В свете мерцавшей свечи Мариэтта и Луиза смотрели друг на друга, напряженно прислушиваясь к шагам хористок. Когда девушки усядутся в гондолы, там уже никто не будет пересчитывать. Позже, когда все в Оспедале улягутся, Элена отопрет ключом знакомую дверь в переулок — Мариэтта снабдила ее ключом, — и переодетая служанка сможет покинуть школу. Так как после очень поздних выступлений девушкам предоставлялось право лишний час поспать, исчезновение Мариэтты вряд ли будет замечено до того, как они с Аликсом усядутся на корабль, который увезет их из Венеции.

— Я просто не знаю, как вас и благодарить, мадам д’Онвиль, — с признательностью прошептала Мариэтта.

— Все, что делалось, это ради Аликса, — холодно отпарировала Луиза. Она снова приоткрыла дверь и выглянула наружу. — А теперь, пока никого нет, уходите. Но не надо через эту арку, а идите коридором, который выведет вас в вестибюль, а оттуда — во внутренний двор. Идите же! Я должна вернуться к гостям, пока меня не хватились.

Во внутреннем дворике Мариэтту с нетерпением ждал Аликс, он торопился как можно скорее вернуться домой. Как раз в тот день его чудом застало письмо матери, которое гонялось за ним по всей Европе почти три месяца. Она писала, что отец постепенно впадал в слабоумие, причем продолжалось это уже довольно долго и не могло не отразиться на принятых им ранее решениях касательно своего предприятия, последствия которых, стали обнаруживаться лишь теперь. Разразился финансовый кризис, и дело шло к тому, что шелкоткацкая фабрика оказалась под угрозой пойти с молотка за долги. Мадам Дегранж настаивала на его немедленном возвращении домой.

Аликс с чувством благодарности вспомнил Луизу. Он поведал ей о неприятности, произошедшей дома, и. вручил письмо, которое по истечении двадцати четырех часов надлежало вручить маркизу. Внезапно где-то высоко в небе взорвались ракеты фейерверков, и это вывело Аликса из оцепенения. Он понял, что карнавал буйствовал везде. За двойными железными воротами десятки людей, одетые в карнавальные костюмы, с цветными фонариками в руках, пели и танцевали, обнимались, и их бесшабашное хриплое пение эхом отдавалось в ночи.

Внезапно ворота распахнулись, и во дворик уверенной поступью вошли трое по виду здоровых мужчин, переодетых Пульчинеллами, с пригласительными билетами в руках. Оживленно переговариваясь, они пересекли внутренний двор, на крючковатых носах их масок отражались блики разноцветного фейерверка. Аликс посторонился, чтобы дать им пройти, и дружелюбно кивнул им, когда они поравнялись с ним. И тут же, убедившись, что он ни о чем не подозревает, один из них резко повернулся и отвесил Аликсу сильнейший удар кулаком под ребра. Тот охнул и присел, но тут же, опомнившись, вскочил на ноги и схватился за рукоятку шпаги, но выхватить ее не успел. Белые листки приглашений разлетелись по сторонам, когда вся троица набросилась на юношу. Он яростно сопротивлялся, и вот один из нападавших в криком повалился на землю, но двое других одолели его.

Мариэтта, выбежавшая из вестибюля, застала как раз тот момент, когда Аликса под руки утаскивали двое Пульчинелл, он продолжал отбиваться, упирался, выкрикивая слова проклятий, а третий уже поднялся на ноги и открывал ворота. Мариэтта с криком бросилась ему на помощь.

— Аликс!

Он, заметив ее, крикнул в ответ:

— Береги себя, Мариэтта! Я вернусь за тобой, вернусь!.. — И тут же сильный удар в челюсть заставил его замолчать. Голова Аликса безвольно повисла, и сам он обмяк в руках похитителей.

Ошеломленная Мариэтта видела, как перед ее носом с резким металлическим лязгом захлопнулись ворота — Жюль де Марко с холодным бешенством смотрел на нее.

— Пропустите меня! — кричала она, вцепившись в ворота и пытаясь распахнуть их.

— Это конец вашего побега, синьорина, — безжалостно констатировал он. — Но ничего страшного — очень многим молодым чужестранцам кровь ударяет в голову, стоит им оказаться в Венеции, но, снова оказавшись в родных стенах, они быстро приходят в себя. И ваше счастье, что нам удалось подслушать, как вы строили планы побега этой ночью, и даже если бы эта женитьба состоялась, брак был бы незамедлительно аннулирован во Франции. Вам следует благодарить судьбу, что вас избавили от подобного унижения.

— Вы не имеете права арестовывать Аликса! Он не преступник! Анри его освободит!

— Анри тоже под надежным присмотром, он сидит в лодке, которая доставит нас на материк. А вам я советую вернуться в Оспедале, причем как можно скорее. Все кончено!

Сказав это, он изо всех сил толкнул ворота от себя, и Мариэтта от этого удара упала на землю. Когда она с трудом поднялась, его уже и след простыл в толпе ликующего карнавального люда.

Она уселась на каменную скамеечку и безутешно заплакала. Неужели ее Аликса будут держать, как преступника, со связанными руками или в кандалах до самого Лиона? А как еще удержать его и не позволить ему сбежать и вернуться за ней? А если это так, оставалось лишь ждать письма от него, которое он сможет послать ей, лишь оказавшись в Лионе. Но имени его нет в списках тех, от кого ей дозволялось получать корреспонденцию. В ней рос страх, совладать с которым она была не в силах. Его источник ей понятен — казалось, что им с Аликсом больше не суждено встретиться. Она вспомнила тот эпизод, который произошел с ними на карнавале, когда она впервые по-настоящему убедилась в том, что Аликс любит ее, и тогдашнюю шутливо брошенную фразу о том, что они повязаны воображаемой полоской серпантина с карнавала. Может, это было всего лишь иллюзией, впрочем, иллюзий оказалось больше чем достаточно. «Венеция пленила меня, продала в рабство, — подумала Мариэтта, — и это рабство навек».

Она не помнила, сколько просидела так на холодной скамеечке во внутреннем дворике палаццо Кучино. Заключительный залп карнавальных ракет не сумел вывести ее из состояния отрешенности. Она не услышала и звона колоколов Базилики, возвестивших о наступлении Великого поста и завершении карнавала. До самого рассвета девушка не поднимала головы, а подняв, внезапно сообразила, что ночь на исходе.

Мариэтта вскочила, смахнув слезы с ресниц, и бегом бросилась искать гондолу. Карнавальный мусор многоцветным ковром лежал под ногами, последние гуляки в пестрой одежде, выглядевшей нелепо в свете наступавшего дня, разбредались по домам. Те из них, которые еще не протрезвели, усаживались у колоннад или просто валялись среди пестрого мусора, как большие куклы-марионетки, которых неизвестно почему сняла со своих нитей рука неведомого клоуна. Как и раньше, гондольер отвез ее к ученику пекаря, под мост. И тот, как всегда, помог ей незаметно проникнуть в Оспедале. И Мариэтту никто не обнаружил, когда она пробиралась в свою комнату.

Увидев подругу за завтраком с опухшим пепельно-серым лицом, Элена посмотрела на нее непонимающим взглядом, боясь даже спросить, что произошло. Понятное дело, ее вид привлек внимание сестры Джаккомины, которая тут же подбежала и обеспокоенно всплеснула руками.

— У тебя такой ужасный вид, Мариэтта! Что с тобой? Ты, должно быть, чем-нибудь отравилась. Нет-нет, ничего не говори, я и так все вижу. Бедняжка, наверное, ночью ты ни на минуту не сомкнула глаз! Иди сейчас к себе и приляг, отдохни. Позже я принесу что-нибудь легкое из еды.

Тут же вмешалась Элена:

— Я это сделаю, матушка.

Мариэтта поблагодарила монахиню за. участие и предоставившуюся возможность рассказать обо всем Элене.

Худшего дня рождения Луизе не доводилось пережить. Все события представлялись ей цепью сплошных кошмаров, начиная с того момента, когда Аликс впервые обратился к ней за помощью в его легкомысленном романчике. До нее доносились голоса прислуги, готовившей большой зал к празднику. Пройдя в салон, Луиза уселась на любимый диванчик, где еще недавно ей пришлось выслушать Аликса, лице которого сияло любовью. Двери маленькой часовни, сегодня утром распахнутые настежь, позволяли видеть единственный аналой, стоявший перед позолоченным алтарем, а в тот день, когда Аликс исповедовался о готовящемся побеге, они были закрыты. Аликс еще поцеловал ее в знак благодарности за будущую помощь. Когда он ушел и его шаги на лестнице затихли, она поднялась и подошла к окну, чтобы посмотреть, как он будет садиться в гондолу. В это время двери часовни открылись, и Луиза увидела маркизу де Герар. Она пристально смотрела на свою внучку: