В колониальные времена испанская администрация не слишком озадачивалась размежеванием границ между отдельными провинциями в Америке. Вместе с обретением независимости родился и «территориальный вопрос», который на ранних этапах (в середине XIX века) решался так: «Кто поселение основал — того и земля». Чилийцы построили форт Бульнес в ключевой стратегической точке Магелланова пролива в 1843 году и закрепили весь пролив за своей республикой 

 — Да они просто не умели находить себе пропитание! Ей-богу, его здесь в изобилии. — Йерко поднял с земли темно-коричневый сморщенный плод. — Это гриб, между прочим, из того же семейства, что ваши европейские трюфели — сумчатый паразит. Здесь его называют индейским хлебом. Он очень питательный, в нем масса влаги, и дикари вправду его ели. И чичу из него варили. Вслед за индейцами использовать грибы, растущие ярко-оранжевыми гроздьями на стволах антарктического бука (Nothofagus Australis), стали и колонисты первого «состоявшегося» поселения на берегу Магелланова пролива, форта Бульнес. Эта славная маленькая крепость, где двадцать два чилийских экстремала уже во времена Республики продержались ровно пять лет (с 1843 по 1848-й), пока колонию не было решено перенести в более удобное место — на Песчаный мыс (собственно, Пунта-Аренас), — ныне полностью реконструирована по историческим документам. Над фортом гордо реет красно-белый флаг со звездой в синем квадрате слева вверху, напоминая всякому о том, что чилийцы первыми сообразили и, главное, сумели занять стратегический пролив, опередив французов, аргентинцев и даже англичан, которые тоже об этом подумывали. Обогнув навигационный маяк, мы выходим к еще одной группе мысов. Слева — Святая Анна, на которой нет ни пастбища, ни сарая, ни деревца, а только покосившаяся табличка: «53°38"15"" S 70°54"38"" W Конец Американского континента». Приплыли, что называется. Справа выдается еще на несколько метров южнее подлинный «край» континента — строптивый Фроуард (по-английски — «непокорный»). Это самому сэру Фрэнсису Дрейку он долго не хотел «покоряться» — пропускать мимо себя. Напротив — пологий берег Огненной Земли и гора Сармьенто (2 300 метров). За ней виднеется Кордильера Дарвина, который почти три из пяти лет, проведенных в «путешествии натуралиста вокруг света на корабле «Бигль», посвятил исследованию Патагонии. Все это захватывает дух, однако, как говорил добрейший Паганель, «Патагония без патагонцев — это не Патагония». Где же нам встретить этих «ногастых» (прямой перевод испанского patago’n) великанов, гигантизм которых слегка преувеличил впечатлительный Пигафетта? «Их здесь больше нет, и, между прочим, именно ваш любимый Дарвин научно обосновал истребление европейцами индейцев», — с жаром реагирует Йерко. Это, конечно, не совсем так. Сэр Чарлз, хотя и сравнивал туземцев с орангутангами и неприязненно дивился их дикости, конечно, не призывал ни к чему подобному и виноват в драме патагонцев не более, чем мы с вами. И все же: что ни говори, но жестоко белый человек обошелся с туземцами.

Набережную города Порвенир украшает вырезанный из дерева памятник индейцу-селькнаму

Что рассказал Йерко

Прежде чем стать патагонцами, они успели побывать «теуэльче» («храбрыми людьми») в языке арауканов, а сами себя называли — «аоникенк». Рослые и статные обитатели юга нынешних Аргентины и Чили (от 46-й параллели до Магелланова пролива) занимались собирательством и охотой, выделывали шкуры животных, рисовали на скалах и не имели частной собственности. Похожий образ жизни вело и племя селькнам на архипелаге Огненная Земля, с той лишь разницей, что островитяне, как водится, были «помельче» и вместо наскального рисования ввиду отсутствия скал изготовляли островерхие ритуальные маски для «хайн» — ритуальной инициации юношей. Именно селькнамы жгли костры у своих жилищ вдоль южного берега пролива октябрьскими ночами 1520 года, увидев которые Магеллан придумал оригинальное название. Еще тесный контакт с «сухопутными» племенами поддерживали вдоль берегов Патагонии морские кочевники кавескары и йаганы, которые собирали моллюсков, били морского котика и практически не покидали свои лодки. Их женщины, между прочим, научились одному важнейшему искусству: они умели регулировать деторождение по менструальному циклу — больше троих детей в каноэ не помещалось. До конца XIX века исконный образ жизни этих народов особенно не менялся. Их естественный habitat не казался европейцам слишком привлекательным: суровый климат, неплодородные субарктические степи. Но в 1852 году бывший китобой Хосе Ногейра привез на здешний остров Магдалена первое овечье стадо в 500 голов. Его вдова, Сара Браун Хамбургер, дочь жестянщика-еврея, который вывез семью в Чили из российской Курляндии, к 1910 году владела самым большим в истории страны хозяйством на трех миллионах гектаров земли в Патагонии и на Архипелаге. Дальше вы знаете. Овцы стоили тогда дорого — по полтора фунта стерлингов за голову, а индейцы не понимали, что такое забор и почему за него нельзя проникать. За отрезанные в назидание скотокрадам и принесенные в доказательство туземные мужские тестикулы (1 шт.) или женскую грудь (1 шт.) землевладельцы платили любому желающему по фунту. Естественно, в округе стало появляться много изувеченных, тогда с них приходилось уже срубать головы. Один из «героев» этой охоты на индейцев, румын по происхождению Хулио Поппер, особенно прославился, поскольку додумался фотографироваться со своими жертвами. Прибавьте к этому неизвестные до того индейцам болезни и алкоголь. А в немногочисленных миссиях аоникенки, селькнамы, кавескары и йаганы умирали от тоски. В 2004 году в аргентинской провинции Санта-Крус проживали 52 последних патагонца.

Некоторые скотоводческие фермы, эстансьяс, — своего рода «анклавы» цивилизации в патагонских степях — являются одновременно цитаделями модного ныне агротуризма. Предприимчивые хозяева предлагают прогулки на лошадях, свежий овечий сыр и иллюзию полного уединения

Кругом типичный пейзаж Восточной Патагонии, плоские с низкой растительностью степи, на которых в изобилии гуляют страусы нанду, время от времени мелькают далеко отстоящие друг от друга поселки и фермы «эстансьяс». Мимо поселка Вилья-Теуэльче проезжаем в молчании…

19.00 Бухта Отуэй

Заворачиваем налево, чтобы сделать небольшой крюк в сторону бухты Отуэй. Там расположена одна из стоянок магеллановых пингвинов (Spheniscus magellanicus), которых от всех остальных отличают две черные полосы: на груди и на шее. По форме этих полос и еще по голосу животные безошибочно находят своего «друга» или «подругу» (внешних половых признаков у них нет) и верность хранят всю жизнь. А еще магеллановы пингвины — самые нервные из 17 существующих на земле видов, поэтому при виде интервентов, то есть нас, они запрокидывают голову, выпячивают грудь и издают неожиданный при их умильном виде и скромном размере рев, скорее, подобающий ослу. Но наблюдать за ними чрезвычайно интересно. Все-таки что ни говори, а пингвины более всего из птиц походят на людей — на крепких человечков в длиннополых фраках. Они деловито снуют по своим надобностям, собираются на «площадях» после рабочего дня, стоят на крылечках перед своими домиками-норами, которые не покидают из года в год, хлопают друг друга крыльями-«плавниками» по плечу, целуются и улыбаются. А мыс Горн от нас все так же далек.

Воскресенье. День шестой

10.00 Архипелаг Огненная земля, Порвенир, 53°17" S, 70°21" W

Наше заданное время почти истекло. Мы решаемся обмануть судьбу и «пойти другим путем». Компактный восьмиместный самолетик несет нас в столицу Огненной Земли с поэтическим названием Порвенир (Грядущее), расположенную на Большом острове (Исла-Гранде). Действительно остров — самый большой, и не только здесь, но во всей Южной Америке. Он разделен почти поровну между Чили и Аргентиной (последней досталось чуть больше). Восточная половина — довольно оживленное место, на ней расположен самый южный из крупных — аргентинский город Ушуая. Значительно более скромный, но все-таки самый южный город Чили и мира Пуэрто-Вильямс может похвастаться только нерегулярной паромной линией к мысу Горн, которой почти никто не пользуется, но мы как раз намерены это сделать. Чилийская часть Огненной Земли вообще крайне редко населена: около 10 000 человек, на которых приходится ровно в два раза больше гуанако. Встретить мозоленогих ламоидных здесь можно прямо у дороги, но близко к себе они не подпускают, разве что случайно. Из окна машины мы видим, как один детеныш, улепетывая со всех ног от нашего допотопного транспортного средства, попадает в ловушку, его передняя нога запуталась в проволочном ограждении недалеко от трассы. И кто бы на нашем месте не пришел «ребенку» на помощь? У него мягчайшая шерсть и непропорционально гигантские глаза. «Осторожно!» — предупреждаю я Льва Ильича, который, естественно, снимает, призывая животное повернуться в фас. «Он может в вас плюнуть. Все-таки ближайший родственник верблюда». Однако счастливый малыш-гуанако обошелся без глупостей и, попозировав, помчался к гуанако-маме, а мы поехали своей дорогой по Золотому пути.