Сьюзен белела. Незначительное количество косметики не позволяло скрыть истинный цвет лица. К тому же у нее подрагивали крылья носа. В точку. Больно. Адриану и самому было несладко. Может, это последний день так много значившей для него дружбы.

– Я этого боюсь, Сьюзен. Недомолвки и хрупкие иллюзии могут сделать человека очень несчастным.

Она комкала салфетку безупречными пальцами с длинными, остро отточенными ногтями.

– Скажи, что думаешь, – попросил он.

– Ты… – она старалась, чтобы голос ей не изменил, поэтому говорила медленно, – ты не смог бы увидеть во мне женщину?

– Я вижу в тебе женщину, Сьюзен, красивую, привлекательную юную женщину, которая будет счастлива с кем-то другим. Ты – не моя женщина. Ты моя подруга. Почти сестра.

Она улыбнулась.

– Извинишь меня? Мне надо попудрить носик. Я быстро. – Проходя мимо, она погладила его по плечу. Как будто попрощалась.

Будет плакать в туалете. Как грустно. У Адриана сжималось сердце при мысли об этом, но он ничего не мог поделать. По любому другому поводу она могла бы выплакаться у него на плече, он бы согрел ее и утешил. А тут… Наверное, она слишком далеко зашла в своих фантазиях. Чем выше летаешь, тем больнее падать. Иллюзорные крылья не держат долго.

Правда, Анна?

Адриан поднял бокал – будто чокнулся с кем-то невидимым.

А ведь она, может быть, тоже плачет сейчас от одиночества.

Анна в эти дни не плакала от одиночества – она вязала шарф. Не то чтобы у нее было мало аксессуаров этого рода, но сейчас ей нужен был шарф особенный. Связанный для одного случая. Шарф-талисман.

Благо теперь, когда книга дописана, она могла себе позволить занять руки и время вязанием. Она вязала по вечерам и днем, когда не было посетителей. Шарф – не хитрая вещица, на него нужно не так уж много времени, но Анна по капельке собирала самые светлые воспоминания своей жизни и будто вплетала их в простую ткань вязанья.

Как оказалось, очень многие из этих воспоминаний были связаны с Адрианом. Тем сложнее было отделить эту нежность, этот свет от его холодного молчания, упавшего внезапно, как камень.

Но у Анны получалось. Дереку, во всяком случае, не досталось ни петельки.

Анна вспомнила свои школьные годы – как уютно было читать книжки, когда по стеклам барабанил дождь. Вспомнила первый встреченный летний рассвет, запах мха в лесу, вкус мятного шоколада, первый поцелуй, выпускной и день приезда в колледж, первое стихотворение на арабском, которое она выучила, месяцы начала работы над книгой… и дни ее завершения. И Адриана, и все, что с ним связано, и особенно – день накануне его поездки в Лондон, когда их дружба готова была вот-вот стать любовью.

Когда была надежда на… да, черт подери, на «жили долго и счастливо и умерли в один день».

Ой нет, не стоит. Не ко времени. Это должен быть «счастливый шарф».

С этим шарфом Анна собиралась ехать в Лондон, чтобы представить миру свое творение.

Дело за малым – чтобы какой-нибудь издатель разглядел это творение в массе других и согласился с ней, что оно достойно того, чтобы увидеть свет. В крайнем случае можно было бы напечатать книгу за свои деньги, но Анна всегда с презрением относилась к «тщеславиздату» и оставляла этот выход как самый-пресамый распоследний, искренне надеясь, что прибегнуть к нему не придется.

Улучив свободную минутку и сверившись с часами, чтобы звонок не оказался непозволительно поздним, Анна набрала номер Майкла – того самого, к которому фатально приревновал ее Дерек. Видимо, такая у нее карма – терять мужчин из-за «неизвестно чего». Причины всегда есть, понятное дело, но вот повод, повод…

– Алло? – Голос у него стал хриплым. Майкл, Майкл, ну зачем же ты столько куришь?

– Привет. – Анна улыбнулась своему невидимому собеседнику. Ей доставляло удовольствие то, что он ее еще не узнал, а сам перед ней, как на ладони.

– Привет… – осторожно подтвердил Майкл.

– Как дела? – еще больше развеселилась Анна.

– Хорошо, – с подозрением ответил Майкл.

– Вот и здорово. У меня тоже хорошо.

– А… мм… Анна?!

– А я все жду, жду, когда же ты вспомнишь мое имя!

– Анна, господи, куда же ты…

– Да, Майкл, я знаю, я повела себя глупо и жестоко. Я знаю, ты добрый, ты мне простишь. – Эта улыбка вышла печальной. Она ведь и вправду не звонила ему уже три года – с того дня, как бросила свою лондонскую жизнь.

– Анна, где ты? Я же искал тебя… – В голосе Майкла прорезалась давняя боль. И отчаяние – тоже давнее. Он был ей хорошим другом и заботился о ней. Майкл был старше ее на одиннадцать лет, никогда не проявлял к ней интереса, помимо дружеского, и работать с ним было одно удовольствие.

Наверное, он очень испугался, когда она пропала с горизонта.

– Майкл, прости, пожалуйста. Мне очень нужно было исчезнуть.

– Я боялся, что ты… Что с тобой что-то случилось.

– Нет. Думаю, ты поймешь, если я скажу, что мне нужно было разыграть свою смерть, чтобы не умереть совсем. А случилось со мной что-то хорошее. Я начала новую жизнь, и она мне очень нравится.

– Я рад. Правда, очень-очень рад.

– Я знаю. Ты очень добрый и мудрый. Самый мудрый из всех, кого я знаю.

– Дай угадаю – ты подлизываешься, – проворчал Майкл.

– А как же. Но тебе все равно приятно.

– А как же, – передразнил он ее.

– Мне нужна твоя помощь, Майкл.

– Какая именно? – с готовностью отозвался он.

Хороший, честный, замечательный Майкл… Анна была в нем уверена. Он не станет ее «наказывать» за все свои тревоги и переживания.

– Знаешь, я, похоже, возвращаюсь…

Она приехала на четверть часа раньше, чем договаривались, – разучилась ориентироваться в лондонском движении и рассчитывать время в соответствии с возможными пробками. Анна сидела на красном диванчике в уголке небольшого кафе, где подавали фастфуд и никудышный кофе, зато выпечка была отменной, и вспоминала свою бесшабашную юность. Сколько проектов они с Майклом обсудили здесь же, скольким несчастным французским авторам перемыли косточки…

Вокруг шеи Анны был обмотан узкий шарф цвета кофе с молоком. В нем она казалась моложе.

В большой сумке у нее лежала рукопись «Жизни в облаках».

Майкл против обыкновения не опоздал. Замер на пороге, улыбнулся ей радостно и как-то растерянно.

Она помахала ему рукой и постаралась вложить в улыбку все тепло, которое к нему чувствовала.

– Ну привет… – Он, видимо, колебался: обойтись рукопожатием или поцеловать. Решился – коснулся щекой ее щеки. Почти поцелуй. От него пахло ментоловыми сигаретами.

– Привет-привет. Отлично выглядишь! – Анна немного лукавила. Ей было больно видеть его заметно посеревшие волосы.

– Будет тебе… Это ты с годами молодеешь и хорошеешь! Тебе идет стрижка.

– Спасибо.

– Ударилась в вязание? – Майкл окинул взглядом ее джемпер явно ручной вязки и шарф.

– Да. Отлично помогает справляться со временем.

– Ага. А мне справляться со временем помогают сигареты. – Кашлянул в кулак. – Расскажешь, как живешь?

– Почему бы не рассказать. Только кофе не заказывай, он не стал лучше.

– Хорошо, спасибо, что напомнила. Девушка, – это уже подошедшей официантке, – крепкий чай с молоком и два круассана. Итак…

– Итак, я живу в Эшингтоне, в бабушкином доме. Держу кофейню. Все делаю сама. У меня лучший кофе во всем городе. Это льстит моему самолюбию. И вообще я довольна.

У Майкла были удивительно умные и проницательные глаза. Он будто видел ее насквозь, всю, до донышка, до самой последней мысли. Анна подумала, что ей свой «человеческий рентген» еще настраивать и настраивать…

– Значит, ты променяла французские книги на кофе?

– Да.

– На месте французских писателей я бы после такого совершил коллективное самоубийство.

– Ага. И дополнил бы его ярким аутодафе, – усмехнулась Анна.

– Точно-точно. Но вернемся к разговору о кофе. Что-то мне подсказывает, что времена меняются…