— Это преступление совершил не я, но религия, которую исповедуешь ты; разве не сказано, что пламя вечности ожидает души проклятых; и разве ты не заслужила этих мучений?

Бедная девушка, она не слышала выкриков богохульника. Ее нежное тело, ударяясь о выступы, перекатывалось на скалах, летело над волнами и пеной; когда она упала, океан хлестнул себя валами, будто ликуя, что получил ее душу. И пока она погружалась все глубже в горящую пропасть, десять тысяч голосов прогремели в бездонной бездне:

— Дух зла! Мучение и вечность ожидают тебя здесь; ибо здесь никогда не умирает червь и здесь огонь никогда не гаснет!

Реджинальд, единственный наследник известного рода Ди Венони, с младенчества отличался своим необузданным и исступленным нравом. Его отец вследствие несчастной болезни к концу жизни одряхлел разумом и умер в совершенном безумии. По глубокому убеждению друзей юного Ди Венони, болезнь не миновала и его сына, ибо часто им приходилось видеть, как в глазах Реджинальда вспыхивал лихорадочный блеск и непостижимое возбуждение изменяло до неузнаваемости его черты. Действительно ли в его жилах дремал страшный недуг — неизвестно, но то, что домашние оберегали юношу от малейшей случайности, которая могла бы разбудить в нем наследственное безумие, было несомненным. С раннего возраста оставшись на руках своей матери, которая после смерти мужа проводила дни в добровольном затворничестве, он не имел возможности хоть сколько-нибудь рассеять и оживить душу новизной впечатлений. Уединенная усадьба отстояла далеко от проезжих дорог и находилась на самой границе непроходимых лесов Шварцвальда. Сам господский дом, следуя причудливой моде, был построен в готическом стиле мрачного средневековья. Рядом возвышались руины некогда прославленного по всей Швабии замка Радштейн, от которого остались лишь полуразрушенная башня да обвалившаяся крепостная стена; далее за ними угрюмые тени и непролазные чащобы Шварцвальда замыкали пейзаж.

В этом диком и пустынном месте была заточена молодость Реджинальда. Но наступил роковой час, и его унылая жизнь внезапно переменилась. В день его восемнадцатилетия в полуразрушенной башне Радштейн поселился загадочный старик, измученный тяготой лет и старческой немощью. Днем он редко покидал свое убежище; единственным признаком его присутствия была лампа, которая с высоты башни наполняла ночь зловещим светом. Местные жители, привыкшие отмерять часы своей жизни по солнцу, были несказанно удивлены его странностями, и не прошло и недели, как кто-то пустил слух, что старик — посланец дьявола. Слух этот получил широкую огласку и вскоре достиг ушей Реджинальда. Любопытство его пробудилось, и он решился, предоставив себя в распоряжение мудреца, удостовериться в причинах его странного затворничества. Охваченный минутным порывом, он внезапно оставил усадьбу и устремился к башне. Была мрачная ночь. Резкие порывы ветра предвещали бурю. Реджинальд уже был на развалинах замка, когда часы на деревенской церкви скрипуче пробили полночь. С немалым трудом взобравшись по дряхлой от времени лестнице, которая колебалась под каждым его шагом, он достиг кабинета философа. Дверь была широко распахнута. Старик сидел у открытого окна. Облик его был величественен. Длинная белая борода спускалась до пола. На плече он с видимым напряжением держал астролябию, направленную на звезды. Повсюду были разбросаны книги. На их листах таинственно мерцали магические знаки каббалы. На столе стояла гипсовая ваза в виде оскаленной головы дракона, по бокам которой были выгравированы знаки Зодиака, окруженные причудливой арабской вязью. Старик был одет в широкую бархатную мантию цвета глубокой ночи с вышитыми на ней золотыми звездами; серебряная лента перепоясывала ее. Тонкие локоны старика развевались от ветра. Правая рука сжимала трость из черного дерева. При появлении Реджинальда он медленно поднялся и окинул пристальным взглядом возбужденного юношу.

— Дитя сумрачных звезд! — воскликнул он глухим голосом. — Зачем пришел ты выпытывать тайну своей судьбы? Ради вечного спасения беги от меня! Лучше бы тебе, Реджинальд Ди Венони, никогда не рождаться на свет, чем узнать страшный путь, предначертанный тебе свыше! И где? В покоях моего уединения, которым, к несчастью, суждено стать свидетелем твоего падения.

Желтое лицо старца было грозным, и жуткие слова его похоронным звоном загудели в голове Реджинальда. Он побледнел; ноги его задрожали.

— Я невинен! — пролепетал он. — Ни одно постыдное желание не тяготило моей души. За всю жизнь я не совершил ни одного греха.

— Ха-ха-ха! — затрясся от хохота старец. — Человек невинен до той поры, пока не грянул час проклятия. Звезда твоей жизни недолговечна и грозит скоро закатиться. Надменный род Ди Венони пресечется навеки. Взгляни на запад! Та планета, которая сейчас так ярка на ночном небе, — звезда твоего рода. Когда в следующий раз ты будешь созерцать ее и она, подобно метеору, падет вниз, вспомни слова мои! И ужаснись! Зов крови вопиет, и ты не способен воспротивиться ему!

В это мгновение луна выглянула из-за пелены облаков и осветила нежным светом землю. На западе сияла одинокая яркая звезда. Звезда семьи Реджинальда. В напряженном ожидании он пожирал ее глазами, не смея вздохнуть, и смотрел до тех пор, пока летучие облака не скрыли ее сияния. Астролог тем временем возобновил свои занятия. Он поднял на плечо астролябию и направил ее к звездам. Тело его, казалось, затрепетало от напряжения. Дважды он отер рукавом взмокший лоб.

— Несколько дней осталось мне жить на земле, — глухо сказал он. — В хладной могиле найдет вечный покой мое тело. Звезда моей жизни бледнеет и гаснет. Никогда уж ей не гореть, как прежде, и, отягченная годами, никогда она не воссияет надеждой… Прочь! — вскричал старик, устремив дикий взор на юношу. — Не беспокой мои последние мгновения. Возвращайся через три дня и в подземелье этого замка погреби холодное тело. Теперь прощай!

Полный мистического ужаса, Реджинальд не мог произнести ни единого слова. Он так и стоял в дверях, не смея шевельнуться. Очнувшись, он сбежал вниз, бросился прочь от старой башни и в жуткой тревоге возвратился в дом своей матери.

Три дня промчались быстро, и, полный веры в пророчество, Реджинальд устремил свои шаги в сторону башни. Он достиг ее, когда на землю пала ночь, и, дрожа всем телом, вошел в зловещие покои астролога. Внутри все было мертво, на его робкие шаги откликалось лишь гулкое эхо. Ветер стонал и плакал; черный ворон хрипло каркал над башней. Реджинальд ступил в отворенную дверь. Сильный порыв ветра разметал его волосы. При бледном сиянии луны он увидел астролога; старик сидел у окна, как и прежде, погруженный в глубокую задумчивость. Его астролябия лежала под рукой. Боясь нарушить покой старца, Реджинальд осторожно приблизился. Старик не шевелился. Ободренный молчанием, Реджинальд со страхом посмотрел ему в лицо: перед ним сидел труп — останки того, что некогда жило. Ужас охватил Реджинальда. Память о предыдущем посещении оставила его, и в безумии он выбежал из кабинета.

Долгие дни нервная горячка не отпускала его. В ночные часы дьявольские создания являлись ему, кривя рожи и высовывая языки. Охваченный неистовым бредом, он бросался на демонов, отвергая их посулы. Его мать была потрясена явными признаками сумасшествия. Она вспомнила несчастную судьбу своего мужа и, когда Реджинальду случалось приходить в себя, слезно умоляла его укрепить свой дух путешествием. Увещевания графини наконец возымели свое действие; и он покинул поместье Ди Венони затем, чтобы насладиться жарким солнцем Италии.

Шло время; череда новых впечатлений оказалась целительным лекарством для его помутившегося рассудка. Ужасные воспоминания мало-помалу оставили его, и вскоре природные силы взяли верх над тяжелым недугом. Он провел несколько лет за границей и в течение этого времени часто писал матери, которая по-прежнему жила в старой усадьбе. Однажды он известил ее, что намеревается посетить Венецию. В городе он пробыл несколько месяцев, когда случился в этой стране праздник, и его, как знатного и благородного дворянина, пригласили к прекрасной дочери дожа. Она была прелестна, совершенна в своих познаниях и одарена достоинствами, которые обеспечивали ей неизменное восхищение. Реджинальд был очарован ее красотой и превосходными качествами ее ума. Он признался в своей любви, и румянец ответного чувства вспыхнул на щеках прекрасной девушки. Нежное воркование влюбленных сердец не стало ни для кого тайной. Обрадованный счастьем дочери, венецианский дож, не медля, дал необходимые распоряжения и не поскупился на значительные траты, чтобы достойно отпраздновать союз юной пары.