– Бесполезно, я даже разговоров на эту тему не завожу. Она злиться начинает.

Оба замолчали, прислушиваясь к собачьему вою, несущемуся со всех сторон.

– Что-то они сегодня не на шутку разошлись.

– Да, странно.

– А вот скажи-ка, – вдруг без всякого перехода начал Филипп, – нравится ли тебе тихая семейная жизнь? Каждый день одно и то же, одно и то же. Скукота.

– Не замечал.

– Значит, ты особенный, мне вот совместная жизнь быстро надоедает. Потому я и не женат. Хотя, не скрою, две попытки окольцеваться были: первый раз бросили меня, второй раз ушел я сам.

– Уж чем-чем, а скукой наш брак не отмечен. И потом, не сочти за занудство, но каждому свое. Кому и уксус сладкий, а кому и халва горькая.

– Могу поспорить.

Возможно, Филиппу вполне удалось бы переспорить Артура, но сделать это он не успел. На пороге гостиной возникла Лидия под руку с тоненькой хрупкой девушкой.

– А вот и мы! Знакомьтесь, это – Эка.

– Что, вот так прям – Эка? Как собака?

– Филипп! Не смейте задирать моих гостей! – Лидия грозно сдвинула брови и погрозила ему пальчиком.

Девушка же, похоже, ничуть не смутилась. Она встряхнула черными густыми кудряшками и засмеялась, обнажив ровные белые зубы:

– Что вы, я не обижаюсь. Даже забавно.

– Хм, забавно ей, – фыркнул Филипп. – А полное имя-то какое? Мама с папой как нарекли?

– Эрикой. Но все-таки лучше – Эка. Мне так комфортнее.

Филипп наклонился и, ухватив стул за ножку, с грохотом проволок его по паркету, придвигая к себе.

– Садитесь, Эка, поближе. Будете исповедоваться.

Она растерянно моргнула и не стронулась с места.

– Не обращайте внимания, – подбадривающе улыбнулся ей Артур. – Филипп иногда бывает страшным занудой. Но в целом он весьма обаятельный человек.

Эрика опять рассмеялась и так мило смутилась, что стала похожа на ребенка. А может быть, этому способствовал ее не слишком высокий рост и свежий цвет лица. В глазах – больших, шоколадно-темных, замешательство вдруг сменилось озарением. Она всплеснула руками, и браслеты на ее тонких запястьях сухо щелкнули.

– Ох, я и растяпа! Лидия, я же тебе подарок принесла! А уже и забыла.

Она быстро расстегнула сумку и достала оттуда небольшую плоскую коробочку, перевязанную атласной лентой.

– Вот, держи.

– Ах, какая прелесть! И что внутри? – Лида нервно и торопливо развязала бант, открыла коробку и восторженно ахнула. – О, какая красота!

Филипп старательно вытянул шею, но Лидия ехидно ухмыльнулась и демонстративно повернулась к нему спиной, заслоняя собой картину. Тогда он встал и не менее демонстративно заглянул ей через плечо.

– Солнце, небо и кроваво-красные маки, – саркастически прокомментировал он. – Тривиальная бесхитростность.

– Море цветов на горной поляне, роковая страсть, скрывающаяся за безмятежностью… Это восхитительно, великолепно! Но откуда ты узнала, что я люблю маки, Эрика? – Губы Лидии источали патоку, синие глаза светились от счастья. Казалось, эта картина – то, о чем Лидия не могла и мечтать.

Филипп, уже почти дошедший до своего кресла, повернулся и с удивлением посмотрел на Лидию. Маки – единственные цветы, которые она не выносит. Он хорошо это знал.

– Признаться, я и сама их люблю, – смущенно улыбнулась Эрика. – Наверное, это говорит о сходстве наших натур?

– Картина как картина, – фыркнул Филипп, – ничего особенного. Не шедевр.

Эрика порозовела:

– Эту картину написала я. Воспоминание о лучших днях в моей жизни, времени, когда я по-настоящему была счастлива. Я хотела, чтоб вы это поняли. Наверное, мне это не удалось.

Она пожала плечами и грустно засмеялась. Филипп собирался что-то добавить, но Артур бросил на него такой испепеляющий взгляд, что он поперхнулся.

– Простите, Эрика. Картина и в самом деле хороша, просто я…

Он замялся, подбирая слова.

– На самом деле он хотел сделать гадость мне, – засмеялась Лидия. – Ты, Эрика, здесь совершенно ни при чем.

Филипп внимательно посмотрел на нее, потом повернулся к Эрике и кивнул:

– Ну, где-то так. Простите. Вышло по-дурацки.

Он сел в свое кресло у камина и затих, пытаясь разобраться в собственных мыслях. В самом деле, последнее время Лидия изрядно раздражала его. Он постоянно ловил себя на мысли, что ему хочется сказать ей колкость, и хотя чаще он все-таки сдерживался, иногда его прорывало.

«Нехорошие желания, согласен, – думал он, – когда-нибудь это должно было произойти: досадный ляп, как сегодня. Обидел ни за что ни про что хорошего человека».

Он бросил быстрый взгляд в сторону Эки. Миниатюрна и мила. Массивные браслеты на тонких запястьях и экзотический наряд, напоминающий, что уже наступило лето, а значит, и пора отпусков. Бледное одухотворенное лицо с тонкими чертами и непослушная копна темных волос.

– Чем занимаетесь, Эрика? – спросил он нарочито небрежно.

Она тихо засмеялась:

– Дрессирую собак.

– Правда, что ли?!!

– Шучу.

– Оригинально. И что делаете на самом деле?

– Эка работает со мной в театре, – вмешалась Лидия.

– О, так вы служитель Мельпомены! Что ж вы сразу не сказали, к актрисам у меня отношение особое, им я прощаю все.

– Я костюмер. Это гораздо прозаичнее, так что придется мне довольствоваться вашим обычным отношением.

В этот момент в гостиную стремительно вошла высокая стройная женщина, затянутая в черный шелк. Она кинула мимолетный взгляд на Филиппа, поглощенного беседой с Эрикой, и, обернувшись к двери, громко сказала:

– Миша, ну где ты там? Не стесняйся, проходи. Верно, не первый раз в гостях, пора бы уж и привыкнуть.

На пороге появился крупный лысоватый мужчина в слегка помятом льняном пиджаке и с двумя пакетами снеди в руках. Грубые, простоватые черты его лица на первый взгляд казались лишенными обаяния, но стоило ему улыбнуться, как впечатление тут же переменилось. Лицо его стало не только привлекательней и добрей, оно озарилось внутренним светом, и он стал похож на рождественского Деда Мороза.

– Познакомьтесь, это друг моей сестры, Михаил, – Лидия счастливо засмеялась. – Друг недавний, но, насколько я могу судить, – верный.

– Спасибо, голубушка, за представление. Не сочтите за труд, распакуйте продукты, – он поставил на стол два пакета. – Это мой скромный вклад в благородное дело сервировки стола к ужину.

– Ой, что вы, Миша! – всплеснула руками Лидия. – Мне даже как-то неловко. В самом деле, не надо было!

– Лидушка, не могу же я очаровательную хозяйку заставить у плиты стоять.

– Ты кого имеешь в виду? – обернулась Валерия. – Ее?! Да когда она там стояла? И вообще, у нас кухарка есть.

– Видишь ли, дорогая, кухарку я уже отпустила. – Лидия изобразила улыбку, но глаза ее при этом остались холодными и злыми.

Валерию никто не рискнул бы назвать красивой, но лицо ее обладало огромной притягательной силой. Особенно хороши были глаза – влажные, темные, манящие. Казалось, они должны принадлежать женщине чувственной и страстной, но Валерия была надменна и холодна. Глядя на двух сестер, Артур часто ловил себя на мысли, что они совершенно не похожи – жизнерадостная хохотушка Лидия и ее высокомерная, скупая на улыбку старшая сестра.

– Что-то Валерия сегодня не в духе, – встревоженно сказал Михаил. – Лидушка, вы случайно не в курсе, что с сестрицей творится? Говорит, дурные предчувствия у нее, сон плохой приснился.

Валерия встала.

– Слишком разговорчив ты сегодня, Миша. Не к добру это. Сходи лучше, поставь минералку в холодильник. Помнишь, где он?

– Помню, помню. Я уж тогда и водочку в морозилочку положу. Водочка – она хорошо пьется, когда до восьми градусов охлаждена. Ну, или на крайний случай до десяти. Благородный напиток, да. И пить ее надо маленькими глоточками, растягивая удовольствие и наслаждаясь. – Он семенящей походкой, смотревшейся смешно при его высоком росте и крупной комплекции, потрусил на кухню. – А на закусочку грибочки хороши, рыбка красненькая, да огурчики солененькие. Икорочкой еще хорошо закусывать, с блинчиками…