бьянка живо представила себе, как серебристая грива рассыпается по его плечам, переливается и сверкает. Вот это да! У нее даже перехватило дыхание. Другая, что стояла на стуле рядом, впечатляла меньше: мрачное лицо, выкрашенное в ядовито-красный цвет, а вверху, будто волосы, вздымались перья того же ярко-красного цвета. Бьянка могла лишь представить себе, какие же костюмы будут одеты к этим маскам.

Потом внимание Бьянки привлекли три небольших маски, предназначенных явно для женщин, — они стояли прислоненными к спинке дивана. Одна маска нежно-голубого цвета закрывала лишь глаза, другая была очень похожа на первую, но имела более глубокий синий цвет — сапфировый. Третья маска представляла собой имитацию той, что была украшена ярко-красными перьями. И все три были явно для нее! Вне себя от радости, Бьянка бросилась к дивану и взяла первую. Поднеся ее к глазам, она посмотрелась в зеркало. Синий цвет так подходил к ее глазам, а как искусно она была вышита жемчужинами! Какое же чудо этот Филиппо! Темно-синяя маска тоже очень ей нравилась, в ней было что-то волшебное. Спереди она обрамлялась тончайшими кружевами из Бурано, собранными в пышное, напоминавшее облако, жабо, закрывающее нижнюю часть лица. Но красная, красная! Она была просто восхитительна, если они с Филиппо наденут каждый свою, то их маски будут очень гармонировать друг с другом.

Когда Бьянка повернулась к зеркалу, чтобы еще раз примерить первую, дотронувшись до нее, она почувствовала, как что-то слабо хрустнуло. Ее пальцы ощутили неровность на красной поверхности маски. Что же это? Бьянка очень удивилась. Неужели такой первоклассный мастер, как синьор Савони, может допустить брак в своей работе? Она принялась ощупывать другие маски, но ничего подобного больше не нашла, как ни надавливала пальцами на их лакированные поверхности. И тут она заметила, что на красной маске есть вышитая крошечная эмблемка, такая маленькая, что ее было почти невозможно заметить. У Бьянки был с собой маленький ножичек, которым она пользовалась при работе с книгами в библиотеке — иногда они с сестрой Джаккоминой разрезали листы некоторых книг. Вышивка легко поддалась ножу, и Бьянка вытащила из открывшейся узкой щели сложенный листок тонкой бумаги. Развернув его, она тут же узнала почерк своей крестной. Записка была короткой и адресовывалась Элене. В ней Мариэтта заверяла ее, что она сама и ее друзья очень обеспокоены ее состоянием и пытаются установить, где она находится. Послание завершалось пожеланием крепиться и не унывать, несмотря ни на что.

Бьянка почувствовала, как внутри нее тяжелым комом вздымается раздражение. Да как осмелилась Мариэтта злобно клеветать на Филиппо? Что он, тюремщик Элены? Он ее муж! Муж, который сделал все от него зависящее и возможное, чтобы вернуть своей супруге здоровье! Кто дал ей право возводить на этого благородного человека такую напраслину? Вдруг она вспомнила, что слуга упомянул о какой-то женщине, продавщице из лавки Савони, которая доставила сюда заказ. Может, это она? Может, под личиной продавщицы скрывается сама Мариэтта? Уж не отправилась ли она наверх к Элене? Ну, если крестная пошла на это, то она, в таком случае, просто слабоумная! Джиованна ни за что не пустит ее к Элене, а если Элена услышит ее голос, то ей это явно будет только во вред. Это же жестоко — лишать бедную Элену покоя! Времена, когда еще можно было избавить ее от депрессии, давно миновали.

Бьянка выбежала из Кремовой гостиной на лестницу, которая вела наверх. Взбежав на следующий этаж, она остановилась и замерла. Отсюда хорошо видна дверь в апартаменты Элены. Прижавшись к ней ухом, там стояла женщина с баутой на лице и сосредоточенно прислушивалась.

— Ты ничего там не услышишь, Мариэтта, — ледяным тоном произнесла Бьянка.

Вздрогнув от неожиданности, Мариэтта подняла маску и оставила ее поверх треуголки.

— Я просто хочу убедиться, что именно эта дверь ведет в спальню Элены, — голос ее звучал на удивление спокойно.

— Да, это та дверь, но какое право ты имеешь находиться здесь?

— Право подруги, как ты сама можешь понять. Бьянка, ты не должна никому говорить, что видела меня здесь, — голос Мариэтты дрогнул.

— Только в том случае, если ты прекратишь свои поиски и уйдешь отсюда. Обещаешь?

— Я могу пообещать лишь прекратить поиски здесь, но, умоляю тебя, ни одна живая душа не должна знать, что я во дворце. Даю тебе слово, что не буду и пытаться проникнуть в спальню Элены, и никто ничего не заметит. А если Элена умирает, то в твоем сердце, надеюсь, найдется сочувствие ко мне, что позволит мне провести несколько минут у постели моей умирающей подруги детства.

Бьянка с пониманием отнеслась к просьбе Мариэтты. Уж она-то никогда не нарушит обещание, если дала его, но ведь тем самым она обманывала Филиппо.