Ее дерзость и наглость поразили его. Очевидно, Кассианидисы не намерены забывать прошлое. Неужели они хотят возобновить старую вражду или, хуже того, биться насмерть, пока снова не возьмут верх?

Лео нахмурился. Возможно, они опираются на поддержку кого-то из старой афинской элиты? Может статься, эта угроза – причина для беспокойства?

Но он тут же отругал себя. А может, все это ничего не значит. И то, что Энджел в тот вечер оказалась на вилле, – простое совпадение. Внутренний голос насмешливо поинтересовался: «Могло ли быть совпадением, что из всего множества людей ты заметил именно ее?»

Лео сжал руки в кулаки. Она поплатится. Он развернулся, взял телефон и сделал звонок. Его разговор с человеком на другом конце линии был коротким и лаконичным. Закончив, он снова повернулся к окну.

Лео решил вернуться в Афины, чтобы взять на себя управление судоходной компанией. Его охватило предвкушение.

При мысли о том, что он снова встретится с Энджел Кассианидис и заставит ее объясниться, возбуждение забурлило в жилах. Лео стиснул челюсти, подавив внезапный прилив нетерпения. Сначала надо уладить дела в Нью-Йорке.

Месяц спустя

Сердце Энджел болезненно колотилось. Она чувствовала, что вся покрывается холодным потом. Во второй раз за какие-то несколько недель она находилась на вилле Парнассисов.

Энджел попыталась сориентироваться в расположении комнат. К ее немалому облегчению, на вилле никого не было, и она молча порадовалась, что хоть раз газетные сообщения не солгали. Она прочитала об ухудшившемся здоровье Георгиоса Парнассиса, и что в настоящее время он отдыхает на одном из греческих островов.

Энджел нащупала успокаивающую выпуклость документа во внутреннем кармане ее куртки. Вот зачем она здесь. Она поступает правильно. С тех пор как несколько недель назад в прессе было объявлено, что Лео Парнассис берет в свои руки бразды правления семейной корпорацией, оставляет Нью-Йорк и навсегда переезжает в Афины, Энджел все больше охватывал мандраж, а отца – злость и горечь от того, что исчезает его последний шанс поправить свои дела. Молодой, полный сил и энергии глава корпорации Парнассисов представляет куда большую угрозу, чем его больной отец, несмотря на его успех.

Вчера Энджел вернулась домой со своей новой работы и нашла отца пьяно посмеивающимся над какими-то документами. Он заметил, как она крадется через холл, и позвал в гостиную. Она нехотя подчинилась, зная, что его лучше не раздражать.

Отец показал на документ:

– Знаешь, что это такое?

Энджел покачала головой. Конечно же она не знала.

– Это, дорогая доченька, мой шанс. – Он махнул пачкой бумаг. – Ты хоть понимаешь, что здесь у меня?

Энджел снова покачала головой, холодок нехорошего предчувствия пробежал по позвоночнику. Отец пробормотал заплетающимся языком:

– Вот тут у меня самые страшные, самые темные тайны семейки Парнассисов и их погибель. Последнее завещание Георгиоса Парнассиса. Я знаю все. Про все их активы и имущество, сколько точно все они стоят и как он планирует распределить все это. И еще я знаю, что его первая жена покончила с собой. Они, должно быть, это замяли. Ты можешь представить, что будет, если эта информация утечет к кому следует? Я собью с них спесь.

Энджел стало по-настоящему плохо от мысли, что после всех этих лет, после всего того, через что прошла семья Парнассисов, отец до сих пор хочет раздувать вражду. Он настолько ослеплен горечью, что не в состоянии понять, что лишь усугубит положение своей семьи. Не говоря уже о той невыразимой боли, которую причинит Парнассисам, открыв их семейные тайны, если то, что он сказал о самоубийстве, правда.

– Как ты его раздобыл? Тито отмахнулся:

– Не важно. Знакомое холодное отвращение заставило Энджел выпалить:

– Ты послал одного из своих громил на виллу и выкрал его!

Лицо отца пошло пятнами, подтверждая ее слова.

Отец разозлился, явно больше не желая с ней разговаривать.

– А если и так, то что? А теперь убирайся отсюда. Меня тошнит всякий раз, когда я смотрю на тебя и вижу твою мамашу-шлюху.

Девушка вышла из комнаты, потом немного подождала и вернулась. Как она и ожидала, отец отключился прямо в кресле, в одной руке сжимая пачку документов, а другой прижимая к груди пустую бутылку из-под виски. Он громко храпел. Было нетрудно вытащить пачку из его ослабевших пальцев и тихонько выскользнуть.

На следующий день рано утром Энджел отправилась на работу, взяв завещание с собой. Она знала, что отец будет все еще в отключке. А поздно вечером приехала на виллу Парнассисов, но тут же запаниковала, когда столкнулась с охранником и до нее дошло, какое невыполнимое дело она затеяла. Энджел промямлила что-то насчет того, что обслуживала здесь вечеринку несколько недель назад и забыла кое-что ценное. К ее огромному облегчению, неулыбчивый охранник, проконсультировавшись с кем-то, впустил ее. Облегчение стало еще больше, когда она дошла до кухни, не обнаружила там никого и, крадучись, направилась по безмолвному холлу к кабинету. Она оставит бумаги в ящике стола и так же тихо уберется. Она не даст отцу раздувать пожар вражды между их семьями. Это последнее, что им нужно, последнее, что нужно Делфи. Теперь Ставрос каждый день умоляет Делфи бежать, но она отказывается, не желая погубить карьеру Ставроса и вызвать раскол в семье.

Увидев приоткрытую дверь на другом конце холла, Энджел сделала глубокий вдох для храбрости и на цыпочках пошла к ней. Осторожно чуть шире приоткрыла дверь и снова облегченно выдохнула, когда увидела, что это кабинет. Лунный свет был единственным источником света, и комната тонула в тенях.

Энджел разглядела письменный стол, приблизилась к нему и нащупала ящик. Пальцы ухватились за ручку и потянули, а другой рукой она в то же время полезла в карман за завещанием. Она только-только успела его вытащить и собиралась положить в ящик, когда ярко вспыхнул свет. Энджел с перепугу отскочила назад.

Леонидас Парнассис стоял в дверях, сложив руки на груди. Глаза его были такими черными и устрашающими, что Энджел застыла. А потом он спросил тихим ледяным тоном:

– И что это, интересно знать, ты тут делаешь?

Энджел с огромным трудом поборола приступ дурноты, грозящий самым настоящим обмороком. Она не может упасть в обморок. Но и говорить не может. И мозг, и тело расплавились при виде Лео Парнассиса, стоящего всего в нескольких шагах, одетого в темные брюки и простую голубую рубашку. Он был грозен, опасен и пугающе неотразим.

Она открыла рот, но не выдавила ни звука.

Широкими шагами Лео пересек комнату, двигаясь быстро и грациозно, и без усилий вырвал документы из ее побелевших стиснутых пальцев.

– Итак, Кассианидис, давай посмотрим, зачем ты пришла.

Энджел тупо смотрела, как он открыл папку. И услышала, как он резко втянул воздух, когда понял, что это.

Он полоснул ее острым как бритва ледяным взглядом.

– Завещание моего отца? Ты явилась сюда, чтобы украсть его завещание? Или оно просто первым попалось в твои жадные руки?

Энджел покачала головой, отметив, что он назвал ее Кассианидис. Это отвлекло ее.

– Вы… вы знаете, кто я?

Он стиснул челюсти. Энджел увидела это, и у нее засосало под ложечкой. Лео бросил завещание на стол и схватил ее за руку, причинив боль. Энджел чуть не вскрикнула от его прикосновения. Он бесцеремонно вытащил ее из-за стола, подвел к креслу в углу и толкнул ее в него.

– Мне следовало догадаться, что ты не испытываешь ни малейших угрызений совести, вторгаясь туда, где тебе не рады.

Энджел понимала, что, скорее всего, это бесполезно, но все равно сказала:

– Если бы я могла предположить, где буду работать в тот вечер, то ни за что не согласилась бы. Но я узнала слишком поздно.

Лео лишь презрительно хмыкнул, возвышаясь над ней, скрестив руки на своей широкой груди.