– Как же она жила в одиночестве? – спросила Катя, которую этот рассказ постепенно захватил.
– Она не жила в одиночестве, – ответила Вахрушева. – За ней ухаживали. Но это отдельная история. Когда мама работала в госпитале старшей сестрой хирургического отделения, пришла молодая медсестра, только из училища, по имени Дина Панько. Будучи очень доброй и отзывчивой, мама взяла девушку под свою опеку. Дина была этому рада. Она привязалась к маме, как к родной, и однажды пригласила ее в гости. Мама не умела отказывать тем, к кому хорошо относилась. Она купила большой торт и пришла. Дина познакомила ее со своей матерью, Надеждой Сергеевной, библиотекарем. Женщины нашли общий язык и продолжили знакомство, постепенно перешедшее в дружбу. Мы жили очень обеспеченно, а Дина – почти в бедности. Понимая, что девушке ее возраста хочется одеться, мама давала ей деньги или приносила подарки. Вскоре Дина вышла замуж, родила двоих детей, но ее жизнь не сложилась: с мужем она развелась. Мама, как крестная обоих малышей, сочла своим долгом заботиться о них. Когда с мамой случилось несчастье, Дина всячески прикрывала ее на работе: напоминала о том, что она должна сделать, иногда делала это за нее. Узнав, что наш отец принял решение уехать, медсестра пришла к нам домой и выразила желание ухаживать за мамой, поселившись с детьми в нашей квартире. Мы, разумеется, не возражали и даже высылали ей деньги. Дина пробовала лечить маму, показывала ее лучшим в городе врачам, однако ей становилось хуже. Просветы памяти становились реже, иногда она не узнавала нас во время всего нашего пребывания. Приехав домой в прошлом году, я опять застала маму в таком состоянии. Пытаясь помочь ей узнать меня, я часто беседовала с ней, пыталась даже водить гулять к речке, ее любимому месту, куда мы часто ходили, когда я была маленькой. Дина прекратила наши прогулки, заявив, что маме нельзя утомляться. Я последовала ее совету. Однажды мы сидели на кухне вдвоем. Из моих глаз покатились слезы: понимаете, нахлынули воспоминания о прежней счастливой жизни, так нелепо прервавшейся. Мама, услышав мои всхлипывания, встала со стула и подошла ко мне, положив руку на мое плечо.
– Не надо, доченька, – сказала она, как в старые добрые времена. – Не плачь, расскажи, в чем дело.
Я оторопела.
– Ты узнала меня?
– Конечно, деточка, – мама улыбнулась. – Ты ведь у меня единственная дочка.
Я прижалась к ее теплому телу. К маме вернулась память! Она стала расспрашивать меня об отце и брате, о нашей жизни в Москве.
– Я хочу к вам, – выслушав мой рассказ, сказала мама. – Увези меня отсюда.
– Тебе здесь плохо?
Мама собиралась что-то ответить, однако замолчала, увидев входящую Дину.
– Как вы мило сидите! – улыбнулась девушка, увидев нас. – Как вы, Наталья Павловна, не устали? Конечно, устали и к тому же не выпили лекарство.
Я заметила, как мама сжалась, словно чего-то испугавшись.
– Вам не сказала, – Дина быстро запихнула маме в рот какую-то таблетку, – и сама забегалась. Ей нужно принимать лекарство каждый час.
Таблетка подействовала как снотворное. Мама почти сразу уснула, а проснувшись, уже не узнавала меня и никуда не собиралась уезжать. С тем я и уехала, на прощание засунув листок с номером своего телефона в карман старенького халата, в котором мама всегда ходила по квартире, написав на бумажке: «Обязательно позвони мне по этому номеру. Твоя Илона». Делая это, я рассуждала так: мама должна прочитать эту записку сама. Может быть, память вернется к ней и она позвонит! Представляете, она так и сделала, успев сказать мне всего две фразы:
– Илоночка, забери меня. Мне здесь плохо, – и повесила трубку.
У меня сложилось впечатление, что наш разговор прервали. На сердце было неспокойно, и я выехала в Приреченск на следующий же день. Маму я не застала. Дина сообщила, что она не вернулась из магазина, куда ее иногда отпускали.
– Надо сообщить в милицию! – забеспокоилась я.
Дина с Надеждой Сергеевной отговорили меня.
– Это уже не первый раз, – сообщила женщина. – Твоя мать уходила два раза. Во второй пропадала три недели. Вернулась грязная, усталая, голодная и, что самое страшное, абсолютно не помнила, где была и что делала, впрочем, как и в первый раз. Сообщив об этом в милицию, ты опозоришь ее на весь город. Ведь, по-хорошему, мы должны положить ее в психушку.
Я выждала три дня и все-таки обратилась в отделение. Усталый сержант сказал мне, что, если мама уже замечена в отлучках из дома и страдает психическим заболеванием, вполне возможно, она скоро вернется и не стоит пороть горячку. Я не настаивала на поисках, вспомнив слова Дины, и вернулась домой. Так прошел месяц, но ничего не изменилось, я здесь, прошу вашего совета, – она жалобно посмотрела на Катю. Та пожала плечами.
– Вы боитесь милиции и тем не менее хотите, чтобы я написала статью в городскую газету, – заметила она.
– Не знаю, – призналась Вахрушева. – Посоветуйте, как быть.
Зорина молчала, находясь в замешательстве. С подобной просьбой к ней еще не обращались.
– Мой брат, – добавила Илона, – считает, что во всем виноваты Дина и ее мать. Он уверен: они где-то держат маму, и собирается нанимать частного детектива. Я отговариваю его. Эти женщины оказали нам много услуг.
– Я поговорю с мужем, – пообещала журналистка, – в таких вещах он компетентнее меня. Вы надолго приехали?
– Мой отпуск подходит к концу, – ответила Илона.
– Тогда приходите завтра в это же время, – предложила Зорина. – Думаю, у меня будет что сказать.
Придя домой, Катя рассказала Константину о странном визите посетительницы. Лоб оперативника покрылся потом.
– Она называла тебе какие-нибудь приметы?
– Нет, – Зорина удивленно посмотрела на мужа. – Я и не думала спрашивать. Впрочем, мы говорили о возрасте. Ей около пятидесяти шести.
Скворцов впился в нее глазами:
– Ты не брала ее телефон?
– Зачем? Она завтра придет в редакцию.
– Ты уверена, что она придет?
– Конечно, – кивнула девушка.
– Сразу позвонишь мне на мобильный.
– А что случилось? – встревожилась Катя.
– Если чутье меня не обманывает, – выдохнул Скворцов. – Несколько дней назад мы нашли ее труп.
Зорина ахнула.
– Но ты не можешь знать наверняка, – заметила она, выслушав мужа.
– Завтра узнаем, – сказал он. – Искренне надеюсь, что ошибаюсь.
Глава 20
Расследование
Вахрушева пришла, как обещала. По взволнованному лицу Зориной она поняла: что-то случилось.
– Вы узнали о матери? – на женщину было жалко смотреть.
– У вас есть ее фотография?
– Она жива?
Илона побелела, как мел. Журналистка налила в стакан воды из стоящего на столе графина и протянула Вахрушевой. Та машинально взяла его и сделала глоток.
– Она мертва?
– Мы не можем утверждать наверняка, – попыталась успокоить ее Зорина. – У вас есть ее фотография?
– Конечно.
Илона достала из сумочки небольшой цветной снимок.
– Это Дина по моей просьбе сняла маму.
Женщина на фото имела густые рыжие волосы до плеч.
Глава 21
– Похоже, она, – сказал Скворцов Киселеву, протягивая ему карточку. – Если Заболотный правильно определил возраст… Цвет волос говорит сам за себя.
– Теперь дело за стоматологической картой, – кивнул приятель. – Надеюсь, Михалыч займется этим?
– Уже занимается.
В тот день оперативники окончательно установили личность погибшей. Ею оказалась Наталья Павловна Полковникова. Чутье, к сожалению, на этот раз не подвело Константина.
Глава 22
Из книги Е. Зориной
За пятьдесят лет до убийства Полковниковой
Вера Семеновна Лещинская сидела у себя в кабинете и с неудовольствием слушала приглашенную родительницу своей ученицы Нади Полину Ивановну Панько.
– Вы с ней справиться не можете, – с пафосом говорила Панько. – И я не могу. А ведь вы приемы какие-то знаете, вас этому в институте учили. Это мы необразованные.