Сама же удобно устроилась в кресле и открыла книгу, которую предусмотрительно принесла с собой. Попробовала читать, однако взгляд впустую скользил по строчкам, то и дело обращаясь к постели; вернее, к ее обитателю. Кузены одели больного в одну из отцовских ночных рубашек, и безупречная белизна накрахмаленного полотна подчеркивала золотисто-бронзовый цвет кожи еще выразительнее, чем бинты. Было ясно, что это не загар, а природная смуглость, и оставалось лишь честно признаться самой себе, что редкий в Англии оттенок куда красивее, чем обычная бледность или — о, ужас! — нежно-розовый румянец. Не исключено, что именно непохожесть, необычность гипнотизировала, привлекала, вызывала острое желание прикоснуться. Но что, если вызов скромности бросало не только любопытство?

Лорелей заставила себя сосредоточиться на книге и даже прочитала несколько страниц, прежде чем позволила взгляду вновь остановиться на более интересном объекте. Ровное сопение стихло. Лорелей быстро встала и испуганно склонилась над Аргусом: что, если он вообще перестал дышать? Внезапно он открыл глаза и посмотрел на нее в упор. О, их глубина затягивала, как затягивает беззвездное ночное небо! Постепенно туман сна развеялся, и напряженный, пристальный взгляд сэра Аргуса отозвался в душе тревожной неуверенностью. И все же отступить или хотя бы отвернуться не хватило сил.

Аргус смотрел на стоявшую возле постели красавицу. Чтобы вспомнить, кто она и как здесь оказалась, потребовалось несколько мгновений. Вслед за узнаванием пришло вожделение. Каштановые с рыжим отливом волосы закрывали плечи и волной спадали к тонкой талии. Одета она была очень скромно, однако поза позволила увидеть мягкие холмы груди. О, если бы можно было прижаться лицом к этой нежной коже_, дотронуться языком до соблазнительной развилки, вдохнуть мучительно-сладкий аромат! Аргус поднял руку, сжал прядь густых и шелковистых волос Лорелей и слегка потянул.

— Сэр?

Она нагнулась ниже и заметно напряглась.

— Прекрасная… — пробормотал он, не отводя глаз от ее полных алых губ.

— Большое спасибо за комплимент, но…

Договорить она не успела: слова утонули в поцелуе. От неожиданности Лорелей застыла на месте: мысли в голове стремительно заметались. Какие у него теплые мягкие губы. А еще умелые и опытные. За те двадцать три года, которые Лорелей прожила на белом свете, ее целовали нечасто, но все же вполне достаточно для того, чтобы она могла оценить тонкое мастерство сэра Аргуса. Он легко прикусил нижнюю губу, и рот сам собой раскрылся, чтобы впустить язык, — столь смелую ласку ей пришлось испытать лишь раз, да и то очень бегло и без тени острого, горячего наслаждения, которое внезапно нахлынуло сейчас. Пожар разгорелся, а, как известно, обуздать пламя — задача почти неразрешимая.

Лорелей уже готова была сдаться, упасть в объятия, но в этот момент Аргус замер, точно окаменел, а потом неловко отстранился. Она едва сдержала возглас горького разочарования и покраснела, с ужасом заметив, что судорожно сжимает его рубашку. Осторожно, незаметно убрала руку: а вдруг в забытьи причинила боль?

Усилием воли Аргус подавил страстное желание увлечь зеленоглазую нимфу в постель и сделать своей. И вовсе не потому, что больные ребра не допустили бы вольностей. Остановила простая, очевидная мысль: перед ним незамужняя дочь герцога — та, которая совершила невозможное и освободила его из жестокого плена. Нет, эта благородная молодая леди выше любых попыток соблазнения, как бы ни стремилось к близости измученное, истосковавшееся тело. Румянец желания на нежных щеках и влажные от поцелуя губы манили и призывали, и все же…

— Прошу извинить меня, леди Лорелей, — произнес сэр Уэрлок хриплым от желания голосом. — Мне не следовало злоупотреблять вашей добротой.

По ее милому разгоряченному лицу пробежала тень. Аргус понял, что совершил ошибку, но в какой момент? История его отношений с женщинами была долгой и достаточно неприглядной — во всяком случае, до недавнего времени. А общаться в подобном ключе с аристократками и вообще не доводилось. Как правило, круг знакомых ограничивался служанками из таверн, горничными и куртизанками. Изысканных великосветских дам Аргус старался избегать по двум понятным причинам: во-первых, опасные игры грозили серьезными неприятностями, а во-вторых, вольности неизбежно привели бы к алтарю, чего ему совсем не хотелось. Надо было немедленно воспользоваться даром внушения и доказать молодой особе, что поцелуя на самом деле не было, а потом сконцентрировать силу воли и противостоять искушению, каким бы мощным оно ни оказалось.

— Извинить? — удивленно переспросила Лорелей.

— Это неразумно с моей стороны, — произнес Аргус, глядя ей в глаза и напряжением воли придавая голосу мощь прямого воздействия. — Вы скоро забудете об этой легкой оплошности. Ведь мы всего лишь беседовали.

Лорелей нахмурилась. В глубоком бархатном голосе сэра Аргуса неожиданно зазвучали странные нотки. И без того его темные глаза внезапно почернели, а пронзительный взгляд отозвался нервной дрожью.

— Неправда! Мы не только беседовали, — горячо возразила она. — Считаете меня наивной дурочкой? Разве во время обычной беседы язык мужчины способен оказаться во рту женщины? И не надо так на меня смотреть! Ха! Может быть, я шокировала вас тем, что не подчинилась вашей воле?

— Можно сказать и так. Позвольте попробовать еще раз.

Он снова взглянул на нее, посылая мощный поток энергии, однако Лорелей рассердилась еще больше.

— Странно! Очень странно. Вам зачем-то понадобилось доказать, что мы только разговаривали, а больше ничего не произошло, хотя на самом деле все было иначе.

Аргус недоумевал. Он серьезно отнесся к задаче, сосредоточился, включил посланный свыше дар, однако, мисс Сандан оставалась вне зоны внушения.

— Вы хорошо видите?

— Что за вопрос?

— Может, подобно многим, нуждаетесь в очках, но стесняетесь их носить?

— Что за ерунда! У меня прекрасное зрение.

— И со слухом тоже все в порядке?

— Разумеется. Но почему вас интересуют такие подробности?

Лорелей начала понимать, что необычный человек не просто считает ее глупышкой, которую можно убедить в чем угодно.

Аргус задумчиво потер подбородок. Наверное, странное поведение следовало как-то объяснить. Пальцы неосторожно коснулись ссадины, и он поморщился от боли.

— Кажется, я уже говорил, что Чарлз Корник захватил меня, чтобы похитить редкий талант.

Лорелей выпрямилась в кресле, однако продолжала смотреть все также прямо и открыто.

— Да. Отец рассказал мне о необычайной одаренности Уэрлоков и Вонов. Если бы я не увидела, как вы отправили за помощью собственный дух, то ни за что на свете не поверила бы. Честно говоря, я думала, что необычные способности в этом и заключаются.

— О, что вы! Это всего лишь умение, которое еще предстоит отточить, довести до совершенства. Нет, настоящий… дар состоит в умении использовать голос и взгляд для того, чтобы заставлять людей говорить правду и даже в поступках следовать моей воле. А еще я умею внушать веру в собственные слова, даже если все вокруг свидетельствует об обмане.

— Но со мной ничего не получилось. — Лорелей догадывалась, что в иной обстановке дерзкая попытка подчинить ее разум и волю вызвала бы у нее обиду и гнев, однако в эту минуту она испытывала лишь восхищение и, пожалуй, легкое недоверие. — Именно этот дар и хотел получить от вас Чарлз Корник?

— Да. Он полагает, что силу воздействия можно передать как закрытый сундук и научить пользоваться содержимым.

— Должно быть, негодяй считает, что ничего полезнее и быть не может. Подумайте только, какие бескрайние возможности открываются перед обладателем сокровища!

— Уже думал и, честно говоря, ничего хорошего не придумал.

— Ничего хорошего и быть не может. Разве тот, кто вас истязал, создан для благих свершений? Страшно представить, сколько зла он способен принести.

— И он сам, и его пособники. Чарлз ни разу не сказал «я», все время — «мы». Вызывает беспокойство еще один вопрос: что именно он успел разведать о моих родственниках?