– Bonjour, bonjour. – Жоржет появилась из кухни. Глаза ее под желтой бейсболкой горели любопытным огнем. – Alors, un petit café?[31] – Она бегом вернулась на кухню и выключила радио, чтобы удобнее было подслушивать. Беннетт задумчиво почесал затылок, Симо стоял не шевелясь. Обсуждать дела при Жоржет, сделать ее, а потом и ее деревенских кумушек неофициальными участниками заговора было все равно что объявить о нем по национальному радио. В кафе тоже не пойдешь – там на них бы насело еще больше любопытных.

– Мне кажется, вы говорите по-английски?

Тень улыбки коснулась губ Симо.

– Конечно. Я говорю на всех европейских языках.

Беннетт с облегчением вздохнул.

– Тогда мы будем говорить по-английски. – Он кивнул в сторону кухни. – Она не понимает ни слова. Давайте присядем здесь.

– Наверное, вам следует кое-что записать, – сказал Симо. – И прежде чем мы начнем, прошу вас вернуть мне письмо нашего общего друга.

Беннетт отправился за письмом, а Жоржет, воспользовавшись моментом, принесла кофе. Она пыталась заговорить с Симо, но, фыркнув, снова ушла на кухню, когда он упорно продолжал отвечать на все ее вопросы по-английски.

– Вот, пожалуйста. – Беннетт протянул Симо конверт.

Симо проверил, на месте ли письмо, убрал конверт в карман, закурил сигарету и начал говорить тихим и монотонным голосом:

– Адрес: резиденция Гримальди, авеню Монте-Карло, это совсем рядом с Плас-дю-Казино. Два верхних этажа. Машина – темно-синий «мерседес», номерной знак 380 SL, зарегистрирован в Монако. На прошлой неделе прошел техобслуживание. Будет стоять в подземном гараже. Рядом с ним есть место для вашей машины. Кредиты открыты в трех ресторанах – «Купол», «Людовик XV» и «Рожер Верже». За еду не расплачивайтесь, только подписывайте счета. В конце месяца, когда получите все счета, позвоните мне и назовите сумму. Я пришлю вам чеки, а вы перешлете их на центральный почтамт в Монако. Той же системы будем придерживаться в отношении телефонных счетов и электричества, так же будем поступать и со штрафами за неправильную парковку. Пожалуйста, три или четыре раза в месяц нарушайте правила, хорошо? Вам все понятно?

– Пока все выглядит несложно. А скажите, кто-нибудь будет приходить убирать квартиру?

Симо затушил сигарету.

– Предыдущую femme de ménage[32] отослали назад на Филиппины. Вам надо будет нанять новую. – Он кивнул в сторону кухни. – Не ее. Платите наличными.

– Ах да. Я как раз хотел об этом спросить. Понимаете, сейчас у меня совсем нет денег, а мне надо оплатить счета, которые…

Симо поднял руку, и Беннетт в первый раз заметил, что косточки указательного и среднего пальцев у него гораздо крупнее и тверже остальных, а по внешнему краю ладони тянется гребень затвердевшей кожи, наподобие черепашьего панциря. Наверное, он может разбить кирпич с одного раза, подумал Беннетт. По крайней мере, сломать шею.

– Раз в месяц, пятнадцатого числа, вам будут приносить на квартиру двадцать тысяч франков. – Он вытащил из кармана коричневый конверт. – Здесь первый платеж. Тут же ключи от машины и от квартиры и образец подписи нашего друга. Я позвоню вам в Монако завтра в восемь вечера, чтобы удостовериться, что вы на месте и устроились. – Он посмотрел на часы. – Вопросы есть?

Беннетт какое-то время изучал свои записи, затем покачал головой:

– Вроде бы все ясно.

Симо встал, и Беннетт проводил его до двери. На пороге японец обернулся и слегка поклонился:

– Желаю вам приятно провести время в Монако.

Почему-то это прозвучало как приказ.

Беннетт неторопливо вернулся в гостиную, где его уже ждал инквизитор в бейсбольной кепке. Жоржет, все еще обиженная холодностью посетителя, убирала чашки с кофе со стола и с неодобрением поглядывала на раздавленную в пепельнице сигарету Симо.

– Итак, – сказала она, – это был японец. Не сомневаюсь, что у вас с ним какие-то дела.

Беннетт выдержал паузу.

– Вообще-то, Жоржет, я подумываю о том, чтобы купить машину. «Тойоту». Очень хорошие машины, эти «тойоты». Такие надежные.

– Но недешевые. – Жоржет склонила голову набок, ожидая дальнейшей информации.

Беннетт набрал в легкие воздуха.

– Совершенно верно. Поэтому я решил принять предложение о работе на следующие несколько месяцев. У меня будут сплошные разъезды. Начинаю прямо завтра. – Он увидел, что глаза Жоржет сузились. – Не беспокойтесь, я вам заплачу.

– А кто будет заботиться о вашей одежде? Кто будет ее чистить? Чинить? Кто будет стирать ваши рубашки, заботиться о вас как о собственном сыне? А?

– Не волнуйтесь об этом, прошу вас. Я буду жить в гостиницах.

Жоржет презрительно хмыкнула:

– Эти дикари. Они же не отличат крахмала от сливового варенья. Я-то знаю, мне об этом рассказывали.

Вечером, пока Беннетт морально и физически готовился к отъезду, Жоржет зашла в кафе «Крийон» за ежедневной порцией ликера и сплетен. Как обычно, на высоком стуле у стойки бара сидел месье Папин. Он отдыхал после утомительного дня, целиком посвященного мелкому вымогательству и вскрытию конвертов над паром. По крайней мере три деревенские дамы уже сообщили ему о том, что у Беннетта был неизвестный посетитель – «японец в костюме, совершенно невероятно», – и он бочком подобрался к Жоржет, чтобы разведать обстановку.

– Et alors, ma belle,[33] – прошептал он ей тихонько на ухо, как будто назначая свидание под старой липой на заднем дворике кафе. – У тебя сегодня был жаркий день?

Жоржет не хотела признавать, что и сама не имеет представления о цели сегодняшнего визита, и к тому же она терпеть не могла Папина, поэтому несколько мгновений помедлила, прежде чем ответить с многозначительным видом:

– Не твое дело. В некоторые вещи лучше не совать свой нос.

Она глотнула ликера и с наслаждением ощутила, как мягко он проскользнул в горло.

– Японец приехал на очень дорогой машине. Une grosse Citroën.[34] А один костюм чего стоит! Наверняка он очень серьезный мужчина. Это друг месье Беннетта?

– Папин, я могу тебе сказать только одно: месье Беннетт завтра уезжает из города и вернется он нескоро. Ох как нескоро! Уезжает по делам. А больше я тебе ничего сказать не могу.

Папин кивнул и постучал пальцем по кончику носа.

– Наверное, он захочет, чтобы его письма пересылались по новому адресу.

– Да, – сказала Жоржет. – Мне. И если возможно, чтобы приходили нераспечатанными.

Она допила свою рюмку, со стуком поставила ее на стойку бара и вышла из кафе повеселевшая. Как она его уела! Вот противный маленький уродец, вечно сует нос в ее дела. Ну ладно, в этот раз не совсем в ее дела, надо признать, но это ничего не меняет.

Жоржет настояла на том, что сама будет паковать вещи Беннетта, и сейчас она стояла на коленях перед чемоданом, старательно заворачивая каждую туфлю в отдельный полиэтиленовый мешок. Рубашки были уже переложены папиросной бумагой, носки и галстуки наглажены и уложены рядами, а Жоржет все бормотала о зверском обращении с бельем и некомпетентности коммерческих прачечных и о вездесущей моли, которая подстерегает простофиль вроде Беннетта буквально в каждом гостиничном номере. Там же никто никогда не убирает! Беннетт искренне жалел, что не может взять ее с собой. Она никогда не выезжала за пределы Авиньона – пентхаус в Монако показался бы ей просто другим миром.

– Я буду очень скучать, Жоржет.

– Паф!

– Нет, правда. Но я буду писать. Уверен, время от времени я смогу возвращаться сюда.

Жоржет шмыгнула носом, пригладила верхний слой папиросной бумаги, закрывающий три аккуратно сложенных свитера, и со вздохом удовлетворения захлопнула потертую крышку чемодана: