Удивительно, как умеют подчинять своей воле такие сдержанные и хрупкие с виду люди, как тетя Маргарет.

Спустя пять минут в дверь спальни деликатно постучали.

– Да-да? – Тетя Маргарет приоткрыла сомкнутые веки.

В комнату вошел Адриан. Она даже не сразу догадалась, что с ним не так.

– Эйд?

– Доброе утро, тетя. Как чувствуешь себя? Голова?

– Эйд, ты – в джинсах? Или мне изменяет зрение?

– Нет, не изменяет. А что? По-моему, выглядит очень хорошо. Самая подходящая одежда для свободных занятий в загородном доме. Разве нет?

Тетя Маргарет выразительно промолчала. В их семье джинсов не носили. Как-то так повелось. Очевидно, две сотни лет назад кто-то из их предков отказался признать независимость Америки, и с тех пор стойкая нелюбовь ко всему, что приходило из Нового Света, передавалась из поколения в поколение.

Иногда о ней предпочитали умолчать, чтобы не показаться косными ретроградами с колониалистским мышлением. Но джинсов не носил никто.

– Да, ты выглядишь… современно. Если уж тебе ничто не мешает их надевать… – со значением протянула тетя Маргарет. – А, кстати, что случилось с твоей бородой?

– Сбрил, – ответил Адриан с некоторым недоумением: вот уж где двух ответов быть не могло…

– Мм… А с какой целью? – Где-то в глубине души тете Маргарет было уже почти смешно. – Захотел выглядеть моложе?

Вот уж зря, ей ведь самой, несомненно, за тридцать, подумала тетя Маргарет, но вслух ничего не сказала. Как женщина, она безошибочно могла определить возраст другой женщины, но женская же солидарность мешала выдавать эту информацию мужчине.

– Нет, скорее не таким сухарем. К чему мне имидж молодого профессора?

– Действительно. Мальчик.

Адриан и вправду казался много моложе себя самого, не то чтобы вчерашнего, а того, каким был две недели назад. Такое правильное лицо, точеные черты… Очень похож на мать.

Тетя Маргарет ощутила, как другая боль, не телесного происхождения, шевельнулась в ней. Кэтрин, малышка Кэтрин…

Двадцать лет назад ее сестра вместе с мужем катались на только что приобретенном «феррари» по Уэст-энду. Это был обычный вечер, и им наверняка было весело и счастливо. Им навстречу выехал молодой певец, находящийся на пике популярности – и на пике героиновой эйфории. Наверное, он умер счастливым. Кэтрин и ее муж тоже умерли – но достаточно ли быстро, чтобы не испугаться и не вспомнить о детях, тетя Маргарет не знала.

Газеты писали о страшной аварии взахлеб – еще бы, в одном месте и в одно время погибли трое неизменных героев светской хроники. С тех пор тетя Маргарет газет не читала.

Девятилетнего Адриана она забрала к себе и окружила всей невостребованной доселе любовью и нежностью, которыми природа наделила ее, возможную, но не состоявшуюся мать. Его брат Джеймс, которому на момент смерти родителей исполнилось четырнадцать, предпочел остаться в пансионе «Чедвик касл». Тетя Маргарет не стала возражать – они не очень ладили со вспыльчивым и упрямым Джеймсом даже до того, как он вступил в переходный возраст.

– Тетя?

– А, прости, мой дорогой, я погрузилась в воспоминания.

– Я так и понял.

– Чем планируешь заниматься?

Адриан блаженно пожал плечами.

– Передавай привет мисс Бартон.

Кажется, он смутился. Ничего, это иногда бывает полезно. Заставляет задуматься.

– Эйд, да ты помолодел лет на десять! – У Анны смеялись глаза. Она была в платье цвета красного вина, и на фоне жемчужно-серого осеннего утра светилась, как рубин, на который падает солнечный луч.

– Нравится?

– Очень. Как себя ощущаешь, новый ты?

– Новым. Бодрым. Полным надежд. Как в восемнадцать лет.

– Ясно. Сейчас что-нибудь придумаю… Кстати, сколько тебе лет?

– Двадцать девять.

– А-а. Знаешь, я подумала, мы так хорошо проводим время за разговорами – а не пригласить ли твою тетю на чашку чаю, кофе или шоколада? Что она больше любит?

– Шоколад. Но не знаю, согласится ли она, она так устала от светской жизни в Лондоне…

– Так я же не приглашаю ее на торжественный прием по случаю годовщины учреждения чего-нибудь-там.

Адриан погрустнел, и это не укрылось от глаз Анны. Нужно лучше прятать свои чувства. Вот он сказал, что моложе ее на три года, а она и виду не подала… Хотя какая ей, в принципе, разница.

– Ясно. – Анна обвела взглядом кофейню. – Не ее уровень.

– Перестань. Просто она такой человек.

– Ага. А ты не такой.

– Не такой. Ты же знаешь.

– Знаю.

– Что это?

– Черный чай с мятой.

– Просто черный чай с мятой? Я тебе не верю.

– Правильно делаешь. Но плох тот шеф-повар, который не умеет держать язык за зубами.

– Божественно. Здесь есть шоколад, да?

– Кто знает, кто знает… Здравствуйте, миссис Фостер! Давно вас не видела. Как здоровье мистера Фостера?

Вошедшая дородная дама с очень приятным лицом рассматривала сидящего за стойкой, почти нос к носу с Анной, Адриана с явным удовольствием. Видно было, что она про него наслышана и теперь наслаждается возможностью узреть все своими глазами.

– Спасибо, дорогая, он поправляется. Осень – такое тяжелое время…

– Да-да. Что вам приготовить?

– Горячего шоколада с острым перцем.

– Подождите несколько минут… Ваш любимый столик как раз свободен. Эйд, – она обратилась к нему вполголоса, – а тебе не кажется, что ты мешаешь мне работать?

Грубость иногда бывает показателем близости. С Эйдом – точно. В тот день, когда он перестал краснеть и уходить после таких откровений, она поняла, что они друзья.

Друзья… Хорошее слово. Емкое. В него можно с легкостью вместить все вечера, дни и утра, которые он провел на этом самом табурете, вот так же уперев локти в стойку и глядя на нее с искренней приязнью, ловя каждое движение; можно вместить все утра, дни и вечера… и ночи… когда его не было, и Анна ощущала смутную тревогу и даже пустоту, точь-в-точь как прирученный Лис у Экзюпери, или перебирала в памяти моменты последней встречи и улыбалась сама себе уголками губ. Можно вложить в слово «дружба» все разговоры, которые они вели, когда к словам примешивался ароматный пар от чая и кофе, разговоры иногда о самом личном. В один из вечеров, когда в кофейне, кроме них, уже никого не было, Анна, повинуясь минутному порыву, рассказала Адриану, что писала книгу, и тут же испугалась своей откровенности. Но он ничем не оправдал ее страхов. Умолял дать почитать. Она шутила, что это будет ее рождественским подарком ему. В слове «дружба» помещается столько всего хорошего… едва ли меньше, чем в слове «любовь». А вот страданий в нем почти нет.

Анна рада была, что Адриан стал ей другом. Большего она не хотела.

– Мешаю? Работать? Нет, ну что ты. Можно сказать, даже наоборот. Во-первых, я создаю тебе массовку. Во-вторых, я делаю тебе рекламу. Не в каждом кафе встретишь графа Рочестерского собственной персоной. В-третьих… Это же и есть твоя работа – готовить для людей и болтать с ними.

– Зануда.

– Нет, просто у меня дивергентное мышление. Умею смотреть на вещи с разных сторон.

– Камю?

– Нет, курс общей психологии.

Анна протянула ему небольшую жестяную баночку. В ней что-то пересыпалось.

– Это для тети Маргарет. Может быть, ей понравится.

– Надеюсь, здесь нет отравляющих веществ?

– Нет, только амфитамины. Приятный вечер ей обеспечен.

– Злодейка.

– Нет. Я просто пытаюсь упрочить свое положение в этом мире.

Адриан, конечно, доверял Анне безмерно, но на всякий случай угостил чайной смесью – а это была именно она, перетертые травы и какие-то сорта чая, – горничную и повара. В течение вечера они вели себя совершенно адекватно, что Адриана обнадежило, и он решился преподнести подарок тете Маргарет.

Она приняла его с неожиданно благосклонной улыбкой, похвалила изысканный медовый запах и, два раза моргнув, будто внезапно вспомнив о чем-то малозначительном, что, тем не менее, стоит упоминания, сказала:

– Кстати, звонила Сьюзен. Жаловалась, что не может дозвониться на твой мобильный, и просила передать, чтобы ты ей позвонил сам.