Вечер — тоже по традиции — закончился крахом. В любовных фиаско Тамсин собаку съела. В толк не возьму, как ей это удается? Может, от нее вместо французских духов несет отчаянием или в самый ответственный момент она забывает о манерах и с нежной улыбкой запускает палец в нос? Не знаю. Не понимаю. Ведь Тамсин — очень красивая девушка, высокая, стройная, с копной гранатовых волос. (Догадываюсь, о чем вы подумали. Заметьте, я сказала «гранатовых», а не «рыжих».) Прекрасная кожа — ни рытвин, ни прыщей; матово-сливочная, шелковистая. И чудесные глаза цвета темного ореха. Что еще добавить, не скатываясь до уровня Барбары Картленд? Тамсин хороша, вот и все. Грудь на месте, чувство юмора тоже. Чего еще желать? И тем не менее она очень, очень одинока. Не понимаю.

— Не понимаю, — говорит Тамсин, обращаясь к Роберту, которого она, похоже, записала в сердечные подружки. — А мне, между прочим, иногда хочется! Я ж не монашка, в конце концов.

В этом вся Тамсин — очаровательная непосредственность.

— Билл вчера закатил вечеринку, и я там один вариант углядела — фантастика. На лбу печать: «Создано специально для Тамсин». Присаживается рядом и давай клеиться. Честное слово, не придумываю — клеился самым что ни на есть натуральным образом. Комплименты, улыбки, легкий треп. Короче, предложил подвезти до дома.

— Сигналы подает. Недвусмысленные, — вставляет Роберт.

— Точно. В глаза заглядывает, под локоть поддерживает, в машине тянет красноречивые паузы. Куда уж яснее. Я, конечно, подыгрываю: «Может, кофе»? И всякое такое… Дело дошло до поцелуев, ну а там уж сам бог велел в кровать.

— ГО-О-О-О-О-ОЛ! — ору я, точно свихнувшийся фанат, и вскакиваю с дивана.

Роберт приводит меня в чувство ледяным взглядом, и я сажусь. Пожалуй, я слишком много времени провожу с маленькими детьми.

— О, Клара, — мрачнеет Тамсин, — у меня нет слов, чтобы описать это. Всякое бывало, ты же знаешь. Обломов в постели хватало, но…

— С Майком, например, — услужливо напоминаю я.

— Угу, например, с Майком, — небрежно кивает Тамсин. — Но…

— Или с Марком, — возбужденно добавляю я. — Помнишь? Который с чесоткой.

— Помню, — угрюмо соглашается Тамсин. — Так вот…

— А помнишь Тони? — Меня уже понесло. — Ты его еще в мазохизме заподозрила. «Я скверный мальчик, мисс Тамсин, очень скверный». — Я смеюсь, — пожалуй, дольше, чем следовало бы. Тамсин вымучивает кривую улыбку. — Где ты их только откапываешь, хотелось бы знать? — Самодовольства в голосе хоть отбавляй, точно я сама сплю исключительно с финалистами конкурса «Жеребцы века».

— Можно закончить, Клара? — вежливо спрашивает Тамсин. — Хм… Ах, ну да. Итак, мы уже в постели. Минуты через три я замечаю, что целуется он как-то странно.

— Что значит — странно? — уточняет Роберт, этот любитель деталей.

У меня в горле клокочет хохот.

— Ну… странно! Противоестественно, дошло? Язык распустил — и вперед. — Тамсин вываливает язык так, что тот толстой розовой медузой шлепается на губы и чуть ли не свисает с подбородка. — Теперь вы попробуйте.

Мы пробуем. Хорошо, что нас никто не видит, — мигом загремели бы в психушку и до конца дней своих плели корзинки, утираясь слюнявчиками.

— Класс, — одобряет Тэм не столько меня, сколько Роберта, похожего сейчас на умирающего от жажды пса. — Видок тот еще… не слишком секси, верно? — Мы хохочем, тряся языками. — А этот козел еще целоваться полез. Я чуть не задохнулась, будто мне в рот мокрую тряпку засунули.

— А ты… ты… — выдавливаю я сквозь смех, — ты хоть объяснила ему?

— Попробовала… — вздыхает Тамсин. — Не словами, конечно… скорее языком. — Она демонстрирует свернутый в трубочку, напряженно нацеленный вперед язык. Мы с Робертом тоже упражняемся. — Малыш, надо отдать ему должное, уловил намек… минут эдак через десять… и давай тыкать в меня языком. Едва насмерть не заколол.

— Чудом избежав смерти, ты отчалила? — подсказываю я.

— Отчалила? — фыркает Тэм. — Между прочим, я у себя дома. Нет, я просто раскинула мозгами и пришла к выводу, что надо двигать дальше. Форсировать события и покончить со всей этой бодягой. Хуже все равно уже не будет. — Театрально передернув плечами, Тэм встает, делает несколько шагов к плите и заглядывает в духовку, чтобы проверить вегетарианскую лазанью. — Ох, и погано же мне было, — жалобно добавляет она, возвращаясь в кресло.

— Случается. — Роберт устремляет сочувственный взгляд в окно.

Я поражена. И у него случалось? Когда? Я прикусываю язык и выдавливаю:

— Ну и?..

— Ну и… — Тамсин держит паузу. — Он оказался Мальчиком-с-пальчик, — выплевывает она, давясь от хохота. — В смысле, мальчиком, у которого с пальчик!

Мы с Тамсин покатываемся со смеху. Роберт присоединяется, умудряясь при этом изобразить легкое неодобрение.

— Мальчик-с-с-с-пальчик! — Я икаю.

— Миз-зинчик! — хохочет Тамсин.

— А еще язык распускает, — кричу я вне себя от восторга.

— А еще… еще… — давится Тэм, — еще он любит в постели говорить всякие гадости.

— В этом-то как раз ничего плохого нет. — Я утираю слезы.

Теперь поражен Роберт.

— Само собой, — соглашается Тамсин. — Только он без конца называл свой мизинчик… а-ха-ха-ха… Малышом Дэйви. Его Дэвидом зовут. А мою… заткнись, Клара, а мою… ну, вы поняли… именовал «кустиками».

— Кустиками? — хриплю я в изнеможении.

— Точно. «Ну скажи, скажи! Скажи, что ты его хочешь! — рычит Тамсин. — Ты ведь хочешь, чтобы Малыш Дэйви заглянул в кустики?»Идиотизм. Полнейший идиотизм по двум причинам. — Для учительницы начальных классов логика — штука крайне полезная. — Во-первых, мое желание очевидно; иначе какого черта лизаться с этим козлом? Во-вторых, мог что-нибудь и посексуальнее «кустиков» придумать.

— А сколько ему лет? — спрашиваю я, справившись с икотой. — «Кустик», помнится, в семидесятых в ходу был. Вместе с «киской», хотя я лично выбрала бы «киску». От «кустика» несет какой-то лохматостью, верно, Тэм?

— Верно, Клара, — соглашается Тамсин. — Он мой ровесник. Ну, дальше не интересно. Все полетело к чертям.

— Что значит — к чертям? — Роберт верен себе. — Неужели ты…

— А что мне оставалось делать? Мизинчик — Малыш Дэйви то есть — уже забрался в кустики… кажется. Коней, как говорится, на переправе не меняют; пришлось нести свой крест до конца. НО! Финал переплюнул весь предыдущий кошмар. Под занавес ублюдок отправился в ванную, устроил там канонаду, вышел и заявил: «На твоем месте я бы туда не торопился».

— О боже, — кривится Роберт. — Боже, какая мерзость. — Он и впрямь потрясен. И правильно, есть с чего.

Бедная, бедная Тамсин.

И счастливая, счастливая я.

— Лесбиянкой не надумала заделаться? — интересуюсь я у Тамсин через час, уже за пудингом, когда мы слегка отошли от ее воспоминаний. (Точнее, Роберт с Тэм отошли, а мне еще с неделю туго приходилось — хохот разбирал в самые неподходящие моменты. В воскресенье, к примеру, чуть не отправилась к праотцам, захлебнувшись коктейлем в «Сайнсбери».)

Как-то раз мы с Тамсин надрались и меня посетила гениальная мысль задвинуть подругу в розовые ряды.

«Наука утверждает, — помнится, подыскала я тогда веский аргумент, — что наша сексуальность весьма пластична, так что все мы в глубине души… вернее, тела… бисексуалы. Почему бы тебе не рискнуть? Лесбиянки сейчас в моде, а спрос на тебя, держу пари, будет сумасшедший. Да и внакладе наверняка не останешься. У тебя ж вечно краны текут, верно? Заведешь себе любовницу-слесаря — никаких забот не будет. Нет, лучше кровельщицу!!! Тамсин, дорогая, найди себе кровельщицу. У нас крыша в спальне уже год протекает».

— Представь себе, подумываю, — отвечает Тамсин. — Похоже, мужчины выродились. А вы, ребята, счастливчики.

Мы с Робертом стараемся соответствовать. Роберт надувает щеки и багровеет, будто удавленный галстуком, а я размазываю по физиономии ухмылку деревенской дурочки.