А затем Гражданская война – в рядах красной конницы вначале на юге, а потом против панской Польши, против Врангеля и, наконец, против банд Махно. Легендарная 14-я кавалерийская дивизия А. Я. Пархоменко. Здесь я понял, что, пока существует империализм на земле, нам нужно крепко держать в руках оружие, что военное дело и люди, владеющие военным искусством, еще долго будут нужны социалистической Родине. Нелегко было, имея за плечами церковно-приходское училище и полковую школу царской армии, исполнять обязанности начальника бригадной разведки, а затем начальника штаба полка, помощника командира полка по строевой части, начальника штаба бригады, командира полка…
В поезде, под стук колес, я вспоминал в мельчайших деталях один за другим эпизоды сражений Гражданской войны: бои под Воронежем, под Ростовом, на Кубани, на Польском фронте, освобождение Крыма…
Эти воспоминания, независимо от моей воли, переносили меня из привычной мирной обстановки в обстановку боевую, исполненную динамизма, неожиданных перемен, напряжения всех сил, необходимости действовать решительно и хладнокровно. Я как бы проверял себя, не притупились ли во мне качества солдата-военачальника. Сердце сжималось от боли, когда я представлял себе ужасы современной войны, всю меру испытаний и горя, которые предстояло пережить нашему великому народу.
Учеба в высшей кавалерийской школе, в двух академиях, путь от начальника конной разведки до командарма позволяли отчетливо представить, как тяжело победить в войне, начавшейся внезапно в неблагоприятных для нас условиях.
Мне все время казалось, что поезд идет слишком медленно. Хотелось как можно скорее быть там, где решалась судьба Родины. И как бы во исполнение этого моего страстного желания по прибытии поезда в Новосибирск начальник военных сообщений Сибирского военного округа передал мне приказ наркома сойти с поезда и лететь в Москву самолетом.
Итак, путь из Новосибирска я продолжал уже по воздуху.
28 июня прямо с аэродрома я явился в Наркомат обороны к маршалу С. К. Тимошенко.
– Ждем вас, – сказал он и сразу же приступил к делу.
Из краткого сообщения наркома об обстановке я понял, что положение на фронтах еще более серьезно, чем мне представлялось. Причины наших неудач нарком связывал главным образом с тем, что командование приграничных округов не оказалось на высоте положения. В этом была, конечно, известная доля правды.
Когда С. К. Тимошенко кратко охарактеризовал обстановку и показал на карте, какую территорию мы уже потеряли, я буквально не поверил своим глазам.
Нарком отрицательно охарактеризовал деятельность командующего Западным фронтом генерала армии Д. Г. Павлова[13] и выразил сильное беспокойство за судьбу войск этого фронта.
– Вот, товарищ Еременко, – сказал он мне в заключение, – картина вам теперь ясна.
– Да, печальная картина, – ответил я.
После некоторой паузы Тимошенко продолжал:
– Генерал армии Павлов и начальник штаба фронта отстранены от занимаемой должности. Решением правительства вы назначены командующим Западным фронтом, начальником штаба фронта – генерал-лейтенант Г. К. Маландин.[14] Немедленно выезжайте оба на фронт.
– Какова задача фронта? – спросил я.
– Остановить наступление противника, – ответил нарком.
Тут же С. К. Тимошенко вручил мне предписание о назначении меня командующим Западным фронтом, и в ночь на 29 июня я вместе с Маландиным выехал под Могилев, где в лесу находился штаб фронта.
Меня весьма обрадовало то обстоятельство, что начальником штаба фронта назначался Герман Капитонович Маландин, которого я знал как очень опытного генерала, обладавшего незаурядными оперативными способностями.
Но прежде чем рассказать о нашем приезде на командный пункт Западного фронта, я позволю себе, хотя бы очень кратко, изложить ход военных действий в первые дни войны. Это поможет лучше понять дальнейшее развитие событий.
Проанализируем боевые действия, развернувшиеся на всем советско-германском фронте с первых дней войны.
Гитлер сосредоточил перед началом войны у наших границ 190 дивизий, в их числе 152 германские, 18 финских, 18 румынских и 2 венгерские. Эту огромную сухопутную армию должен был поддержать воздушный флот в составе 5 тыс. самолетов.
Наши западные приграничные округа – Ленинградский, Прибалтийский, Западный и Киевский – были в начале войны преобразованы в Северный, Северо-Западный, Западный и Юго-Западный фронты. Кроме того, был вновь создан Южный фронт.[15] Фактически преобразование свелось к переименованию. Ничто не изменилось, так как силы фронтов не были ни полностью укомплектованы, ни сосредоточены, ни развернуты для ведения боевых действий и не могли оказать существенное противодействие стремительно наступающему врагу.
Ударные группировки противника, особенно его подвижные соединения, значительно превосходя на главных направлениях наши войска, рассекали спешно развертывавшиеся в боевые порядки советские части, углубляясь на нашу территорию все дальше и дальше.
В беспрестанно меняющейся обстановке часто нарушалась всякая связь между командованием и войсками, что, естественно, крайне затрудняло управление во всех звеньях, а подчас делало его и вовсе невозможным.
Большой ущерб причиняла нам вражеская авиация. Нанося мощные удары на большую глубину, она выводила из строя объекты стратегического значения, уничтожала боевую технику и живую силу.
Все это, вместе взятое, еще более увеличило перевес сил в пользу врага. За первую неделю войны враг захватил значительную территорию в Прибалтике, на Украине и в Белоруссии.
Наиболее опасными были западное и северо-западное направления, где враг наносил удары на Москву и Ленинград. Сейчас, спустя много лет, особенно ясно сознаешь необходимость глубоко изучить и тщательно учесть этот горький опыт и не допустить повторения чего-либо подобного.
Наша армия не имела достаточного опыта, она не была отмобилизована, наши новые западные границы не были достаточно укреплены, а приграничный район, ставший театром военных действий, не был к ним подготовлен. Можно указать и еще на ряд непосредственных причин наших поражений.
Эти просчеты вытекали из переоценки наших сил и были связаны с предположениями, что гитлеровцы не посмеют на нас напасть.
Так, считалось, что заключением пакта о ненападении с Германией нам удалось избежать войны на весьма продолжительный срок. Никто не может оспаривать положительного значения этого шага Советского правительства. Война для нашего народа оказалась, таким образом, на некоторое время отодвинутой. Тем не менее неизбежность столкновения в самом ближайшем будущем оставалась несомненной.
Удар агрессора оказался, таким образом, для наших пограничных округов неожиданным, враг сразу же нанес нам большой урон и захватил огромную территорию. Особенно трагично, что наши войска, прежде всего те, которые находились близ западных рубежей страны, были укомплектованы отличными воинами, в большинстве хорошо обученными и преданными Родине.
В свое время довольно оживленно дискутировался вопрос о том, насколько внезапным было нападение гитлеровцев на нашу страну. Я считаю, что для нашей армии, в том числе и для командующих войсками округов, это нападение было внезапным, поскольку армия не была своевременно приведена в боевую готовность.[16]
Со стратегической точки зрения неотвратимость войны была очевидной и регулярно подтверждалась донесениями из достоверных источников. В том, что война раньше или позже начнется, не сомневался никто, но с оперативной точки зрения, которая именно и определяет начальный этап военных действий, в наших войсках практически ничего не делалось. Более того, даже запрещалось проводить какие-либо подготовительные мероприятия, дабы не спровоцировать агрессивные действия со стороны гитлеровской Германии. На мой взгляд, именно в этом корень зла, причина того, что нам был нанесен с оперативной точки зрения внезапный удар. В результате этого гитлеровская армия захватила инициативу, добилась определенного военного преимущества и вынудила советские войска к отходу.
