— Макс Тилби. — Он крепко жмет мою протянутую руку. — Очень рад.

— Похоже на шляпу, — невпопад сообщает Кейт, склонив голову набок. — Забавно. Лично я всегда считала короткую стрижку наилучшим выходом из положения для лысеющих мужчин, — игриво добавляет она, двумя пальчиками подхватывая с тарелки ломтик хлеба. — Ты со мной согласна, дорогая? Что может быть неприятнее мужчины с зализанной прядью через лоб или с лысой макушкой? Моя бывшая свекровь — возможно, даже твоя бабушка, дорогая, я запамятовала — произносила это слово с французским прононсом. Pa-ate, — тянет она в нос. — Ну и ну. Лысый pa-ate. [10]Представляете? Розовый, студенистый, будто холодец.

— Точно. — Меня душат смех и любопытство — проглотит Макс мамину эскападу или выдаст ответную?

Макс хохочет во все горло.

— Я в нокауте, дорогая. — Перегнувшись через стол, он гладит ее по руке. Странное дело: обычно меня тошнит от такого слащавого проявления чувств, но у Макса этот жест выходит очень естественно.

— Жаль, — рассеянно отзывается Кейт. — Впрочем, ты прав. Холодец — не самое лучшее сравнение для гусиного паштета. А души гусей тебе тоже открываются, Макс? Несчастные создания… всегда такие обеспокоенные. Ты просто не хочешь знать, что творится у них в душе. Большое упущение с твоей стороны, Макс. Закажи себе овощные котлеты, очисть совесть. А Кларе… — она обводит меня пытливым взором, — Кларе, пожалуй, стоит заказать консоме. Всего сто калорий на целую тарелку, дорогая. Вообрази, ты даже сможешь позволить себе сладкое.

— Ну уж нет. Предпочитаю ризотто, Кейт.

— О, дорогая. Настоятельно рекомендую тебе отказаться от пищи итальянских крестьян. Не забывай о том, что случилось с твоим отцом.

— С моим отцом? А что с ним?..

— Ну как же. Феликс в него и превратился. В итальянского крестьянина. Причем за считанные месяцы. Таким стал грубым, примитивным… Очень жаль. Интересный был мужчина. — Она издает тяжкий вздох. — Все от питания, дорогая. Ничего не признавал, кроме спагетти да ризотто. А у тебя его костная структура, дорогая.

— Кейт, от одной порции ризотто меня не разнесет. Давай лучше прекратим обсуждать мою диету. Тем более в присутствии твоего друга, с которым мы едва познакомились.

— Не раз-не-сет? — в ярости цедит Кейт и тут же патетически вопрошает: — А о какой диете речь? В чем она, эта твоя диета? Стыдись, Клара.

— Простите, ради бога, — любезно бросаю я Максу, прежде чем уже всерьез накинуться на Кейт. — Чего? Чего стыдиться? Я счастлива. Если кому и стыдно, так только тебе. А мне нет. Так что будь любезна, Кейт, оставь меня в покое.

— Стыдись, Клара, ты играешь в прятки, — подчеркнуто ровным тоном отвечает Кейт. — Прячешься за еду. Еда для тебя — замена чего-то очень важного, Клара. Я это понимаю, и мне тебя очень жаль. Ты только думаешь, что счастлива, а на самом деле, дорогая, это не совсем так. Вот и все.

— Сколько берешь за сеанс? — ехидно интересуюсь я. Боже правый, только бы не расплакаться. Сама не зная того, Кейт зацепила больную мозоль. — Как-нибудь обойдусь без помощи доморощенных психотерапевтов.

— Ты спросила — я ответила. — Кейт расцветает улыбкой. — Итак, дорогие мои, пора бы сделать заказ. Начнем с шампанского, чтобы отметить знакомство?

— А вы очень симпатичная девушка, Клара, — галантно говорит Макс.

— Разумеется, она красавица, — опережает меня мама. — Но при чем здесь это?

За ужином выясняется, что «провидцем» Макс служит в свободное от основной работы время. О его «даре» мне удалось узнать не очень много, поскольку Макс — не любитель распространяться на эту тему. Насколько я поняла, он из тех счастливцев, кого в аэропорту внезапно посещает настолько странноечувство, что он сдает билет и берет такси до дома, а через час узнает о крушении своего самолета. Надо сказать, весьма полезная способность, хотя до Нострадамуса и далеко. Насчет своей ауры Кейт, как оказалось, не сочиняла. Если верить Максу, у нее и впрямь «на редкость красивая аура». Бледно-лиловая, подчеркнул Макс. (Кейт себе не изменила: «Бледно-лиловая? Дорогой, сказал бы лучше, что розовая!») Очень мило.

Макс, к моему величайшему удивлению, тоже очень, очень мил. Маму буквально боготворит, да и она явно сражена его обаянием. Лекции о гусиных душах и паштетных лысинах он ей прощает, над эксцентричными шутками хохочет, добр к ней бесконечно… Похоже, на этот раз у Кейт что-нибудь да выйдет.

В промежутках между разглядыванием разноцветных аур Макс погружается в глубины Интернета, чем обеспечивает себе вполне безбедное существование. Ясно как божий день, почему мамуля настаивала на его «провидческих талантах» и даже не заикнулась о компьютерном бизнесе. Кейт страдает неизлечимой аллергией на мужчин в деловых костюмах, находя само существование этой низшей касты немыслимо скучным, беспросветно провинциальным и оскорбительным по отношению к ее персоне. Ну как же, Кейт заслуживает внимания бардов, трубадуров или, на худой конец, мечтательных рыцарей, но уж никак не унылых «белых воротничков». Именно поэтому предприниматель Джулиан в свое время звался не иначе как фермером, причем «фермерство» моего отчима выражалось в его желании когда-нибудь переселиться в деревню. Морис, муж № 3, друзьям и родственникам был представлен скульптором исключительно на основании его застольного хобби — между вторым и третьим блюдами он, бывало, от скуки ваял фигурки из теплого свечного воска. В реальном мире Морис зарабатывал балансами и дебетами-кредитами. Бухгалтером он был отменным, но кому до этого дело в далеком от реальности мире Кейт? Что касается моего родного отца, то он себя трудовой деятельностью не слишком утруждал, что плачевным образом отразилось на моем финансовом положении. Единственная из маминых детей я вынуждена цепляться за работу и ломать голову над выплатой ссуд. Кейт именует мужа № 1 велосипедистом, и в случае с Феликсом она преувеличивает лишь самую малость.

В завершение обеда Макс приглашает нас на лето к себе «на дачу».

— Дорогой, — певуче просит Кейт, — расскажи Кларе, какая это прелесть, твоя чудная, уютная хижина.

Макс и рта не успевает раскрыть, как мама, по обыкновению передумав, снимает с него эту заботу:

— У Макса очаровательный летний домик, дорогая, в прелестной рыбацкой деревушке. — Блаженно закатив глаза, Кейт улыбается воспоминаниям. — Там живут совсем простые люди. Рыбаки. Макс возил меня туда три недели назад. Ты будешь в восторге, Клара. Кругом лодочки, такие маленькие, очаровательные. А люди, Клара! Я в них влюбилась. Бедны как церковные мыши и при этом всегда готовы поделиться омарами.

Ни чер… чего себе!

— Омарами? То есть как это — омарами?

— Это же Америка, дорогая, там кругом одни омары, — отмахивается Кейт, на сей раз не иначе как от жуткой судьбы манхэттенцев, которых на каждом углу поджидает морское чудище с беспощадными клешнями. — Как-то раз мы с Максом пошли прогуляться и вспомнили, что дома на ужин ничего нет. Знаешь, что мы сделали, дорогая? Просто постучали в ближайшую рыбацкую хижину, и прелестная старушка вынесла нам два омара! Ах, какие простые люди, Клара, но как они умеют жить! — Кейт в упоении качает головой. — Вот это я понимаю — стиль. Ты со мной согласна, дорогая? Беднейшие из бедных, я бы даже сказала, обездоленные создания лакомятся омарами.

Макс уже вовсю ухмыляется. Еще бы ему не ухмыляться — при собственной-то хижине в деревеньке, битком набитой великодушными, не испорченными городским изобилием любителями ракообразных.

— Обязательно приезжайте, Клара, — повторяет он. — Вашим мальчикам там наверняка понравится.

— Я бы не возражала. А где находится ваш приморский рай?

— В местечке под названием Мартас-Виньярд, [11]на восточном побережье, — вновь опережает его Кейт. — Ах, что за прелесть эта деревушка! Непременно поедем, Клара, отдохнешь, развеешься. С мальчиками кто-нибудь из соседей посидит, верно, Макс? Лишняя монетка им не помешает, бедняжкам. А пока детки будут под присмотром, мы сможем прогуляться по деревне и поужинать в каком-нибудь уютном рыбацком бистро. Манеры там грубые, пища посредственная, но сколько удовольствия!