На состоявшемся вечером того же дня концерте Лукреция оправдала все ожидания и даже сорвала бис. Капитан Зено с супругой, конечно же, присутствовали на концерте и на следующее утро нанесли визит в лавку специально, чтобы выразить Мариэтте свою признательность за то, что она сумела вознести их чадо до таких высот всего за какие-то несколько месяцев.

— Теперь Лукреция далеко пойдет. — Мариэтта не скрывала, что довольна успехом своей ученицы. — Но ей предстоит еще очень много работать над собой, — добавила она.

— А у меня есть что сообщить вам, и это, без сомнения, вас обрадует, — с нотками торжества заявил капитан Зено. — Я перевел вашего супруга снова во Дворец дожей, под крышу, где он пребывал ранее. Теперь у него опять есть окно, хоть и с довольно скучным видом, кроме того, ему возвращено имущество, прежде имевшееся в его распоряжении.

Мариэтта не знала, что и сказать.

— Как же это вам удалось?

— Я указал Главному Инквизитору, что именно это место предназначено для политических заключенных и что Торризи немедля следует вернуть туда, камера, само собой, должна быть подремонтирована, пришлось пойти на усиление мер безопасности. И тот не стал мне перечить. Но что касается послаблений в отношении свиданий, к сожалению, этого добиться пока не удалось. В этом Инквизитор остался неумолим.

— Но ведь живет на свете и кто-то, кто по причине младых лет может рассчитывать на послабление и кого вы бы могли доставить в камеру моего мужа.

— Догадываюсь, о чем вы. — Зено усмехнулся и наиграно-обреченно вздохнул. — Не приходится удивляться, что вы так стремительно подвинулись в ваших делах, связанных с магазином, синьора. У вас прирожденный дар улаживать всякого рода дела, и я готов склонить перед вами голову. Приносите вашего карапуза, можете даже сейчас дать мне его — я представлю его отцу. Пойдемте!

Когда отперли дверь его камеры, Доменико сидел, углубившись в чтение. На звук отпираемого замка он поднял голову и повернулся посмотреть, кто же к нему пожаловал. В камере стоял капитан Зено и подавал ему крепыша-мальчугана.

— Вот и Данило Торризи пожаловал к вам в гости!

У Доменико вырвался восхищенный вскрик, он рассмеялся от счастья. Торжествующий Доменико высоко поднял малыша, а тот все совал свой кулачок себе в рот — его донимал прорезывавшийся зубик, уже второй по счету, и тихонько покряхтывал от удовольствия. Целых десять минут Доменико мог общаться со своим сыном, с наследником дома. Он сажал его на колени, давал мальчику вволю потаскать себя за волосы, за бант на груди, дотронуться крохотным пальчиком до позолоченной крышки часов. Тем временем вернулся капитан Зено. Доменико, поцеловав малыша в лобик, вручил его капитану. Совсем как тогда, в первый раз, когда от него уходила Мариэтта, Доменико сквозь прутья решетки смотрел вслед офицеру, уносящему сына, и совсем как тогда, в первый раз, Доменико склонил голову и расплакался.

Когда Бьянка вместе с сестрой Джаккоминой появились во дворце Челано, их ожидало там уже множество книг, которые предстояло разобрать и составить каталог. Незадолго до этого их завезли сюда из дома, где отправилась в лучший мир матушка Челано, а также с их виллы. Бьянка явно нервничала. Вызов, брошенный ей Мариэттой, глубоко задел ее, и она понимала, что должна была принять его. Просто не обратить внимания и пустить все на самотек означало упустить шанс встретиться с Эленой или хотя бы увидеть ее. Она сожалела о той язвительности, которую отпустила в адрес Мариэтты и ее Доменико. Бьянка вообще-то относилась к категории людей добродушных, и ни о какой злопамятности речи здесь и быть не могло. Поэтому она очень переживала, что наговорила Мариэтте.

Сестра Джаккомина была в восторге от того, что им предстояло новое большое задание, она, словно бабочка, порхала от одной стопки книг к другой, если, конечно, это сравнение могло подходить к ее полноватой фигуре и коротеньким ручкам, которые то и дело замирали в жесте восторга по поводу очередной библиографической редкости. У Бьянки засосало под ложечкой, когда она вспомнила о приближающемся времени игры на флейте. Она от души надеялась, что монахиня забудет об этом, но дисциплинированный ум сестры Джаккомины не мог позволить себе такого.

— Время заниматься на флейте, дорогая моя, — объявила она, когда часы пробили. — Посвяти себя ненадолго музыке.

Не успела Бьянка начать, как тут же появился Филиппо. Он, как обычно, приветствовал ее своей обворожительной улыбкой, и ей стало казаться, что тело ее вот-вот растает. Ну как могла Мариэтта обвинять этого человека в каких-то сомнительных делишках?

— Значит, ты снова у нас, птичка моя, снова заполнишь этот дом своей музыкой, как заполняешь каждый день.

Услышав это ласкательное имя, Бьянка вспыхнула.

— Не каждый день. У меня ведь есть еще прослушивания в Оспедале, да и другие занятия.

— Вот досада! Бьянка, ты должна быть здесь. Весь дворец словно оживает, стоит лишь тебе переступить его порог.

Бьянка почувствовала, как забилось ее сердце.

— Вот выздоровеет Элена, и все у вас наладится.

Грусть омрачила лицо Филиппо Челано.

— Нет, ничего уже не вернешь. Я свыкся с неотвратимым.

Выйдя из-за пюпитра, Бьянка подошла к нему.

— Отведите меня взглянуть на нее. Ведь вам ничего не стоит впустить меня к ней.

— Я над ней более не властен. Элена живет сейчас во мраке спальни, окна которой постоянно задернуты тяжелыми портьерами, и допускает к себе лишь камеристку.

— Но я нисколько не сомневаюсь, что от меня она не отвернется. И если я хоть что-то для вас значу, позвольте мне это!

Выражение его лица не изменилось, но внутренне Филиппо напрягся. Кто это надоумил Бьянку? Он не мог поверить, что это желание возникло у нее по собственной инициативе — ведь она всегда старалась угодить Элене, не идти против ее воли и вообще не досаждать ей как-либо. Да, ситуация стала принимать несколько пикантный оттенок, когда эта пигалица вдруг возобладала правом вертеть им, причем в этой чрезвычайно деликатной сфере. Впрочем, он сумеет извлечь выгоды для себя и из этого.

— Хорошо. Пусть все будет так, как ты просишь. Но мне хотелось бы только знать — выдержишь ли ты? Достанет ли у тебя на это мужества?

Вот как раз этого-то ей и не хватало — так, во всяком случае, казалось ей самой, поскольку она знала свою способность немедленно устраняться от всего, что казалось ей неприятным или пугающим.

— Что вы имеете в виду? — настороженно спросила она.

— Той Элены, которую ты всегда знала, уже более не существует. Она до неузнаваемости похудела, единственно, что не изменилось в ней, так это, пожалуй, ее чудесные волосы. Кроме того, ее постоянно мучают приступы сильнейшего кашля. — Он повторял то, что ему ежедневно докладывала его подручная о состоянии его жены, чтобы быть в курсе того, насколько близок конец. Филиппо и сам до сих пор не мог ясно понять, почему это он не дал Элене возможность погибнуть как можно быстрее, а выбрал путь постепенного ее умерщвления. Может быть, потому, чтобы смерть не была такой мучительной для нее? — Кроме всего иного и прочего, она очень не любит всяких неожиданных вторжений.

— То, что вы сказали мне, лишь способно вызвать еще большее сочувствие к ней, — ответила Бьянка, и в голосе ее было неподдельное сострадание. Она обнимет Элену и станет вспоминать вслух о их былых днях в Оспедале, она заставит поверить в себя, она заставит ее. жить! Она искренне любила эту женщину, которая всегда относилась к ней ласково и по-человечески участливо. А то, что она испытывала другую, совершенно отличную любовь к Филиппо, тяжким грузом висело на ее душе, и она жаждала избавиться от этого невыносимого груза.

— Значит, как только ты закончишь играть и вы с сестрой Джаккоминой выпьете по чашечке горячего шоколаду, обратись к ней — пусть она разрешит отправиться вместе со мной к Элене, но вот саму сестру я, к сожалению, допустить не могу. Это было бы слишком тяжелым испытанием для больной женщины.