Как вы уже заметили, это геометрический объект вполне определенной формы. Как только я его увидел, я вспомнил, какому порядку соответствует эта форма. Как вам хорошо известно, рукопись монаха Эраклия много лет находилась в руках Козимо да Верона, учителя Франческо Монтерги, которому он и передал свое ценнейшее сокровище незадолго перед смертью в тюрьме. Итак, я утверждаю, что секрет цвета в первозданном состоянии является добавлением великого Козимо к оригинальному тексту. В часовне больницы Святого Эдигия — это здесь неподалеку — есть маленькая иконка работы того самого Козимо да Верона. Она представляет собой барельеф, столь же странный, сколь и прекрасный, известный под названием «Триумф света». Много раз останавливался я перед этой работой; ее созерцание всегда оказывает на мой дух волнующее и одновременно благостное действие. Эта икона — серия из четырех изображений; из них выделяется одно, представляющее Младенца со Святой Девой, остальные три — мрачные и зловещие картины зла. По крайней мере так мне всегда казалось. Итак, фигура, которая получается при отделении чисел от букв, абсолютно точно совпадает с очертаниями барельефа работы Козимо. Я взял на себя труд воспроизвести здесь икону из часовни Святого Эдигия:

Вас поразит смысл, который заложен в этой иконке. Только посмотрите, какие удивительно знакомые значения порождают эти изображения! Первое из них представляет Деву и Младенца восседающими на ослике. Если вы приглядитесь к деталям, то заметите, что Младенец держится не за шею и не за гриву животного — он обхватывает ослика за голову, закрывая ему глаза. Полагаю, теперь вы уже догадываетесь, что это означает. Но словно бы этого было мало, под картинкой ясно различима надпись: «ViaCrucis» 20. Помимо странного впечатления, которое производит эта надпись в сочетании с изображением — одно ведь никак не связано с другим, — слово «Via» написано ярче, чем «Crucis». Вы, безусловно, понимаете прозрачный смысл этого указания: «Via» значит «Улица», ослик с прикрытыми глазами — это Слепой Осел, все вместе — улица Слепого Осла. Та самая, над которой проходит мост, где и стоит ваша мастерская. Если бы оставались сомнения, что речь идет об указании места, вторая картинка тут же их развеивает. Здесь изображен дьявол, вокруг которого группа женщин вершит какой-то темный ритуал — речь, несомненно, идет о колдовстве. Если присмотреться, в верхней части этой картинки изображен герб королевства Кастилия. А по-испански «Брюгге» будет «Brujas» 21. Таким образом, эти два изображения говорят нам, что нечто находится в городе Брюгге, конкретнее — на улице Слепого Осла. Представьте себе мое изумление: добраться до Флоренции, чтобы выяснить, что круг замыкается в месте отправления. Третья картинка, изображение человека, копающего могилу в глубь земли, в царство Люцифера, как представляется, тоже указывает на место. Фигура парки, витающей над этой сценой, должна быть вам знакома: вспомните, ведь такая же парка вырезана на одном из бревен в запретных покоях вашего брата, еще точнее — на косом бревне, которое поддерживает крышу. Там-то и должен находиться ключ к разгадке: возможно, речь идет о скрытом механизме для открывания потайной двери, ведущей — как на то указывает изображение — в какое-нибудь подземелье. И наконец, четвертая картинка показывает нам адское видение: мучимые грешники, погруженные в зловонные воды подземной реки. Однако облака в верхней части изображения указывают на то, что здесь есть небосвод. А если есть небо, стало быть, вряд ли речь идет об аде. Если вы внимательно приглядитесь, то заметите, что у центральной фигуры глазницы пусты: этот человек утратил зрение. Теперь приходит черед спросить о значении этого светящегося объекта, этой раскаленной сферы, которая, занимая более или менее значительное место, присутствует во всех четырех сценах. Несложно догадаться, что это и есть интересующий нас предмет, цвет в первозданном состоянии. И кажется, именно эта сфера и стала причиной слепоты грешника. Послание словно бы заключаете себе предупреждение: если будешь смотреть на то, что тебе запрещено, наказанием тебе станет слепота. И снова мы возвращаемся к знакомым вещам. Ваш брат Грег, который сейчас обладает секретом, тот, кто знает тайну цвета в первозданном состоянии и единственный может сотворитьOleumPresiotum, потерял зрение, когда изготавливал этот состав. По спине моей пробежал холодок, когда я вспомнил, что и Козимо да Верона умер слепым.

Приговор, который несет это изображение, как представляется, бесспорен: того, кто попытается проникнуть в тайну цвета, ожидает смерть зрения, то есть слепота, что еще раз подтверждает фигура парки, несущей на своей косе вырезанные глаза грешника. [1овторяю вам еще раз: то, за чем вы меня послали во Флоренцию, находится в Брюгге, в подземелье дома на улице Слепого Осла, прямо под вашими ногами. Но теперь вы предупреждены, какова цена знания. Я не хотел бы, чтобы с вами произошла трагедия. Впрочем, есть еще кое-что, о чем я должен вас предупредить.

Франческо Монтерга глубоко вздохнул и стал читать письмо дальше. Флорентийский мастер почувствовал, что мир рушится у него под ногами. Первая часть письма открывала ему то, чего он никогда не мог увидеть, поскольку это находилось прямо перед его носом; Монтерга понял, что самый долгожданный момент его жизни наступил слишком поздно. Это мгновение славы, к которому он стремился большую часть своей жизни, разминулось с ним всего на несколько минут. Но если все прочитанное до сих пор привело художника в изумление, следующие строки письма наполнили его паникой. Возможно, еще есть время, сказал он сам себе.

Именно в этот момент мастер помчался вниз по лестнице в надежде перехватить Хуберта раньше, чем тот отправит письмо.

Он заметил Хуберта в рыночной толчее. Но было уже слишком поздно. И все-таки, хотя Франческо Монтерга и проиграл гонку за временем на коротких улицах, отделявших его от здания почты, он все еще мог прибыть в Брюгге раньше, чем дойдет письмо. У мастера оставалось во Флоренции единственное дело. И он его сделал. В спешке и несколько небрежно. Но сделал.

Путешествие было долгим и рискованным. С той же неуклонной волей, какая управляет стрелкой компаса, Франческо Монтерга продвигался на север. Всегда на север. Пешком, на спине мула, на лошади, по воде и посуху, перебираясь через реки и горы, следуя обрывистой и ненадежной альпийской тропой, с железным несгибаемым упорством, заставляющим лосося подниматься вверх по течению, флорентийский мастер стремился оказаться в Брюгге раньше, чем письмо. Из Флоренции он попал в Болонью, из Болоньи — в Верону; там путь ему преградила стена Альп. Когда Монтерга достиг долины Адидже, он добрался по ней до Инсбрука. В Страсбурге он наконец-то увидел долгожданные берега Рейна. Попав на борт медлительного и скрипучего баркаса, ненадежного суденышка, переполненного теми, кто стремился прочь от закона или войны, от голода или несправедливости, или просто от скуки, Франческо Монтерга продолжал свое движение на север. Всегда на север. Письмо Хуберта следовало морским путем, который, словно собирая на одну нитку жемчужное ожерелье из городов, начинался в Генуе, проходил через Марсель, через Барселону и Картахену, а оттуда сквозь узкие ворота Гибралтара выходил в Атлантику; затем письму предстояло приласкать гостеприимные очертания Португалии, свернуть под прямым углом у Ла-Коруньи и, взяв курс на север, достичь Нормандии, миновать Ла-Манш и лишь после всего этого очутиться в Нидерландах. Франческо Монтерга, наоборот, выигрывал в расстоянии, проходя внутренними долинами, взбираясь на горы, плывя по рекам — всегда по прямой. Всегда на север. Он двигался в компании людей, говоривших на языке молчания или на языке оружия, он заразился от них болью и отчаянием, лихорадкой и духом странствий, он излечился и снова заболел. Он подхватил лихорадки всех известных цветов, и других цветов тоже. Ему пришлось защищать свою честь с ножом в руках от бандитов и отщепенцев. И Франческо Монтерга убедился, что он не лучше и не хуже их. Он был ранен, но он и сам вонзал металл в человеческую плоть. И впервые не чувствовал себя трусом. Впервые он убивал с достоинством, нанося честный удар, лицом к лицу со своим противником. Впервые он убивал не предательски, не из-за угла. Впервые это не было подлое нападение, направленное на беззащитного простодушного юношу. Впервые ему не нужно было скрывать свое авторство, не нужно было сдирать кожу с лица и проливать слезы притворной скорби.