А я тогда жил один.

Ночь меня ждала неразделенная.

Но стоило ли торопиться?

Когда мужчина уговаривает, он вроде как чем-то обязан.

Но надо ли? Тем более что обе клуши, попавшие в хорошо обставленный «звездный» дом, похоже, тоже решили не спешить.

Я предложил им выпить.

Они попросили поесть.

Я предложил «Хеннесси».

Они попросили сосисек.

Я предложил им принять душ.

Они сказали, что чистые.

...Беседа не клеилась.

Но мы хорошо посидели час. Потом еще два. И еще четыре.

Я пил, они ели.

Наконец наевшись, они решили поплавать и полезли ко мне в джакузи.

Наконец напившись, я тоже туда полез, и мы совершили заплыв. Правда, дала только мать троих детей. И то один раз. Во второй раз она, решительно усевшись на член... цинично и не вовремя потребовала... пятьсот долларов!

— Не дам! — так же нагло и несвоевременно ответил я.

И она слезла.

«Ну и черт с ней! — подумалось мне. — Все равно после такого количества алкоголя второй раз — лишний».

К счастью, метро уже открывалось, и они свалили. Всем нам хватило ума попрощаться вежливо. Работа превыше всего. Мне были нужны бабы на конкурс. Им бабки на еду. А спать?!. Спать я лег с мыслью, что, став звездой, уже можешь выбирать из кучи блядей лучшую, а не случайно залетевшую. И не платить.

Жизнь начала радовать с похмельного утра. Нарисовалась еще одна участница. Мне ее обрисовали кратко: «пятнадцатилетняя девочка, дочка одной провинциальной актриски, приехавшей покорять Москву, танцует восточные танцы. Девочка хочет поступать на актерское. Воспитание восточное, девственница еще...»

— Пусть приезжает! — Душа сразу захотела чего- то чистого, светлого. Глаза обежали дом в поисках использованных презервативов: не вызвать бы отвращение у ребенка...

Приехавшая девица была смущена, но настроена решительно. Длинные черные волосы, восточная внешность, склонна к полноте, но в ее возрасте полнота еще не портит. Поболтал с ней о ее планах (все-таки почти коллеги), обсудили, какой номер ей стоит показать публике. Обсудили чего-то еще... Интересно, сможет она раздеться или нет?.. Насколько им нужны деньги?

— Ну ладно показывай. А то ко мне еще люди должны подойти! — слегка форсировал я ситуацию.

И девочка разделась!

И станцевала танец живота!

В этом было больше секса, чем в двух тантристках, плавающих, как в кипящем супе, в джакузи, умноженных на вислогрудую Иришку плюс обмороженную поэтессу.

Я даже начал получать удовольствие от затянувшегося поиска участниц.

К конкурсу все было готово в срок. Столь разноплановые тетки создавали интригу. Я решил, что последним заданием для финалисток будет рассказать о том, как они лишились девственности. Ставка шла на старушку-веселушку Ирусика, лишившуюся невинности во времена царя Гороха, и на ее полную противоположность — девочку-припевочку. На последний вопрос крошка должна была честно ответить, что все еще невинна. Публика ей поверит: это просто написано на ее лице.

Между тем, пока я тратил время на поиски баб, посредничек-дармоед усиленно гробил мои задумки. Он был ближе к телу именинника и мог влиять на него. Мелкий вредитель умудрился вышибить Ирусика из участия в конкурсе. Не знаю, что этот тип наговорил имениннику, но за старушку я не вступился. Если подробно рассказывать клиенту, на чем собираюсь делать акценты, для него конкурс станет уже неинтересным. А ведь именно он платит деньги и, глотая слюни, ждет сюрпризов.

Кроме того, парнишка заявил бабам, что ему необходимо сфотографировать их в чем мать родила. Что фотки якобы нужны для конкурса. Бабы чуть не разбежались с криками, что «одно дело ходить с голой жопой на закрытой вечеринке, где все останется шито-крыто, и другое — сниматься!» и «что за съемку обычно платят деньги. А кто сейчас им будет платить?!» Пришлось успокаивать теток и осаживать «художественные» наклонности недоделанного кретина. Ясно, что он собирался подзаработать и на продаже эротических снимков...

Многочисленное вредительство, идущее с его стороны, меня не удивляло: «дармоедам» нет дела до того, как пройдет гулянка. Ведь все равно их вряд ли позовут на следующую. И как я уже говорил, они рвутся заработать сейчас, всюду и на всем. Кстати, позже я узнал, что юнец планировал заплатить участницам не сто долларов, а только пятьдесят, положив разницу в свой карман (а иначе чего ему было браться за поиски баб?). Я помешал ему нажиться на тетках, и может еще и поэтому, он мне мелко мстил. К тому же я отстегнул от его гонорара часть в пользу уважаемого товарища Ч., которая знает, когда и в каком сумасшедшем доме день открытых дверей. Отчего «мальчик» набычился еще сильнее. Но мне до него дела уже не было.

...Под сцену в «небольшом» городском пентхаусе приспособили свободную площадку, расположенную прямо под винтовой лестницей, ведущей на второй этаж. По ней тетки и спускались вниз. Там, наверху им выделили комнату под раздевалку. Я, стоя рядом с лестницей, уже собирался представлять участниц гостям именинника и ему самому.

Рядом поставил девочку-поэтессу, тело которой разрисовывал художник — мастер боди-арта. Я поставил ее, чтобы народ мог наблюдать за тем, как из ничего рождается великое искусство, но никак не ожидал, что случайно нанятая статистка возомнит себя королевой бала. Она переругивалась с художником, руководя его действиями в полный голос, тем самым привлекая к себе всеобщее внимание и мешая мне начать программу.

— Заткнись! — вежливо и очень тихо, чтобы зрители не услышали, сказал я ей сквозь зубы и, раскрыв список, начал представлять участниц.

Прошла первая, вторая... И тут «незаконченная картина» вновь начала ругаться с художником.

— Сука, заткнись! — по-прежнему улыбаясь, прошипел я. — Итак, следующая, гм... красавица...

В этот момент в гримерке наверху зазвонил телефон. Явно из очень дешевых, с противным и резким звуком. И трезвонил он без остановки. Есть старый известный факт: если на сцене в момент, когда Отелло душит Дездемону, появляется кошка, все начинают смотреть именно на нее. И сейчас публике стало интересно не то, что я говорю, а кто же там звонит. Тем более что поэтесса, прервав мхатовскую паузу, вдруг вскрикивает на весь зал: «Блядь! Это же мой!..» И помчалась наверх, по дороге едва не сбив спускавшуюся девочку. Я тихо свирепею, но ничего пока не могу сделать, кроме как начать представлять публике очередную участницу. Что трудно, ведь вверху, перекрикивая меня, поэтесса ругается с возлюбленным: «...Да!.. Да! Да пошел ты на х!.. Нет!.. Ты что!»

Наконец, она спустилась вниз и встала на свое место, где, простояв секунду, воскликнула: «Блядь, надо было ему еще сказать, что...» И вновь попыталась удрать наверх. Быстро хватаю ее за руку и тихо сообщаю: «Еще раз так сделаешь — зарплату не получишь!» Это отрезвляет графоманку. Она перестает дергаться, и мы благополучно продолжаем конкурс красоты. То есть относительно благополучно. Ведь работать с непрофессионалками крайне сложно. Бабы, которые казались вменяемыми и получили от меня точные указания, что делать, все равно делали только глупости. Профессионалу не нужно было бы все разжевывать тысячу раз. А здесь: объясняй — не объясняй. Помню, что одной бабе в очках я предложил рассказать, что она учительница начальных классов, а подрабатывает голой, потому что считает свое тело эталоном красоты. Правда, тело ее представляло худой извивающийся скелет, на котором висели куски мяса: бывшие когда-то задницей и грудью. Выйдя на сцену, дама, и правда, сообщила, что она учительница, что ей тридцать восемь лет, что ей нравится Достоевский, кто-то еще и один порнорежиссер. После чего прочла какое-то классическое стихотворение типа «Я помню чудное мгновенье...» Если бы публика была укуренной, она бы обхохоталась, но пьяные люди никак не могли собрать в голове в одну кучу такую странную информацию.